Иосиф Бродский - Стихи (2)

• Название: Стихи (2)
• Автор: Иосиф Бродский
• Жанр: Русская классическая проза

---

металл".

Море полно сюрпризов, некоторые нериятны. "Человек, он есть кто?! Он - вообще - комар!" Многим из них не отыскать причины; "А скажите, месье, в России у вас, что - тоже есть резина?" ни свалить на Луну, перечисляя пятна, "Вольдемар, перестаньте! Вы кусаетесь, Вольдемар! ни на злую волю женщины или мужчины. Не забывайте, что я..." "Простите, меня, кузина".

-25

Кровь у жителей моря холодней, чем у нас; их жуткий "Да ты только взгляни!" "О Боже, не напирай! вид леденит нашу кровь даже в рыбной лавке. Ну, гляжу. Извивается... но ведь это... Это... Если б Дарвин туда нырнул, мы б не знали "закона Это гигантский спрут!.. И он лезет к нам! Николай!.."

джунглей" либо - внесли бы в оный свои поправки.

VIII

VI

Море внешне безжизненно, но оно "Капитан, в этих местах затонул "Черный Принц" полно чудовищной жизни, которую не дано при невыясненных обстоятельствах". "Штурман Бенц! постичь, пока не пойдешь на дно. Ступайте в свою каюту и хорошенько проспитесь". "В этих местах затонул также русский "Витязь". Что порой подтверждается сетью, тралом. "Штурман Бенц! Вы думаете, что я Либо - пляской волн, отражающих как бы в вялом шучу?" "При невыясненных обстоя..." зеркале творящееся под одеялом.

Неукоснительно двигается корвет. Находясь на поверхности, человек может быстро плыть. За кормою - Европа, Азия, Африка, Старый и Новый Свет. Под водою, однако, он умеряет прыть. Каждый парус выглядит в профиль, как знак вопроса. Внезапно он хочет пить. И пространство хранит ответ.

Там, под водой, с пересохшей глоткой,

VII жизнь представляется вдруг короткой.

Под водой человек может быть лишь подводной лодкой. "Ирина!" "Я слушаю". "Взгляни-ка сюда, Ирина". "Я же сплю". "Все равно. Посмотри-ка, что это там?" "Да Изо рта вырываются пузыри.

где?" В глазах возникает эквивалент зари. "В иллюминаторе". "Это...это, по-моему, субмарина". В ушах раздается некий бесстрастный голос, считающий: "Но оно извивается!" "Ну и что из того? В воде раз, два, три. все извивается". "Ирина!" "Куда ты тащишь меня?! Я

раздета!"

-26

IX Как протест против общества. Раньше была семья,

но жена и т.д. И ему ничего иного "Дорогая Бланш, пишу тебе, сидя внутри гигантского не осталось. Говорит, что мир потонул во зле.

осьминога. Осьминог (сокращенно - Ося) карает жестокосердье Чудо, но письменные принадлежности и твоя фото- и гордыню, воцарившиеся на земле.

карточка уцелели. Обещал, что если останусь, то обрету бессмертье". Сыро и душно. Тем не менее, не одиноко: рядом два дикаря, и оба играют на укалеле. "Вторник. Ужинали у Немо. Были вино, икра Главное, что темно. Когда напрягаю зренье, (с "Принца" и с "Витязя"). Дикари подавали, скаля различаю какие-то арки и своды. Сильно звенит в ушах. зубы. Обсуждали начатую вчера Постараюсь исследовать систему пищеваренья. тему бессмертья, "Мысли" Паскаля, последнюю вещь в Это - единственный путь к свободе. Целую. Твой верный "Ля Скала".

Жак".

Представь себе вечер, свечи. Со всех сторон - осьминог "Вероятно, так было в утробе...Но спасибо и за осьминога. Немо с его бородой и с глазами голубыми, как у младенц Ибо мог бы просто пойти на дно, либо - попасть Сердце сжимается, как подумаешь, как он тут одинок..."

к акуле. Все еще в поисках. Дикари, увы, не подмога: (Здесь обрываются письма к Бланш Деларю от лейтео чем я их не спрошу, слышу странное "хули-хули". нанта Бенца). Вокруг бесконечные, скользкие, вьющиеся туннели. Какая-то загадочная, переплетающаяся система. X Вероятно, я брежу, но вчера на панели мне попался некто, называвшийся капитаном Немо". Когда корабль не приходит в определенный порт

ни в назначенный срок, ни позже, "Снова Немо. Пригласил меня в гости. Я Директор Кампании произносит: "Черт!" пошел. Говорит, что он вырастил этого осьминога. Адмиралтейство: "Боже".

Оба неправы.Но откуда им знать о том,

что приключилось. Ведь не допросишь чайку,

ни акулу с ее набитым ртом,

не направишь овчарку

-27

по следу. И какие вообще следы * * * в океане? Все это сущий бред. Еще одно торжество воды Пора забыть верблюжий этот гам в состязании с сушей. И белый дом на улице Жуковской.

Анна Ахматова В океане все происходит вдруг. Но потом еще долго волна теребит скитальцев: Помнишь свалку вещей на железном стуле, доски, обломки мачты и спасательный круг; то, как ты подпевала бездумному "во саду ли, все - без отпечатка пальцев. в огороде", бренчавшему вечером за стеною;

окно, занавешенное выстиранной простынею? И потом наступает осень, за ней - зима. Непроходимость двора из-за сугробов, щели, Сильно дует сирокко. Лучшего адвоката куда задувало не хуже, чем в той пещере, молчаливые волны могут свести с ума преграждали доступ царям, пастухам, животным, красотою заката. оставляя нас греться теплом животным

да армейской шинелью. Что напевала вьюга И становится ясно, что нечего вопрошать переходящим заполночь в сны друг друга, ни посредством горла, ни с помощью радиозонда ни пружиной не скрипнув, ни половицей, синюю рябь, продолжающую улучшать неповторимо ни голосом наяву, ни птицей, линию горизонта. прилетавшей из Ялты. Настоящее пламя

Что-то мелькает в газетах, толкующих так и сяк пожирало внутренности игрушечного аэроплана факты, которых, собственно, кот наплакал. и центральный орган державы плоской, Женщина в чем-то коричневом хватается за косяк где китайская грамота смешана с речью польской. и оседает на пол. Не отдернуть руки, не избежать ожога,

измеряя градус угла чужого Горизонт улучшается. В воздухе соль и йод. в геометрии бедных, чей треугольник кратный Вдалеке на волне покачивается какой-то увенчан пыльной слезой стоваттной. безымянный предмет. И колокол глухо бьет в помещении Ллойда.

-28

Знаешь, когда зима тревожит бор Красноносом, * * * когда торжество крестьянина под вопросом, сказуемое, ведомое подлежащим, М.Б. уходит в прошедшее время, жертвуя настоящим, от грамматики новой на сердце пряча Ты, гитарообразная вещь со спутанной паутиной окончания шепота, крика, плача. струн, продолжающая коричневеть в гостинной,

белеть а ля Казимир на выстиранном просторе,

темнеть - особенно вечером - в коридоре,

спой мне песню о том, как шуршит портьера,

как включается, чтоб оглушить полтела,

тень, как лиловая муха, сползает с карты,

и закат в саду за окном точно дым эскадры,

от которой осталась одна матроска,

позабытая в детской. И как расческа

в кулаке дрессировщика-турка, как рыбку - леской,

возвышает болонку над Ковалевской

до счастливого случая тявкнуть сорок

раз в день рождения, - и мокрый порох

гасит звезды салюта, громко шипя, в стакане,

и стоят графины кремлем на ткани.

22 июля 1978

-29

ОСЕННИЙ КРИК ЯСТРЕБА

Северозападный ветер его поднимает над к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу сизой, лиловой, пунцовой, алой буков, прячущих в мощной пене долиной Коннектикута. Он уже травы, чьи лезвия остры, не видит лакомый променад гнездо, разбитую скорлупу курицы по двору обветшалой в алую крапинку, запах, тени фермы, суслика на меже. брата или сестры.

На воздушном потоке распластанный, одинок, Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом, все, что он видит - гряду покатых бьющееся с частотою дрожи, холмов и серебро реки, точно ножницами сечет, вьющейся точно живой клинок, собственным движимое теплом, сталь в зазубринах перекатов, осеннюю синеву, ее же схожие с бисером городки увеличивая за счет

Новой Англии. Упавшие до нуля еле видного глазу коричневого пятна, термометры - словно лары в нише; точки, скользящей поверх вершины стынут, обуздывая пожар ели; за счет пустоты в лице листьев, шпили церквей. Но для ребенка, замершего у окна, ястреба, это не церкви. Выше пары, вышедшей из машины, лучших помыслов прихожан, женщины на крыльце.

он парит в голубом океане, сомкнувши клюв, Но восходящий поток его поднимает вверх с прижатою к животу плюсною выше и выше. В подбрюшных перьях - когти в кулак, точно пальцы рук - щиплет холодом. Глядя вниз, чуя каждым пером поддув он видит, что горизонт померк, снизу, сверкая в ответ глазною он видит как бы тринадцать первых ягодою, держа на Юг, штатов, он видит: из

-30

труб поднимается дым. Но как раз число И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк, труб подсказывает одинокой клюва, похожий на визг эриний, птице, как поднялась она. вырывается и летит вовне Эк куда меня занесло! механический, нестерпимый звук, Он чувствует смешанную с тревогой звук стали, впившейся в алюминий; гордость. Перевернувшись на механический, ибо не

крыло, он падает вниз. Но упругий слой предназначенный ни для чьих ушей: воздуха его возвращает в небо, людских, срывающейся с березы в бесцветную ледяную гладь. белки, тявкающей лисы, В желтом зрачке возникает злой маленьких полевых мышей; блеск. То есть, помесь гнева так отливаться не могут слезы с ужасом. Он опять никому. Только псы

низвергается. Но как стенка - мяч, задирают морды. Пронзительный, резкий крик как падение грешника - снова в веру, страшней, кошмарнее ре-диеза его выталкивает назад. алмаза, режущего стекло, Его, который еще горяч! пересекает небо. И мир на миг В черт-те что. Все выше. В ионосферу как бы вздрагивает от пореза. В астрономически об'ективный ад Ибо там, наверху, тепло