МАЙЛС ДЭВИС - АВТОБИОГРАФИЯ

• Название: АВТОБИОГРАФИЯ
• Автор: МАЙЛС ДЭВИС
• Издательство: Ультра.Культура
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2005

Автобиография джазового трубача Майлса Дэвиса. Всем любителям джаза рекомедуется !!!

MILES DAVIS

AUTOBIOGRAPHY

with Quincy Troupe

TOUCHSTONE SIMON & SCHUSTER

NEW YORK

1990

МАЙЛС ДЭВИС АВТОБИОГРАФИЯ при участии Куинси Троупа

Ультра.Культура-Екатеринбург

София-Москва

2005

---

Все началось именно в тот момент. Не знаю, но, возможно, я прав. Кто знает? Да и много ли я вообще тогда соображал? С тех пор в глубине души я всегда верил и думал, что мой путь — вперед и вперед, подальше от жара того пламени.

Оглядываясь назад, я мало что вижу в первые годы моей жизни — впрочем, я не особый любитель смотреть в прошлое. Знаю только, что через год после моего рождения в Сент-Луисе прошел страшный, разрушительный ураган. Мне кажется, я что-то помню о нем, что-то смутное таится на самом дне моей памяти. Может, от этого я бываю иногда злым и раздражительным: тот ураган оставил на мне печать своей агрессивной творческой силы. Он приобщил меня к порывам воздушной стихии. Знаешь, чтобы играть на трубе, нужно уметь управлять сильными потоками воздуха. Я верю в таинственное и сверхъестественное, а что на свете таинственнее и сверхъестественнее урагана?

Родился я 26 мая в Элтоне, в штате Иллинойс. Это городок у Миссисипи примерно в двадцати пяти милях к северу от Ист-Сент-Луиса. Меня назвали в честь отца; его, в свою очередь, назвали в честь его отца. Так я стал Майлсом Дыои Дэвисом III, но в семье все называли меня Младшим. А я всегда ненавидел это прозвище.

Мой отец родом из Арканзаса. Он вырос на ферме своего отца Майлса Дыои Дэвиса I. Дед был бухгалтером, сильно преуспел, работая на белых, и заработал кучу денег. На рубеже веков он купил пятьсот гектаров земли в Арканзасе, но тамошние белые, привыкшие, что он улаживает их финансовые дела и выверяет бухгалтерию, отвернулись от него за это. И прогнали с земли. Не положено, по их разумению, черномазому иметь столько земли и денег. Как это он посмел заделаться таким умным — умнее их. Не слишком многое с тех пор изменилось: и сейчас все то же.

Белые всю жизнь угрожали деду. Его сын, мой дядя Фрэнк, даже служил у него телохранителем. Дэвисы всегда и во всем шли впереди всех — так говорили мне и отец, и дед. И я им верил. Они говорили, что в нашей семье много необычных людей — артистов, бизнесменов, разных профессионалов.

Были и музыканты, которые играли для плантаторов еще в старые рабовладельческие времена. Те Дэвисы, рассказывал дед, играли классическую музыку. Отец после отмены рабства вообще не мог ни играть, ни слушать музыку, потому что дед говорил:

«Чернокожим разрешали играть лишь в кабаках и притонах». Он имел в виду, что белые не захотели больше слушать, как чернокожие играют классическую музыку, им нужны были от них только спиричюэлс и блюзы. Сейчас уж не знаю, правда это или нет, но так мне рассказывал отец.

И еще он рассказывал, как дед учил его прямо на месте считать и проверять деньги, неважно, где и от кого полученные. Он говорил, что, когда дело касается денег, никому нельзя доверять, даже родственникам. Однажды дед дал отцу тысячу долларов — он так сказал — и послал его в банк миль за тридцать от дома. В тени было около 40 градусов — типичное лето в Арканзасе. А отцу пришлось и пешком тащиться, и на лошади ехать. Когда он наконец добрался до банка и пересчитал деньги, оказалось, у него всего 950 долларов. Он их снова посчитал — опять 950. Пришлось возвращаться домой, от страха он чуть в штаны не наложил. Вернувшись, пошел он к деду и сказал, что потерял 50 долларов. Дед спокойно посмотрел на него и спросил: «А ты посчитал деньги перед дорогой? Ты уверен, что они все там были?» Отец ответил, нет, не считал.

«Так и есть, — сказал дед, — а я тебе положил всего 950 долларов. Ты ничего не потерял. Но разве я не учил тебя всегда пересчитывать деньги, даже если я сам их тебе даю? Здесь 50 долларов.

Считай. А теперь снова отправляйся в банк и положи деньги, как я тебе и сказал». А банк был за

30 миль, и жара убийственная! Конечно, дед поступил жестоко. Но иногда приходится быть таким. Этот урок отец запомнил на всю жизнь и детям передал. Так что я теперь всегда свои деньги пересчитываю.

Отец, как и моя мать, Клеота Генри Дэвис, родился в 1900 году в Арканзасе. Он ходил там в начальную школу. Они с братьями и сестрами среднюю школу не заканчивали, просто

перепрыгнули через старшие классы и сразу поступили в колледж. Отец закончил Баптистский колледж в Арканзасе, Университет Линкольна в Пенсильвании и стоматологический факультет Северо-Западного университета, так что у него три диплома. Помню, когда я подрос, я разглядывал эти чертовы рамки на стене в его офисе и говорил себе: «Надеюсь, он не заставит меня заниматься этой гадостью». И еще я помню фотографию его университетского выпускного класса, где я насчитал всего три черных лица. Ему было двадцать четыре, когда он закончил университет.

Его брат Фердинанд учился в Гарварде и в каком-то колледже в Берлине. Он был на два с половиной года старше отца и так же перескочил через среднюю школу. В колледж попал сразу, отлично сдав вступительные экзамены. У него был блестящий ум, он беседовал со мной о Цезаре и Ганнибале и об истории чернокожих. Весь мир объездил. В отличие от отца, он был интеллектуалом, приударял за женщинами, играл в карты, был редактором журнала «Колор». Он был до того умен, что я даже тушевался перед ним — кроме него, у меня ни с кем такого не бывало. Дядя Фердинанд — это нечто. Я любил сидеть рядом с ним, слушать про путешествия, про женщин. Женщины от него были без ума. Я постоянно возле него крутился, и мать приходила в ярость.

Закончив университет, отец женился на моей матери. Она играла на фортепиано и на скрипке. Ее мать была учительницей на органе в Арканзасе. Она почти никогда не рассказывала о своем отце, поэтому я о ее семье толком ничего не знаю, не знал, да никогда ими и не интересовался.

Не знаю почему. Но, судя по слухам и по рассказам материнской родни, они были из среднего класса и немного задирали нос.

Моя мать была очень красивой, стильной дамой, она была похожа на женщину из Вест-Индии, типа Кармен Макрэй, с очень гладкой кожей орехового оттенка. Высокие скулы, прямые черные волосы, большие прекрасные глаза. Мы с братом Верноном похожи на нее. Она носила норковые шубы и бриллианты, любила всякие шляпки и тряпки, и все ее подруги казались мне такими же шикарными. Одевалась она сногсшибательно. От матери мне досталась внешность, умение со вкусом одеваться и чувство стиля. Думаю, что и мой артистический талант, каков он ни есть, тоже от нее.

Но мы с ней не особо ладили. Может, потому, что оба — сильные и независимые личности. Препирались с ней постоянно. Вообще-то я любил ее, она была нечто. До стряпни не опускалась

- готовить вообще не умела. И все же, хоть мы и не жили душа в душу, я любил ее. У нее было свое мнение о моей жизни, а у меня — свое. Я был своенравным парнем. Думаю, я все-таки больше похож на нее, чем на отца. Хотя от него в моем характере тоже кое-что есть.

Сначала отец обосновался в Элтоне, там и родились мы с сестрой, а потом наша семья переехала в Ист-Сент-Луис, там на углу 14-й улицы и Бродвея над аптекарским магазином Даута у отца был зубоврачебный кабинет. Сначала мы жили наверху за его офисом, в глубине здания.

Я часто размышлял о том, как в 1917 году в Ист-Сент-Луисе злобные белые психи убивали чернокожих в расовых стычках. Понимаешь, в Сент-Луисе и в Ист-Сент-Луисе в то время — да и сейчас — было много всяких мясохладобоен, там забивали коров и свиней для гастрономов, супермаркетов, ресторанов и всего такого. Коров и свиней привозили из Техаса и других мест, забивали, а мясо паковали на консервных фабриках Сент-Луиса и Ист-Сент-Луиса. Поэтому и начали громить черных: они якобы занимали места белых рабочих. Белые озверели и пошли убивать черных. И заметь, в тот же год черные дрались в Первой мировой войне, помогая Соединенным Штатам спасать демократию. Белые посылали нас на войну сражаться и умирать за них, а здесь убивали как собак. Да и сейчас все по- прежнему. Самая настоящая подлость. Наверняка эти мои мысли сформировали меня как личность, с тех пор у меня такое отношение к большинству белых. Не ко всем, конечно, есть прекрасные люди и среди них. Но  как они убивали тогда всех этих несчастных чернокожих —просто пристреливали их, словно свиней или бродячих собак. Прямо в домах расстреливали детишек и женщин. Потом поджигали дома вместе с людьми, а черных мужчин вешали на фонарных столбах. Выжившие не молчали об этом. Когда я стал жить в Ист-Сент-Луисе, знакомые чернокожие часто рассказывали, что эти белые психи устроили в 1917 году.

Мой брат Вернон родился в 1929 году, когда развалилась фондовая биржа и белые богачи выпрыгивали из окон на Уолл-стрит. Мы жили в Сент-Луисе уже около двух лет. Моей старшей сестре Дороти было пять. Нас было трое: Дороти, Вернон и я посерединке. Всю жизнь мы с ними в близких отношениях, даже когда в чем-то несогласны друг с другом.

Мы жили в благополучном, благоустроенном районе, дома располагались террасами, как в Филадельфии или Балтиморе. Это был маленький, хорошенький городок. Сейчас здесь все по- другому. Но я его помню именно таким. Соседи вокруг нас жили самые разные: евреи, немцы, армяне и греки. Напротив нашего дома по диагонали была еврейская бакалейная лавка «Золотое правило». На одной стороне находилась заправочная станция, к которой беспрерывно подъезжали кареты скорой помощи с воющими сиренами. Наш сосед, врач Джон Юбэнкс, был лучшим другом отца. Кожа у него была такая светлая, что он казался белым. Его жена Альма, или Жозефина, уже не помню, тоже была почти белая. И красивая — кожа с желтым отливом, как у Лены Хорн, блестящие курчавые волосы. Мать пошлет меня к ним за чем-нибудь, а она сидит нога на ногу — полный отпад! Ноги у нее были великолепные, и она не прочь была выставить их напоказ. Но если честно, у нее все части тела были хороши! А дядя Джонни — так мы звали ее мужа, доктора Юбэнкса — подарил мне мою первую трубу.