Розмэри Сатклифф - Алый знак воина

• Название: Алый знак воина
• Автор: Розмэри Сатклифф
• Издательство: Лицей
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-8452-0050-4

Книга посвящена событиям, происходившим три тысячи лет назад на далеком, мало известном мировой цивилизации острове, который впоследствии станет Британией.

Своим живым, интересным, увлекательнейшим повествованием, полным приключений, автор еще и еще раз доказывает нам, что в какие бы эпохи ни жили люди, какие бы традиции ни почитали, главное в жизни каждого человека во все времена и у всех народов остается неизменным стать настоящим человеком можно только научившись преодолевать трудности. Трудности жизни и трудности борьбы со своими недостатками и слабостями.

---

— Присмотрите за Долаем, — пробормотал он. — И за овцой… Она…

— С овцой все в порядке. — На этот раз это был голос Ханно. — Присматривать за ней больше не нужно.

Неожиданно он услыхал крик новорожденного ягненка и его охватил бурный восторг — не потому, что он убил огромного серого вожака, а, как это ни удивительно, из-за того, что этот крошечный ягненок явился в мир целым и невредимым.

Это было последнее, что он помнил, после чего наступил долгий провал.

Глава XIV АЛЫЙ ЗНАК ВОИНА

Об этом времени в памяти Дрэма осталось лишь чередование хаоса и тьмы, где, не затухая горели два костра, один в голове, а другой около плеча. Иногда хаос рассеивался, возникали лица: матери, Блай, жреца Мудира, с глазами, словно два солнца, и даже лицо Вортрикса. Но он знал, что все это не настоящее, так как лица эти были из племени, а между ним и племенем, как между ним и Вортриксом, что-то пролегло, какой-то черный пролив. Что именно, он не мог вспомнить, а когда думал, хаос возвращался и лица пропадали.

Очнувшись, как после дурного сна, полного причудливых сновидений, он открыл глаза и по солнечному лучу, пробившемуся сквозь отверстие вверху крыши, догадался, что сейчас вечер. Он понял также, что лежит на подстилке из папоротниковых листьев, укрытый оленьими шкурами, в углу, где он спал до того, как ушел в Школу Юношей вечность назад, а может быть, только вчера. Ему было уютно и спокойно, он вдруг отчетливо увидел нежные язычки пламени в очаге и золотистые пылинки, танцующие в луче, и услыхал ритмичный стук, будто кто-то ткал на станке — мать или Блай. Ворсинки шкуры щекотали ему шею. Он хотел сбросить шкуру и с удивлением почувствовал, что у него не хватает сил вытянуть руку из-под тяжелых складок. Он уловил какое-то быстрое движение, и Блай, склонившись над ним, отогнула край оленьей шкуры. Наклонившись, она заглянула ему в лицо и вдруг вскрикнула. Он не знал, что именно она сказала, знал только, что восклицание было радостным. Стук станка тут же прекратился, и рядом с ним оказалась мать. Стоя на коленях, она щупала ему лоб, всматриваясь в лицо, и в глазах ее была боль. Тяжелые блестящие волосы, как обычно, выбились из-под сетки.

— Щеночек мой, сердце мое. — Она тихо рассмеялась, но тут же оборвала смех и прижалась щекой к его щеке. — Я снова с тобой. Скоро, совсем скоро ты поправишься.

Он потянулся к ней, чтобы уткнуться в мягкую ямку у нее на шее, как когда-то, когда он был маленький. Но едва он пошевелился, боль пронзила плечо в том месте, где горел огонь, и он почувствовал, что плечо и грудь туго забинтованы. Там, наверное, где его покалечил волк. Но был ли то волк? Или ему все приснилось?

Блай встала и принесла ему миску крепкого бульону прямо с огня. Мать принялась кормить его, называя всеми ласковыми именами, которые у женщин находятся для самых младшеньких в семье. И потом, когда он начал засыпать, она потихоньку поднялась и снова села за станок.

Дрэм лежал и щурил глаза на слепящий круг предзакатного золота в отверстии дымохода. Белошей, пристроившись у его ног, подполз и ткнулся мордой в руку. Дрэм гладил огромную лохматую голову, пропуская сквозь пальцы подрагивающие уши, и радовался их теплу и шелковистой мягкости. Удивительно, какими гладкими могут быть уши у собак при такой жесткой шерсти.

— Здравствуй, братец, — сказал Дрэм.

Он слышал треск ткацкого станка и какой-то скребущий звук — Блай, видно, чистила горшки. До него донесся храп деда, задремавшего у очага после ужина, как бывало и прежде. Были еще звуки, помимо этих, тихие, неясные, стекающие, почему-то зеленые, — звуки капели. И безотчетное чувство облегчения и радости оттого, что наконец снег тает, охватило его, прорвавшись сквозь наваленные оленьи шкуры.

Знакомое негромкое постукивание грузил щекотало ему слух. Он исхитрился повернуть голову и посмотреть, что нынче ткет мать. Высокий станок у двери был наново заправлен, и он с удивлением увидел только что начатую ярко-алую ткань.

Для кого это? Для деда? Или для Драстика? Драстику могли сделать плащ из ткани, которую она приготовила для него год назад. В памяти у него вдруг смутно всплыли слова деда, сказанные, как ему казалось, в одном из его снов «Подожди заправлять станок, неизвестно, выживет ли мальчишка, а то опять все пойдет насмарку». Он даже фыркнул носом, как обычно, когда говорил. Но все это ни с чем не увязывалось. Он слишком устал, чтобы думать, устал настолько, что уже не мог огорчаться из-за того, что ему не придется носить алый плащ. Он страстно и долго об этом мечтал, и теперь мечты как бы закостенели.

Сейчас он хотел только спать.

Он проспал всю ночь без снов, провалившись в пропасть, и проснулся на рассвете. Прислушиваясь к капели, он чувствовал, как жизнь возвращается в его истерзанное, израненное тело, а вместе с жизнью — все прежние беды и трудности, о которых все это время он не вспоминал. Он еще не полностью понимал, что была какая-то несообразность в том, что он находится здесь, в своем родном доме.

Вскоре он снова уснул и спал, пока пробуждались его домашние. Когда он проснулся второй раз, все уже разбрелись по делам: Драстик пошел на скотный двор, мать — в сарай и даже дед, собрав воедино свои старые мощи, отправился, ковыляя, посмотреть, сколько снега растаяло со вчерашнего дня. Он был теперь один, если не считать Белошея и Блай, которая, сидя у порога, молола дневную порцию зерна. Неожиданно у входа заржала лошадь, и кто-то, пригнувшись, вошел в хижину.

Дрэм повернул голову к двери, думая, что это мать или Драстик, но вместо них на пороге стоял Вортрикс, держа под мышкой нечто вроде пестрой волчьей шкуры.

Из груди Дрэма вырвался хриплый вскрик, и он выпростал руку из-под шкуры. Еще минута — и Вортрикс в несколько прыжков пересек хижину и, бросив на землю сверток, опустился на корточки рядом с Дрэмом, сжимая двумя руками его руку.

— Брат мой, дорогой брат, мне сказали, что ты пришел в себя.

Дрэм посмотрел на него, слегка нахмурившись:

— Я думал… Мне снилось, что ты уже приходил сюда раньше.

— Мало ли что может присниться, когда волк так раздерет плечо, — ответил Вортрикс.

Взглянув в его спокойное лицо с ясными голубыми глазами, Дрэм понял, что это был не сон.

— Это была великая битва, великое побоище. — Глаза Вортрикса сияли. — В жизни не забуду, как мы спустились с холма по следу Белошея. Я думал, сердце разорвется, так мы бежали всю дорогу. Мы тебя сразу увидели внизу. Вначале нам показалось, что тебя грызут все три волка. А что творилось вокруг! Снег был залит кровью, земля перепахана, будто там дрались две волчьи стаи. Да-а! Теперь только и разговору в деревне, что о тебе, у всех очагов из вечера в вечер.

Воспоминания возвращались к Дрэму, пока он слушал Вортрикса, но весть о его победе не вызвала в нем ни гордости, ни торжества — для этого он был слишком слаб.

— Что с Долаем? — спросил он. — Как себя чувствует Долай?

— Долай вернулся к предкам, обратно к Матери-Земле. Тому уж пять дней. Старик был совсем истощен, и у него началась дыхательная лихорадка.

Наступило томительное молчание. Вортрикс с неуклюжей нежностью положил прозрачную руку Дрэма обратно ему на грудь и поднял с земли пеструю волчью шкуру.

— Смотри, я принес шкуру твоего волка. Я очистил ее и начал даже чинить. Я боялся, что, пока ты поправишься, она задубеет и с ней ничего нельзя будет сделать. Теперь она может лежать до тех пор, пока ты не окрепнешь и не примешься за нее.

Дрэм переводил взгляд с лица Вортрикса на шкуру и снова на лицо друга. Сердце вдруг неровно, тяжело забилось, как будто он все еще не понимал или не решался понять… Вортрикс провел рукой по ворсу и на плече, вернее у основания шеи, раздвинул грубую пеструю шерсть и показал ему шрам от старой раны, на котором так и не наросла шерсть.

— Это твой волк, — сказал он. — Тебе предназначенный судьбой. Видишь, след от первой встречи?

Дрэм смотрел на полоску съежившейся кожи, и рука его, лежащая на оленьей шкуре, невольно сжалась в кулак.

— Я тогда даже не успел царапнуть того волка, — сказал он.

— Ты не успел, зато я успел, — сказал Вортрикс. — Пятнистый самец. Я ранил его в плечо у шеи и обнаружил шрам как раз на этом месте, когда стал чистить шкуру девять дней назад.

Они снова посмотрели друг на друга. Огромная волчья шкура лежала между ними поверх оленьих шкур, которыми был укрыт Дрэм. Дрэм нащупал рукой грубый ворс.

— Наши дела нам надо было решать с ним вдвоем в ту первую встречу. Но все же сердце радуется, что я убил своего волка, хотя и слишком поздно.

— Совсем не поздно, — сказал Вортрикс. — Ты видел алую пряжу на станке? Дрэм уставился на него в недоумении, в горле перехватило дыхание.

Вортрикс не мог такое сказать. Он, наверное, все еще спит, и это ему снится… Но Вортрикс, наклонившись над ним, повторил свои слова еще раз. Дрэм видел, что он взволнован.