Валентин Маслюков - Клад

• Название: Клад
• Автор: Валентин Маслюков
• Издательство: Время
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-9691-0061-7

Роман Валентина Маслюкова «Рождение волшебницы» в шести книгах открывает серию «Фольклор/Фэнтези». Это роман-мир. Мир необыкновенно выпуклый, наполненный подробностями славянского быта, этнографически убедительный и точный – но вместе с тем по-сказочному чудесный и неожиданный.

Первая книга романа – «Клад». Бурливая волна, что выбросила на берег сундук с младенцем, перевернула жизнь простодушных рыбаков Поплевы и Тучки. Многое должно было произойти, чтобы в их необычном плавучем доме вырос необычный человек – волшебница. Между тем, пытаясь извести пасынка, мачеха княжича Юлия уготовила ему одичание и одиночество…

---

В самом смутном, отвратительном состоянии чувств, похожем на неустойчивое сердцебиение, Золотинка хмыкнула, поднялась под пристальным взглядом и, неловко опрокинув стул, не стала его поднимать – прошла к окну. С улицы доносились крики. Если открыть ставни, догадалась Золотинка, то это сумеречное… нечистое взаимопонимание с волшебником распадется.

– А что вы хотите от меня? – сказала она, не поворачиваясь.

…Доносились надрывные кликушеские вскрики, а присутствие Поплевы там, на площади, в толчее страстей, никак не было обозначено.

Она вернулась к волшебнику и подняла из-под волны стул. Легонько поигрывая концом узорчатого пояса, Миха Лунь не оглянулся на Золотинку, равнодушный к ее блужданиям. Золотинка навалилась на край стола, низко наклонив голову, чтобы не поднимать глаза. А когда это не помогло ей унять сердце, откинулась и зажала руки под коленями.

– Вы, значит, хотели что-то сказать, – произнесла она, страдая от лживых звуков собственного голоса.

– Напротив, – ответствовал он небрежно, – это ты хотела у меня что-то спросить.

И снова продолжалась нехорошая, нечистая тишина.

Вдруг Золотинка вскочила, отшвырнула стул и опрометью бросилась к проему двери. На первых ступеньках лестницы с размаху сшибла она того, кто там таился, и этот, таившийся, с раздавленным словом на устах сверзился вниз, жутко загрохотал, ударяясь о деревянные углы.

Потом донесся утробный стон, причитания, которые свидетельствовали, что Кудай, как единое и дееспособное целое, все еще существует.

Несколько невразумительных мгновений Золотинка вслушивалась, ухвативши перила. И с обновленной прытью рванула вниз, в темноту, зацепив ногой Кудая, перескочила его. Незапертая дверь подалась сразу – Золотинка выбежала на солнце.

В сердцевине плотно сбившейся толпы что-то происходило. Острое сознание вины подсказало Золотинке что. Она рванулась на выручку Поплеве, вьюном ввинтилась между людьми, а те и сами раздались, пустили в гущу столкновения, где уготовлено было зрелище.

Золотинка вскричала, тиская руки.

Остервенелая вдова клещом вцепилась в волосы рассудительного Поплевы и таскала его взад-вперед, подвывая от полноты чувства. Поплева, весь багровый, покорно склонив выю, мелко топал, чтобы поспевать за неистовыми рывками и толчками, которым подвергался он без всякого порядка и последовательности. Крайняя степень сопротивления выражалась в том, что Поплева придерживал вдову за руки, не позволяя ей дергать у себя волосы.

– Уверяю… вы заблуждаетесь, – пришепетывал он, не теряя самообладания и в этом, крайне невыгодном положении, в какое поставлен был волею обстоятельств. – О-о! Осторожнее, больно. Был бы признателен… позвольте, больно… В целом я разделяю ваши чувства… но позвольте… горе ослепляет людей… и тому есть примеры… О-о! Зачем это?… Я мог бы сослаться… не буду…

Вполне, надо сказать, внятные, пусть и несколько сбивчивые, речи Поплевы не могли уже образумить вдову; ошибочно принимая беспредельную покладистость жертвы за несомненный признак собственной правоты, она только пуще распалялась, оскалив зубы. И толкала Поплеву куда-то вспять по кругу, пока не грохнула его о гроб и не повалила, не удержавшись на ногах и сама.

Опрокинулось все: рассудительный и очень увесистый Поплева, иссохшая, одними жилами живая вдова, некрашеный гроб и безучастный ко всему, попавший в житейскую передрягу исключительно уже по недоразумению покойник. Без стона тюкнулся он холодным лбом о мостовую, приоткрыв в запоздалом изумлении рот, и не озаботился его закрыть.

– Сударыня! – воспользовавшись временным замешательством, вскричал из-под юбок вдовы Поплева. – Позвольте хотя бы поправить покойника.

Но и в этом, вполне невинном желании было ему отказано! Вдова, елозя жилистыми, куриными ногами по гробу, лихорадочно барахталась, чтобы отыскать волосы противника, и стукнула Поплеву о камень. В несчастном ослеплении своем вдова не имела ни малейшего понятия о действительной, не явленной силе противника. Ушибленный затылком, Поплева осерчал и одним щелчком сбросил с себя тощее тело женщины.

И сразу же, устыдившись насилия, позволил несчастной вновь завладеть собой.

Тут уж Золотинка взвыла. Металась она в отчаянии, бессвязно призывая всех на помощь, оттягивала вдову от Поплевы, а тут, себя не помня, влепила женщине жесточайшую оплеуху.

Понадобилась еще одна, не менее впечатляющая затрещина, чтобы бедная женщина обратила, наконец, внимание на Золотинку. При этом пришлось ей выпустить из рук чужие волосы – Поплева отстранился.

Она сидела на мостовой возле опрокинутого гроба и вываленного в пыли покойника, который, уткнувшись носом в булыжную мостовую, хранил роковое молчание. Она ошалело озиралась, припоминая, что были дети, но не видела их; сведенные судорожно пальцы впились в щель между камнями. В глазах ее стыл ужас.

– Нехорошо-то как… – пристыжено пробормотал Поплева, поднимаясь, – нехорошо-то как… Нехорошо! – Не замечая собственного состоянии, не сознавая ставших дыбом волос, он занялся гробом. Сразу нашлись доброхоты, чтобы придержать запавшую ногу покойника, отряхнуть его перед укладкой в домовину и закрыть рот.

– Нехорошо, – покачал головой Поплева, с сокрушенным видом оглядывая присмиревшего в домовине мертвеца.

Золотинка ничего не могла сказать – била ее дрожь. Безумные глаза вдовы отуманились слезами, и первая влага, орошая иссохшие чувства, смягчила выражение воспаленного лица. Бедная женщина обмякла и зарыдала, загребая горстью пыльную грязь мостовой. Она рыдала, и пясть ее с обломанными ногтями одним и тем же протяжным движением шкрябала камни.

– Простите нас, – сказал Поплева. – Но воскрешение мертвых совершенно невозможно.

Они пошли, не дожидаясь ответа. Тем более что явившийся снова в царственном халате и шлепанцах Миха Лунь принял на себя заботу о душевном состоянии несчастной. Оглядываясь, Поплева с Золотинкой видели еще, что вдова, умытая благодатными слезами, исступленно целует полные руки волшебника.

На обратном пути, молчаливые и подавленные, Поплева с Золотинкой обменялись считанными замечаниями.

– А где же твоя шляпа? – спросила Золотинка.

Поплева ощупал голову:

– Потерял, значит.

Были они немногословны и потом.

* * *

На следующий день колобжегский лодочник Нечай доставил на «Рюмки» бочонок вина и любезное, с извинениями письмо. Письмо приняли, а бочонок по настоянию Золотинки отправили обратно. Еще через день тот же Нечай, сохраняя истовое, непреклонное выражение плутовской рожи, доставил два бочонка портавара и пространное, вдвое длиннее прежнего письмо.

Что ж было делать? Золотинка вздохнула и села за соответствующей длины ответ. Поплева с Тучкой тем времени собрали корзину отборной рыбы.

На этом обмен любезностями кончился. День ото дня зато множились слухи о творческих удачах Михи Луня и даже чудесах. Многое, верно, привирали, но и Тучка, не упускавший случая посетить открытые для зрителей действа волшебника, рассказывал о виденном с неподдельной горячностью. Успехи Михи Луня вызывали в городе растущее возбуждение, а Поплева с Золотинкой, устранившись от разговоров, только переглядывались.

…И все же Золотинка таилась. Нужды нет подозревать ее в мелочной неискренности, путаный разговор с волшебником она добросовестно пересказала – затаенное лежало глубже того, что можно было доверить словам. Если уж Золотинка что-то скрывала, то прежде всего от себя самой.

Течение полного ярких ощущений дня не давало ей повода вспоминать Миху, иное было ночью. Это походило на наваждение: обленившаяся голова, коснувшись подушки, маялась первой дремотой, блеклые мысли ускользали, и сомкнулись веки… И вдруг Золотинка понимала, что не спит, как будто и не собиралась спать, дремотный миг безвозвратно утрачен и в воображение резким ощущением стыда стучится Миха Лунь. На смену сладостной возне сонных туманов, отголосков ушедшего дня непоправимо приходила ночная сторона сознания. Хоровод одних и тех же неприметных днем воспоминаний, одних и тех же навязчивых слов, жестов, взглядов… Все это, ночное, не нуждалось ни в ясной мысли, ни в свежем, обновленном чувстве, достаточное в себе самом, кружилось до истощения.

И вот настал час, когда Золотинка, возвращаясь на прежнее, незаметно соскользнула к выводу, что навязчивые ее мысли походят на любовь.

Другого объяснения при самом добросовестном исследовании обстоятельств не находилось. Трудно было поверить, чтобы этот старик с царственной своей плешью, брезгливым складом отяжелевшего лица, с телесной мощью своей и властной повадкой тронул нечто заветное в девственном девичьем сердце. Однако, сверяя чувства с книжными образцами, Золотинка находила пугающие соответствия. Разве что самый предмет мечтаний никак не подходил под предуказанный книгами образец. Что же касается до остального, то все это очень, очень и очень, смахивало на любовь. Оторопь взяла Золотинку при таком открытии.