Георг Эберс - Дочь фараона

• Название: Дочь фараона
• Автор: Георг Эберс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-01553-9, 5-300-01643-8 (т. 3)

«Дочь фараона» (1864) Георга-Морица Эберса – это самый первый художественный роман автора. Действие в нем протекает в Древнем Египте и Персии времен фараона Амазиса II (570—526 до н. э.). Это роман о любви и предательстве, о гордости и ревности, о молодости и безумии. Этот роман – о власти над людьми и над собой, о доверии, о чести, о страданиях.

При несомненно интересных сюжетных линиях, роман привлекает еще и точностью и правдивостью описания быта древних египтян и персов, их обычаев, одежды, привычек.

---

Однажды Псаметих встретил Дария у своего учителя и, когда перс удалился, спросил Нейтотепа, каким образом пришло ему в голову посвятить этого чужеземца в египетские тайны.

– Я учу его, – отвечал верховный жрец, – вещам, которые каждый ученый халдеец в Вавилоне знает так же хорошо, как мы; и этим я делаю другом человека, созвездие которого превосходит сиянием звезды Камбиса, как солнце – луну. Говорю тебе: этот Дарий со временем сделается могущественным властителем; я вижу, что его планеты сияют даже над Египтом. Мудрому надлежит, останавливаясь на настоящем, прозревать также и будущее, осматривать не только свой путь, но и окружающую его местность. Проходя мимо какого-либо дома, ты не можешь сказать наверное, что в этом доме не будет воспитан твой будущий благодетель. Не оставляй без внимания ничего попадающегося на твоей тропинке; а прежде всего – смотри вверх, устремляй свои глаза к звездам. Подобно тому как ночная собака не спит и сторожит вора, я уже пятьдесят лет наблюдаю за блуждающими в небе светилами, пылающими в эфире вечными провозвестниками судьбы, которые предрекают человеку утро и вечер, лето и зиму, а также счастье и несчастье, славу и позор. Они-то, непогрешимые глашатаи, указали мне в Дарии растение, которое со временем сделается большим деревом.

Для Бартии ночные учебные часы его друга были очень кстати, так как они вынуждали этого последнего спать дольше обыкновенного и облегчали для влюбленного возможность делать свои тайные утренние прогулки в Наукратис, куда его обыкновенно сопровождал и Зопир, которого он сделал своим поверенным. Между тем как сам он разговаривал с Сапфо, его друг и прислуга забавлялись охотой за бекасами, пеликанами или шакалами. Возвратясь в Саис, они объясняли приставленному к ним в качестве ментора Крезу, что они предавались охоте, любимому занятию знатных персов.

Никто не замечал перемены, которая сама собою произошла в глубине души царевича вследствие могущества первой любви, – никто, кроме Тахот, дочери Амазиса. Тахот, с первого дня, когда Бартия заговорил с ней, воспылала страстной любовью к прекрасному юноше. Посредством нежных, чутких уз любви она скоро почувствовала, что между нею и им замешалось что-то постороннее. Если в прежнее время Бартия встречал ее, как брат, и искал ее общества, то теперь он тщательно избегал приближаться к ней с прежней короткостью. Он подозревал ее тайну и думал, что если он только посмотрит на нее ласковым взглядом друга, то этим совершит проступок против своей любви к Сапфо.

Бедная царевна огорчалась холодностью юноши и сделала Нитетис своей поверенной. Нитетис ободряла ее и вместе с нею строила воздушные замки. Обе молодые девушки предавались фантазиям о том, как было бы великолепно, если бы они, выйдя замуж за двух братьев-царевичей и не имея надобности разлучаться друг с другом, могли жить при одном дворе. Но проходил день за днем, а прекрасный Бартия являлся все реже; когда же он приходил, то его обращение с Тахот было холодно и церемонно.

При всем при этом бедняжка должна была признаться, что во время своего пребывания в Египте Бартия возмужал и сделался еще прекраснее. Его глаза сияли теперь гордым и вместе с тем кротким сознанием своего достоинства; и, вместо прежнего юношеского высокомерия, по временам на всем его существе лежал отпечаток какого-то особенного мечтательного спокойствия. Розовые щеки его отчасти утратили свой цвет, но это шло ему гораздо больше, чем ей, которая, подобно ему, с каждым днем становилась все бледнее.

Мелита, старая рабыня Родопис, сделалась покровительницей влюбленной четы. Она однажды утром застала Бартию и Сапфо в саду, но получила от царевича такой щедрый подарок, так была очарована его красотой, так была тронута мольбами и сладостной лестью Сапфо, что обещала своей госпоже сохранить тайну, и, наконец, следуя склонности старых женщин – покровительствовать молодым влюбленным, – стала всевозможными способами помогать свиданиям Бартии и Сапфо. Старуха уже видела «свою маленькую дочку» властительницей полумира; оставаясь с ней наедине, называла ее «царевной» и «царицей», а себя временами воображала богато одетой сановницей при персидском дворе.

XI

За три дня до назначенного отъезда Нитетис у Родопис собралось много гостей, между которыми находились Крез и Гигес, приглашенные в Наукратис.

Влюбленные, под покровом ночи и охраной рабыни, должны были встретиться в саду во время вечернего пира. Когда Мелита убедилась, что застольный разговор находится в полном разгаре, она отперла калитку, впустила царевича в сад и провела его к девушке. Затем она удалилась, обещая предупреждать влюбленную чету хлопаньем в ладоши о каждом непрошеном подслушивателе.

– Только три дня осталось мне видеть тебя рядом, – прошептала Сапфо. – Знаешь ли, иногда мне кажется, что я тебя увидала вчера в первый раз; обыкновенно же я чувствую, точно я целую вечность слушаю тебя и люблю тебя с самого начала моей жизни.

– Мне тоже кажется, что я целую жизнь свою обладал тобой, так как не могу представить себе, что я жил когда-нибудь без тебя.

– Только бы кончилось поскорее время разлуки! – воскликнула Сапфо.

– Верь мне, оно пройдет скорее, чем ты думаешь. Разумеется, ожидание покажется нам долгим, очень долгим; но когда мы встретимся снова, я думаю, нам будет казаться, что мы только что попрощались. Я испытываю это чувство каждый день. С каким нетерпением ждал я утра и свидания с тобою; но когда утро наступало и ты сидела возле меня, то мне казалось, что я не отпускал тебя от себя и твоя рука еще со вчерашнего дня покоится на моей голове. И, однако же, мною овладевает какое-то неведомое прежде опасение, когда я подумаю о часе разлуки.

– Я не так боюсь его. Конечно, мое сердце обольется кровью, когда ты скажешь мне «прости», но я знаю, что ты ко мне возвратишься и не забудешь меня. Мелита спрашивала оракула, останешься ли ты мне верным; она хотела также идти к одной старухе, только что прибывшей из Фригии и умеющей ворожить посредством вытягивания ниток ночью; при этом она, для очищения, употребляет ладан, стираксу, лунообразные печенья и листья дикого терновника; но я отказалась от всего этого, так как мое сердце лучше, чем пифия, веревки и жертвенный дым, знает, что ты останешься мне верен и не перестанешь любить меня.

– И твоя уверенность не обманывает тебя!

– Но я все-таки не была избавлена от страха. Подобно другим девушкам, я сто раз дула на маковый лист и ударяла по нему; когда он щелкал, я радовалась, так как это значило: «он не забудет тебя!» Когда же листок разрывался без всякого шума, то я беспокоилась. Но он почти всегда производил желаемый звук, и я гораздо чаще радовалась, чем печалилась.

– И так должно остаться!

– Да! Но говори потише, мой милый, чтобы нас не заметил Кнакиас, который вон там идет за водою к Нилу.

– Хорошо, я буду говорить тихо. Вот так! Я откидываю твои шелковистые волосы и шепчу тебе на ушко: «Я люблю тебя!» Ты поняла?

– Мы легко понимаем то, что нам приятно слышать, как говорит моя бабушка. Но если бы ты даже сказал мне на ухо: «Я ненавижу тебя!» – твой взгляд сказал бы мне тысячью радостных голосов, что ты меня любишь. Безмолвные губы, глаза красноречивее всех голосов на свете.

– Если бы я умел говорить, как ты, на прекрасном языке эллинов, то я бы…

– О, я радуюсь, что ты не говоришь лучше. Если бы ты мне мог сказать все, что чувствуешь, то, я думаю, ты не смотрел бы так нежно мне в глаза. Что значат слова? Слышишь ли вон там пение соловья? Он лишен дара слова, и, однако же, мне кажется, что я понимаю его.

– Не скажешь ли ты мне по секрету – что он поет? Мне очень хотелось бы знать, о чем «бюль-бюль», как называем соловья мы, персы, толкует там в розовых кустах со своей возлюбленной. Можешь ли ты выдать тайну птички?

– Я скажу тебе об этом потихоньку. Филомела поет своему супругу: «Я люблю тебя!» А послушай-ка, что отвечает он: «Итис, ито, итис».

– А что значит: «Ито, ито»?

– Я принимаю это, я принимаю это!

– А что значит «итис»?

– Чтобы понять это как следует, приходится обратиться к фигуральному толкованию. «Итис» – значит «круг»; меня учили, что круг – значит вечность, потому что он не имеет ни начала, ни конца. Поэтому соловей поет: «Я принимаю это на целую вечность!»

– А если я скажу: я люблю тебя?

– Я отвечу тебе радостно, как певица ночи: я принимаю это на сегодня, на завтра, на целую вечность!

– Какая ночь, как все молчит и покоится! Я даже не слышу более соловья. Он теперь сидит там, в ветвях акации, цветы которой разливают такой приятный аромат. Вершины пальм отражаются в Ниле, а между ними мерцает отражение луны, подобное белому лебедю.

– И ее лучи опутывают серебряными нитями все живущее. Поэтому целый мир, подобно узнику, лежит в глубоком молчании и не шевелится. При всем моем радостном настроении, я теперь не могла бы смеяться, а тем более говорить громко.