Петр Капица - В открытом море

• Название: В открытом море
• Автор: Петр Капица
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1965

Мотобаркас с четырьмя черноморцами на борту встретился с фашистской подводной лодкой. Что произошло дальше, чем окончилась схватка с подводниками, как моряки попали на удивительный катер «Дельфин», рассказывается в повести «В открытом море».

В книгу вошли также рассказы о балтийцах, защищавших блокадный Ленинград, о моряках-китобоях и пограничниках.

---

Потом дрались новые пары.

Нина больше не смотрела на ринг. Изнывая от волнения, она следила лишь за вздрагивавшими стрелками часов. Было уже без трех минут восемь. До взрыва оставалось сорок три минуты.

«Почему они не выводят Степу? Неужели его покажут последним? Скорей бы!.. Почему медлят там… скорей!» – хотелось ей крикнуть.

В девятом часу зал вновь разразился восторженным воем и приветственными хлопками очередному победителю. Стоявшая рядом с Ниной девушка толкнула ее локтем и, шепнув: «Пора» – начала двигаться к выходу. Нине очень хотелось немедля покинуть этот зал, но она вцепилась в деревянную спинку скамейки, пересилила страх, удержала себя: «Нет-нет… Еще хоть немного. Сейчас выйдет Степа».

Наконец разговоры и шум как-то разом оборвались. Зал притих. Два автоматчика подвели к рингу Восьмеркина и пропустили его под канаты. Он был босым, в трусах и полосатой матросской тельняшке. Даже кисти рук никто не перебинтовал моряку. Хмуро взглянув в зал, он с угрюмым недовольством уселся на круглый табурет в углу ринга.

Сразу же за ним на сцене появился Ворбс. Его бедра обтягивали трусы коричневой шерсти, белая майка с голубым вырезом выгодно выделяла мощный торс и тугую выпуклость литых мышц.

Ворбс, как утомленный славой чемпион, небрежно приветствовал публику поднятым над головой кожаным кулаком. И зал ответил ему продолжительными аплодисментами.

На креслах заерзали, зрители задних рядов приподняли головы, боясь пропустить хотя бы малейшую подробность столь необычной встречи.

Ворбс с легкостью, не свойственной его весу, перемахнул через канаты. Он качнулся на ринге, разминаясь и перебирая ногами, как застоявшийся скакун, начал растирать подошвами мягких ботинок крошки канифоли, услужливо подсунутые на фанерном листе секундантами.

Восьмеркин только здесь понял, что готовилось ему.

«Ну, погоди ж, лопоносый! – едва сдерживая нараставшую злобу, думал он. – Забаву для своих устроили. Хотите, чтобы русские проклинали, а эти радовались?.. Не буду надевать перчатки, а голыми руками схвачу и придушу этого гада. Нет, не позволят, – одумался он. – Много их. В двадцать рук схватят. И от боя не откажешься: трусом объявят, весь флот опозорю».

Ворбс, разминая кожу новых коричневых перчаток, с таким гулом хлопнул кулак о кулак, что кто-то с подхалимской визгливостью хихикнул, и один из гитлеровцев серьезным тоном пояснил:

– Вилли чистит ноготки!

Зал поддержал остряка раскатистым смехом.

Восьмеркин еще больше нахмурился и так стиснул зубы, что скулы его обострились. Он был одинок среди гогочущего стада мучителей.

– Куражится, – с ненавистью глядя на кокетничающего своими мускулами Ворбса, бормотал про себя Восьмеркин. – Старый фокус! Меня не запугаешь.

Когда вышел на ринг судья, один из весельчаков, сидевших в первых рядах, заметил:

– А где же секунданты русского? Куда они попрятались? Нельзя же конвоирам… Они пугают Вилли.

И снова грохнул смех.

Судья, видя, что шутки развеселившегося зала начальством принимаются с благосклонной улыбкой, состроил серьезную физиономию и, сперва по-немецки, а потом на ломано-русском языке осведомился: не желает ли кто из крымчан, присутствующих в зале, быть секундантом у соотечественника?

В зале поняли тонкую игру судьи и, хихикая, стали оборачиваться в сторону гостей. Там среди приглашенных сидели два бородатых татарина и русский начальник полицаев. Гости растерянно приподнялись, не понимая, надо ли выполнять волю хозяев или протестующе замахать руками?

И вот в это время в дальнем конце зала раздался громкий и ясный девичий голос:

– Я буду секундантом!

Сотни голов повернулись в сторону голоса: кто осмелился? кто такая?

Находчивый судья сделал широкий пригласительный жест:

– Пожалюста, мадам!

Его никто не мог обвинить в несоблюдении правил международных матчей. Ситуация становилась все более комичной.

В толпе стоящих за стульями солдат началось движение. Они пропускали еще не видимую из-за спин и голов девушку. Но вот она пробилась к проходу, и все увидели худенькую уборщицу – русскую «чумичку». Ну как здесь не рассмеяться?

Смех, – вернее, утробный гогот, перекатывавшийся по рядам, сопровождал девушку до самой сцены. Но она не обращала внимания на издевательства. Смело она поднялась к рингу и с бледным, решительным лицом, как бы делая вызов всему залу, стала рядом с моряком.

Часы показывали восемь пятнадцать.

Восьмеркин недоумевал: «Нина! Откуда она? Почему вышла?» Почти не шевеля губами, он сердито шепнул ей:

– Зачем ты?.. Сейчас же уходи.

Ворбс поморщился: судья переиграл – серьезное дело принимало оттенок клоунады. Он уже хотел было мигнуть конвоирам, чтобы те убрали безрассудную «чумичку», но, видя недовольство русского, передумал: «Пусть постоит эта дура, она, кажется, не очень благоприятно влияет на психику матроса».

Нина сбросила с себя мешковатый коричневый халат и сняла платок. Светловолосая, в жакетке и короткой юбке, она как бы стала стройнее и не походила больше на «чумичку». Решительным движением девушка оторвала две широких ленты от платка, умело перебинтовала ими пальцы боксера и, натянув на его руки перчатки, с такой искусной быстротой завязала шнуровку, точно всю жизнь занималась этим.

«Что за птица? – обеспокоился Ворбс. – Откуда взялась такая уборщица? Придется проверить».

Завязывая вторую перчатку, Нина успела шепнуть Восьмеркину:

– Степа, миленький, не сердись… Так надо. Ты был один. Я не могла.

Ее шепот заглушил гонг. Нина убрала с ринга табурет и мельком взглянула на часы. До взрыва оставалось двадцать три минуты.

Противники, не пожимая друг другу рук, сразу же ринулись в атаку. Они с ходу схлестнулись посредине ринга и разрядили свою силу в такой буре ударов, что судья испуганно отскочил к канатам.

Гул тяжелых ударов заставил умолкнуть и насторожиться весь зал. С первых же секунд стало понятно, что оба противника настроены агрессивно, что русский не собирается уступать. Почти не прикрываясь, он отвечал сериями резких и ощутимых ударов.

Лобовая атака Ворбсу не удалась, он отпрянул в сторону и, щеголяя своей гибкостью, ловкими уходами и внезапными атаками начал кружить вокруг жертвы, выискивая слабое место.

Русский едва лишь успевал поворачиваться. В глазах гитлеровцев он походил на вздыбившегося медведя, свирепо отмахивающегося лапой.

Злость ослепляла Восьмеркина. Он дважды смазал – впустую рассек воздух. Это вызвало издевательский смех в зале. И, главное, при Нине. Восьмеркин перебрал ногами и, делая вид, что уходит в глухую защиту, отступил на несколько шажков, затем оттолкнулся от канатов и мощной серией ударов слева и справа загнал Ворбса в угол. Не давая гестаповцу увернуться, выскользнуть из тесного угла, он молотил его по чему попало…

Не находя выхода из кулачного смерча, мотающийся Ворбс вспомнил, что об его череп сам Шмеллинг повредил себе пальцы, и начал подставлять под удары голову. Она у него была достаточно крепкой, чтобы обессилить моряка.

В ярости Восьмеркин не понял маневра своего противника. Его остановила только острая боль в левой руке.

«Никак повредил?» – подумал он, ослабляя удары левой. Этого мгновения и ждал Ворбс, он увернулся и резким ударом снизу вверх откинул Восьмеркина на канаты. Здесь они столкнулись грудь в грудь и принялись обрабатывать бока друг другу.

Забавное представление мгновенно приняло окраску невиданно злобного побоища, в котором неминуем был трагический исход.

Задыхающиеся боксеры сплелись в клинче – повисли друг на друге. Их смог развести только медный рев гонга.

Ворбс, вне правил, толкнул Восьмеркина в грудь и нехотя отошел в свой угол. Его взбеленило ожесточенное сопротивление русского. Обер-лейтенант рассчитывал на легкую победу. Он заранее наметил эффектный план боя: два-три раунда блицигры, в которой будут показаны ловкость профессионального боксера и гестаповское умение подавлять психику противника, затем два-три нокдауна и красивый нокаут, с выносом полумертвого боксера со сцены. И вдруг такая наглость: русский сам стремится кончить бой нокаутом.

«Теперь он, видимо, откажется от идиотской мысли, возьмется за ум. Его левая уже повисла», – соображал Ворбс, раскинув руки на канатах, в то время как секунданты суетливо обмахивали его полотенцами и нашептывали ему свои советы, как лучше всего уложить русского.

Нина, подставив табурет тяжело дышавшему Восьмеркину, приложила холодную ладонь к его сердцу и зашептала на ухо:

– Он нарочно подставляет голову. У тебя бинт слабый… Вывихнешь пальцы…

– Кажется, уже чего-то наделал… – ответил с тоской Восьмеркин.

Перед ним был враждебный зал, от которого нельзя было ждать пощады ни в случае победы, ни в случае поражения. Одна только Нина сочувствовала ему. Но теперь и ее схватят.