Арсений Ворожейкин - Истребители

• Название: Истребители
• Автор: Арсений Ворожейкин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: История
• Год: 1961

Автор книги — один из прославленных советских летчиков-истребителей, лично cбивший в воздушных боях 52 вражеских самолета. Воспоминания построены на богатейшем жизненном материале, который автор вынес из боев против японских захватчиков в районе реки Халхин-Гол в 1939 году. Это был первый и потому особенно трудный этап в становлении воздушного бойца, чей талант с таким блеском раскрылся в годы Великой Отечественной войны. Воссоздавая до сего времени не освещенную, но весьма поучительную историю воздушных сражений над степями Монголии, А. В. Ворожейкин вдумчиво прослеживает, как вызревали новые принципы боевых действий нашей истребительной авиации. Его правдивый рассказ о лично пережитом и узнанном в огне жестоких охваток отличается большой эмоциональной свежестью.

---

После этого вылета я как-то заново осмыслил мнимую замкнутость, неразговорчивость Трубаченко. В манере несколько непривычной проявлял себя волевой, решительный человек, человек дела, который не любит, просто не умеет расходовать свою внутреннюю энергию на болтовню. Его скромная деловитость, рабочая сосредоточенность внушали уважение.

Наступили сумерки, когда мы тронулись на ужин, но прохлада не опускалась на степь: в воздухе стояла духота. Летчики шутили, что небесные боги собираются предоставить им отдых по погоде.

— Тебе и без богов японцы разрешили пару дней баклуши бить, — заметил Красноюрченко летчику, самолет которого получил сегодня в бою серьезные повреждения.

— Комэска пообещал мне твой дать, — ответил пострадавший.

— Дожидайся! Вот кончится война, тогда забирай хоть насовсем…

В столовой светили фонари «летучая мышь», бросая слабый свет на самодельные, некрашеные столы и скамьи. Этот оседлый комфорт, равно как и появление на командном пункте железных коек и стола, говорили, что люди в степи начали обживаться. На столе я заметил бутылки с портвейном.

— Теперь для аппетита нам дают по двести граммов вина, — с удовольствием пояснил Красноюрченко.

Сразу же завязался оживленный разговор. Вместе с нами столовались летчики еще одной эскадрильи нашего полка. Петр Граевский, новый помощник командира эскадрильи, с увлечением рассказывал, как при необычных обстоятельствах сбил сегодня в бою японского истребителя:

— Кончилась драка, лечу домой. Смотрю: сбоку группа самолетов. Ну, я для порядка решил пристроиться. Сказано — сделано. Подошел… Глядь, у моих новых «приятелей» колеса торчат, а на крыльях — круги! Я от них блинчиком, блинчиком… А самого червячок так и точит: «Не уходи! Обей! Они тебя не видят, тоже после драки очумели!..» Ну, и дал им горячего до слез!

— В гости тебя они не приглашали?

— Они его в воздухе угостили…

— А вы знаете, что сегодня у нас «в гостях» оказались трое японских летчиков?

— Самую важную персону Виктор Рахов доставил.

— Кого это?

— Рахов аса «неуловимого» сбил. Этот ас — сильнейший среди японцев.

— А слыхали, еще один не сдался в плен и сделал себе харакири?

— А почему те трое не покончили с собой? Это вам известно? — спросил Красноюрченко, загадочно улыбаясь.

— Ну-ка, Иван Иванович, доложи, почему?

— Разочаровались самураи в пользе харакири: бог вместе с микадой теперь их надувают. Вот слушайте… Как-то большую группу японских летчиков, сбитых в воздушных боях, спросили на том свете, куда они пожелают: в рай или в ад? Погибшим на войне, как известно, дается право выбора. Показали летчикам образцы. Рай точно, как по священному писанию: тишина, везде деревья, речки молочные с кисельными берегами, птички поют — вообще все как в раю. Ад представили с музыкой, с богатыми ресторанами, с выбором красивых женщин и так далее… Летчикам понравился больше ад: в раю, заключили они, очень скучно, а в аду хорошо, и главное — денег ни за что не берут. Объявили свое последнее слово — в ад. Их, конечно, сразу привели в избранную ими половину, заперли на все адские замки. Летчики оторопели: кипят котлы со смолой — их соотечественники варятся, на раскаленных сковородах жарят живых людей, крики, стоны — ужас! Истинный ад! Они начали двери ломать, шуметь, возмущаться. Им отвечают: «Вы же сами, по доброй воле выбрали ад». Летчики говорят: «Но сначала-то показали нам красивую жизнь». А им и объясняют: «То были императорские агитпункты!..»

Когда смех стих, Красноюрченко дополнил:

— Японские летчики привыкли развратничать. У них, говорят, даже дома терпимости входят в штаты частей.

— Сегодня мы по ошибке, видать, накрыли такое заведение, — подхватил один из летчиков. — Там из разрушенных блиндажей разноцветные бабочки выпархивали…

К концу ужина приехал командир эскадрильи и сообщил, что с рассветом весь полк полетит штурмовать аэродром.

— Нужно будет сегодня поставить летчикам задачу, — сказал он, торопливо заканчивая ужин. Я ему не посоветовал.

Он возразил, ссылаясь на рекомендацию штаба.

— Зря летчиков перед сном беспокоить не нужно, — убеждал я Трубаченко. — Задание ответственное, опасное, пусть люди отдохнут хорошенько, поспят покрепче… Объяснить порядок действия времени хватит и перед вылетом. А потом, ты же не получал приказа, чтобы именно сегодня довести задание?

— Нет.

Договорились — задачу летчикам поставим утром.

Оборона кончилась

1

Утром налет на японский аэродром не состоялся: лил дождь, громыхала гроза.

Еще с вечера стрелка барометра обозначила резкое падение давления. Небо на востоке заволокло облаками. На горизонте сверкали зарницы, подул порывистый ветер. В воздухе нарастал гул, похожий на отдаленную артиллерийскую канонаду. Перед рассветом гул усилился и превратился в раскатистое грохотанье. Огненные нити начали полосовать темный свод, небо гневно огрызалось, издавая рычанье и стоны. Вдруг блеснула невиданной еще силы молния, и тут же ударил гром, потрясая землю и небо. Набрякшие черные тучи, словно только и ждали громового сигнала, брызнули дождем. По крыше нашей юрты хлестнуло, как из ведра.

Сон не шел. Василий Петрович ворочался с боку на бок, потом осторожно поднялся и направился к двери, открыл ее. В юрту с воем и свистом ворвался» ветер, обдав командира сыростью. Он поспешно прикрыл дверь, присел на корточки и высунул наружу одну только голову; мне видна была черная щель — определить во тьме-тьмущей шансы на прояснение было невозможно. Василий Петрович возвратился к своей постели.

— Чего зря беспокоишься, спи. Дежурная служба поднимет, — шепнул я»

— Не могу.

Он достал из кармана фонарик и, прикрываясь одеялом, чтобы не беспокоить спящих, осветил ручные часы: наступило время подъема. Василий Петрович снова подошел к двери и легонько позвал часового. Часовой доложил, что приезжал дежурный по эскадрилье и передал приказание из полка — не поднимать летчиков без особого распоряжения. «Пусть, пока нелетная погода, хорошенько выспятся».

Василий Петрович, не очень-то доверяя метеорологической службе, решил все-таки выйти и своими глазами оценить обстановку. Едва он переступил порог юрты, как с оглушительным треском ударила новая молния и все небо озарилось, как днем. Все сомнения насчет фактического состояния погоды развеялись. Василий Петрович плотно закрыл дверь, лег в постель и закурил. Раскаленный кончик папиросы, когда он затягивался, освещал его озабоченное лицо.

А летчики? Разбуженные первыми раскатами грома, они вначале прислушивались к дождю, барабанившему по юрте, и я представил себе, с каким удовольствием каждый должен был подумать о том, что сегодня на рассвете не прозвучит душераздирающая команда: «Подъем!» Потом под музыку дождя и грома они уснули, и теперь было слышно, как сладко посапывают… Конечно, мы правильно поступили, не сообщив о предстоящем задании с вечера, — мысли об опасном и ответственном полете волнуют каждого, как бы крепок человек ни был. Все громкие слова о врожденном мужестве и природной смелости — результат упрощенного, поверхностного подхода к оценке героизма. Никто не рождается ни героем, ни трусом — жизнь воспитывает людей. Выдержка, самообладание Трубаченко во вчерашней разведке, в момент нападения японских истребителей, не имели ничего общего с отзывом одного из штабных работников, который сказал о нем: «Трубаченко — как зверь бесстрашный, ему все нипочем»… Этот штабист, очевидно, еще не усвоил на собственном опыте, что такое истинная храбрость, какой ценой она добывается…

— Не спишь? — спросил Трубаченко.

— Нет.

— Я тоже.

— Давай попытаемся заснуть…

— Давай.

И мы ворочались до тех пор, пока в юрте не стало светло.

После завтрака погода мало изменилась, но все находились около своих самолетов — на случай прояснения. Не исключалось и внезапное появление японцев. Пользуясь передышкой, я обошел стоянку, познакомился с новыми людьми, которые прибыли в эскадрилью недавно. Потом направился к палатке командного пункта.

— Вы меня обещаниями не кормите! — услыхал я голос инженера Табелова, кричащего в телефонную трубку. Таким взыскательным тоном он обычно разговаривал с хозяйственниками. — Держать всю зиму технический состав на морозе я не намерен, мне нужны балки для землянок! Печки!.. А маслогрейки? Когда пришлете маслогрейки, спрашиваю?.. Предупреждаю: больше напоминать не буду, а подам рапорт командующему и доложу, кто срывает подготовку эскадрильи к боевой работе в зимних условиях!..

Вон как дело обстоит! В зимних условиях!..

— Комиссар! — окликнул меня Василий Петрович: — Поедем обедать в столовую. Давно горячего супу не пробовал. На аэродроме-то он всегда остывший.

В хмуром небе появились разрывы, сквозь них проглядывало солнце. Степь после дождя посвежела, запах полыни в воздухе сгустился.