Анатоль Франс - Боги жаждут

• Название: Боги жаждут
• Автор: Анатоль Франс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

---

По поводу Марты Горкю, именуемой Атенаис, уместно будет отметить, что публичные женщины — величайший бич народных нравов, которые они оскорбляют, и позор для общества, которое они бесчестят. Но к чему распространяться об омерзительных преступлениях, в которых подсудимая сама бесстыдно сознается!..»

Обвинительный акт переходил затем к остальным сорока пяти подсудимым, которых ни Бротто, ни отец Лонгмар, ни гражданка Рошмор совсем не знали, если не считать того, что кое-кого из них они видали в тюрьмах, но которые вместе с ними были объявлены соучастниками «гнусного заговора, не находящего себе примера в летописях народов».

Обвинительный акт требовал смертной казна для всех обвиняемых.

Первым допросили Бротто.

— Ты принимал участие в заговоре?

— Нет, не принимал. В только что оглашенном обвинительном акте все — ложь.

— Вот видишь: ты и сейчас злоумышляешь против Трибунала.

И председатель перешел к гражданке Рошмор, отвечавшей на все вопросы отчаянным протестом, слезами и уловками.

Отец Лонгмар всецело положился на волю божию. Он даже не захватил с собой написанной им защитительной речи.

На все предложенные ему вопросы он отвечал с полным самоотречением. Однако, когда председатель назвал его капуцином, в нем пробудился прежний человек.

— Я не капуцин, — сказал он, — я священник и член ордена варнавитов.

— Это одно и то же, — благодушно возразил председатель.

Отец Лонгмар посмотрел на него с возмущением.

— Трудно допустить более странную ошибку, чем смешение капуцина с членом ордена варнавитов, основанного самим апостолом Павлом.

В публике раздались хохот и шиканье.

Отец Лонгмар, принимая эти насмешки за выражение несогласия с ним, заявил, что он готов умереть членом святого ордена Варнавы, одеяние которого он носит в сердце.

— Признаешь ли ты, — спросил председатель, — что участвовал в заговоре вместе с девицей Горкю, именуемой Атенаис, которая дарила тебя своими презренными ласками?

Отец Лонгмар устремил к небу скорбный взор и ответил на этот вопрос молчанием, выражавшим изумление чистой души и серьезность монаха, опасающегося всяких суетных слов.

— Девица Горкю, — обратился председатель к юной Атенаис, — признаешь ли ты, что участвовала в заговоре с Бротто?

— Господин Бротто, — кротко ответила она, — насколько я понимаю, делал только добро. Побольше бы таких людей на свете! Я не знаю человека лучше его. Те, кто говорит о нем противное, заблуждаются. Вот и все, что я могу сказать.

Председатель спросил ее, сознается ли она в том, что находилась с Бротто в незаконном сожительстве. Пришлось разъяснить ей этот термин, которого она не понимала. Когда же она уразумела, о чем идет речь, она ответила, что остановка была только за ним, но что он никогда не предлагал ей этого.

В трибунах послышался смех, и председатель пригрозил девице Горкю, что ее выведут из зала, если она еще раз позволит себе ответить с таким цинизмом.

Тогда она назвала его ханжой, постной рожей, рогоносцем, обрушила на него, на судей, на присяжных потоки площадной брани, продолжая неистовствовать до тех пор, пока жандармы не стащили ее со скамьи и не удалили из зала.

Затем председатель кратко допросил остальных подсудимых, в том порядке, в каком они сидели на скамьях. Некий Наветт ответил, что он не мог быть участником заговора в тюрьме, ибо находился там всего четыре дня. Председатель признал это объяснение заслуживающим внимания и попросил граждан присяжных принять его к сведению. Некий Белье ответил точно таким же образом, и председатель опять обратился к присяжным с замечанием в его пользу. Одни истолковывали эту благосклонность судьи как следствие достохвальной справедливости, другие же считали ее наградой за донос.

Слово взял заместитель общественного обвинителя. Он только развил основные положения обвинительного акта и поставил следующие вопросы:

— Доказано ли, что Морис Бротто, Луиза Рошмор, Луи Лонгмар, Марта Горкю, именуемая Атенаис, Евсевий Роше, Пьер Гюитон-Фабюле, Марселина Декурти и прочие составили заговор, средствами к достижению которого были: убийства, голод, подделка ассигнаций и металлических денег, развращение общественной нравственности, общественного мнения и мятеж в тюрьмах, а целью: гражданская война, роспуск народного представительства, восстановление королевской власти?

Присяжные удалились в совещательную комнату. Они единогласно признали виновными всех подсудимых, за исключением вышеназванных Наветта и Белье, на которых сначала председатель, а за ним общественный обвинитель указали как на людей, в известной мере непричастных к делу. Гамлен мотивировал свой приговор следующим образом:

— Виновность подсудимых совершенно очевидна; наказание их необходимо для блага нации, и они сами должны желать для себя смертной казни как единственного средства искупить свою вину.

Председатель огласил приговор в отсутствии тех, кого он непосредственно касался. В дни больших процессов, вопреки требованию закона, осужденных не вводили в зал, чтобы объявить им постановление суда, — очевидно потому, что опасались взрыва отчаяния со стороны такого значительного количества людей. Напрасный страх, ибо в то время покорность жертв не имела предела! Секретарь спустился вниз прочесть приговор: его выслушали в таком безмолвии и с таким спокойствием, что невольно хотелось сравнить эти прериальские жертвы с деревьями, предназначенными к рубке.

Гражданка Рошмор заявила, что она беременна. Среди присяжных оказался хирург, которому поручили осмотреть ее. В обмороке ее унесли в тюрьму.

— Ах, — с сокрушением заметил отец Лонгмар, — эти судьи достойны глубокого сожаления; их душевное состояние поистине плачевно. Они путают все и смешивают варнавита с францисканцем.

Казнь должна была совершиться в тот же день у заставы Опрокинутого Трона. Осужденные, которым остригли волосы и вырезали ворот сорочки, ожидали палача, загнанные, как скотина, в небольшое помещение, отделенное от канцелярии стеклянной перегородкой.

Когда прибыл со своими помощниками палач, Брот-то, спокойно читавший Лукреция, заложил на начатой странице закладку, захлопнул книгу, сунул ее в карман сюртука и сказал варнавиту:

— Меня бесит, преподобный отец, что мне уже не удастся переубедить вас. Мы оба сейчас заснем последним сном, и я не смогу дернуть вас за рукав и разбудить, чтобы сказать вам: «Вот видите, вы больше ничего не чувствуете и не сознаете: вы лишены души. То, что следует за жизнью, ничем не отличается от того, что ей предшествует».

Он хотел улыбнуться, но внезапно ощутил такую острую боль в груди, что едва не упал в обморок. Однако он продолжал:

— Я обнаружил перед вами свою слабость, отец мой: я люблю жизнь и расстаюсь с ней не без сожаления.

— Сударь, — кротко ответил монах, — обратите внимание на то, что хотя вы и мужественнее меня, тем не менее смерть повергает вас в большее смятение. Что же это означает, как не то, что я вижу свет, которого вы еще не видите?

— А может быть, это объясняется тем, — возразил Бротто, — что я сожалею о жизни, которой пользовался лучше, чем вы, ибо вы все время старались сделать его подобием смерти.

— Сударь, — бледнея сказал отец Лонгмар, — сейчас торжественная минута. Да поможет мне господь! Теперь уже ясно, что мы умрем без причастия. Вероятно, я некогда принимал святые дары без должного трепета и благодарности, если небо отказывает мне в них сегодня, когда я так в этом нуждаюсь.

Телеги уже ожидали внизу. Осужденных со связанными руками усадили вплотную друг к другу. Рошмор, у которой хирург не нашел признаков беременности, втащили на один из возков. Собрав последние силы, она пристально всматривалась в толпу зрителей, надеясь, вопреки всякой надежде, найти среди них спасителя. Ее глаза были полны мольбы. Стечение народа было значительно меньше, чем прежде, и состояние умов менее возбужденное. Только несколько женщин кричали: «Смерть им!» или издевались над теми, кому предстояло сейчас умереть. Мужчины же пожимали плечами, отворачивались и хранили молчание не то из осторожности, не то из уважения к закону.

Трепет пробежал по толпе, когда Атенаис переступила порог: она казалась совсем ребенком.

Она склонила голову перед монахом.

— Господин кюре, — оказала она, — дайте мне отпущение грехов.

Отец Лонгмар торжественно прошептал слова молитвы и закончил:

— Дочь моя, вы дошли до самого ужасного падения, но я желал бы вознести к престолу всевышнего сердце, столь же бесхитростное, как ваше.

Она легко впорхнула в телегу и там, выпрямившись, гордо вскинув свою детскую головку, крикнула:

— Да здравствует король!

Она сделала Бротто знак, что рядом с ней есть место. Бротто помог взобраться варнавиту и затем поместился между монахом и бесхитростной девушкой.