Евгений Лесин - По Кабакам и Мирам

• Название: По Кабакам и Мирам
• Автор: Евгений Лесин
• Издательство: Гаятри
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9689-0093-7

Герои этой книги переходят из кабака в кабак, перебегают из реальности в реальность: то их из гламурного общества полиция нравов пилками для ногтей гонит, то суровый комиссар Луиза Первомаевна к расстрелу приговаривает, то здоровяки-атлеты чуть в спортбат не ссылают за общую хилость организма, то охранники Единого Офисного Здания ловят на внеплановом перекуре – нигде, словом, не дают вволю посидеть над рюмочкой-другой.

Но мир не без добрых людей – любой, даже разделившийся на враждебные друг другу дома-государства и квартиры-государства. А с добрыми людьми, как известно, можно поговорить о ситуации в мире, а с иными – ещё и выпить. Что и делают без устали наши герои.

«По кабакам и мирам» – современный вариант поэмы «Москва-Петушки», только заканчивается она хорошо – герои находят себе мир по душе и остаются там жить. Книга дарит надежду на то, что несмотря на обилие враждебных миров, окружающих нас каждый день, всегда можно найти тот, который с радостью распахнёт объятия нам навстречу, главное – не сдаваться и искать его.

---

– Раньше-то я таксистом был, настоящим. Руль, колеса, коробка передач. А потом вооружённые бунты пацифистов переросли в революцию. И гражданскую войну. Партия Окончательной и Беспощадной Войны за Мир проиграла Боевому Отряду Мирных Пацифистов. Проигравших казнили публично, города их поддержавшие, сожгли напалмом и ядерными бомбами. Своих тоже постреляли – в горячке. Ну, и начали строить мир без убийств и насилия.

Мясо не ест теперь никто, собаки и кошки – священные животные. Убийство комара приравнивается к государственной измене. Тараканы – национальное достояние.

– Что ж вы жрёте, люди добрые?

– Ну, в основном, или контрабандные овощи или…. хе-хе… государственных преступников, – тут он облизнулся. – Шучу, шучу. Лошадей мы едим, кого же ещё? С тех пор как заговор террористического бандформирования «ЦСКА – чемпион» был раскрыт, коней… ну я вам уже говорил.

– Ладно, Петрович, – говорим, – все у вас тут хорошо, все экологично и миролюбиво, пацифизм всюду свирепствует, а водка наша космическая кончается.

– Намёк понял. Не технарь. Милости прошу – кафе «Мир вам, мирные и добрые люди, берегите природу».

– Длинное, конечно, название, – оживился Лесин.

– Зато мрачное, – согласилась Лукас.

– Главное, что обстановка – весёленькая, – голословно возразил Будда Петрович, – осторожно – гильотина.

Место и впрямь оказалось приятным. Столы в виде дыбы, стулья с испанскими сапогами, на виселицах свечи в виде конских голов, вместо графинов – черепа, вместо рюмок – детские черепа. На задрапированной чёрным бархатом сцене цыгане-флейтисты дуют в косточки ворованных лошадей.

– А пьёте, наверное, вы тут кровь, да? – просекла Лукас.

– Ну, в каком-то смысле, конечно, кровь, да… Но не из пшеницы же спирт гнать?

Выпили мы «Кровянки-лошадинки» – ничего, портвейном отдаёт с коньяком смешанным. Зато вкусно. Разнежились, успокоились: ну овощи контрабандные, ну сосиски из конины, без хлеба и горчицы, но в остальном-то – жить можно.

Тут вопли и раздались.

– Всем лежать, это экологическая полиция. Кто ромашку раздавил на Октябрьском поле? Десять светил заграничных ей сейчас лепестки реанимируют. Кто, гады? Лежать! Стреляю!

И в самом деле начали стрелять. Только не из автоматов, конечно, а из луков. Тетива из конских жил звенит, стрелы костяные в стены впиваются, публика кричит, конечно: «Смерть коням-убийцам!», «Зенит – чемпион!», «Миру мир!», «Да здравствует Главный Экзекутор Верховного Совета Мудрейших Старейшин – Свами Подбухадьба!» – да всё без толку.

Тут наш таксист не выдержал, вскочил на ноги и закричал, как полоумный, тыча в нас корявым перстом:

– Смерть шпионам! Вот они – из Лодейного Поля! Точно! У них водка не кровянка! Проверьте, сволочей.

Хватают нас под белы рученьки, обыскивают, а у нас – ничего нет! На Петровича всю водку и израсходовали, старого дурака и предателя. Он смотрит на нас со слезами, винится:

– Я шофёр, да не таксист, не таксист я был до войны, главу ФСБ возил. Лаврентия Палыча Гагарина. Ну и сам – стукач, подлец и гегельянец.

– А Гегель, между прочим, ромашки рвал, рвал! И деревья рубил – он же дровосек, правда, Лесин? – пошла ва-банк Лукас.

– Точно! Пидар. Гей. Гейгель ваш – пидар. Гомосек, – разумно и в самую точку подтвердил Лесин. – Меня от него рвёт на ваши ромашки. Рюмашки спрятались, убрали водочку… – запел он вдруг.

Лукас даже испугалась было, но экологическая полиция уже метелила Будду Петровича.

Под шумок прихватили мы водочки-кровяночки, конского плова, лаваш из гривы, холодца из копыт да и пошли себе потихоньку. На выходе какой-то просветлённый нам конских лепёшек предложил, чисто по-экологически, но мы отказались: и так тяжело.

Глава одиннадцатая. Канавы Вертибутылкина.

Идём, Лесин то ржёт по-лошадиному, то норовит на галоп перейти. Лукас тоже: как увидит где цветок, так сразу рвать и метать. Встретили гусеницу – чуть не подрались. Каждый первым раздавить хотел.

Кровянка-лошадинка успокоила и помирила. Идём дальше, смотрим: а дома не из земли уже, а настоящие. Только какие-то кривые и разноцветные. Как будто их строил сумасшедший архитектор Вертибутылкин.

– Слушай, – говорит Лукас, – дома тут какие-то кривые и разноцветные. Как будто их строил сумасшедший архитектор Вертибутылкин….

– Да уж, – согласился Лесин и повертел в руках стремительно пустеющую бутылку.

Прошли мы мимо дома в виде Ивана Грозного, убивающего своего сына, потом – мимо дома в виде мишек в сосновом лесу (дом-воздушный шар; очень удобно: забираешься по верёвочной лестнице, выходишь – с парашютом, кто парашют забыл – сам виноват, а квартиры ныне дороги!), добрались до дома-Джоконды (тут Лесин запаниковал: решил, что это большой брат за ним наблюдает, а вовсе не огромная, в 124 этажа, голова Джоконды)

– Только без паники! – сообщил он (а это верный и нехороший признак)

– Тогда бежим! – предложила Лукас.

Отбежав от Джоконды метров на десять, мы, конечно, стали задыхаться, падать на землю и просить пощады. Но нас щадить никто не собирался. Впрочем, казнить пока – тоже. Неподалёку от места нашего падения трое рабочих в несимметричных робах от Пикассо одухотворённо копали канаву. Рядом с ними стоял художник, в не менее живописных лохмотьях, и расписывал огромную чугунную трубу изображениями легендарных птиц Сирин, Алконост и Говорун. Художник вёл себя тихо, скромно даже, а вот рабочие ругались вовсю. Мы, было, сунулись к ним, чтобы в драку ввязаться, но, прислушавшись к ругани, так и застыли.

– Ты как канаву копаешь, уродский урод? – оттопырив мизинчик, размахивал лопатой рабочий в зелёном овальном пальто. – Неэстетично и невыверенно!

– Уродский урод – тавтология, лох! – отвечал ему второй, в лиловом сюртуке с золочёными пуговицами в виде крышек люка в натуральную величину (Лукас при виде этих пуговиц непроизвольно поёжилась и потёрла ушибленный затылок).

– От лоха слышу! – не сдавался зелёный.

– А это вообще – плагиат! Плагиат, оксюморон и картезианство в летальной стадии. Проваливай с нашего перформанса, бездарь, реалист, передвижник! – встрял третий, самый молчаливый, рабочий.

– Эй, ребята, как пройти к Третьяковской галерее? – нашёлся Лесин.

– Ой, девочки, а кто это вас так чудовищно одевает? – всплеснул руками художник. Присмотревшись, мы сообразили, что это женщина, только с накладными бакенбардами и в клетчатых кальсонах цветов клана Маклаудов.

– Одевают нас в медвытрезвителе, – прихвастнул Лесин. – А вот обувают обычно в отделении милиции.

– Ну, обувка-то у вас такая, что я из вежливости даже её не заметила, – призналась художница. – А вы постнатуралисты, что ли? Что-то я не припоминаю, чтобы вам было позволено творить на этой территории.

– Да мы не художники, что вы! – замахала руками Лукас. – Мы даже подписи друг друга подделывать не умеем.

– Художники, художники! – захихикал зелёный рабочий. – Шли бы вы отсюда, ребята, а то мы вас от всей души мумифицируем.

– Самым прогрессивным методом! – похвалилась художница (если бы не бакенбарды – вылитая Луиза Первомаевна была бы. Ну, таких баб во всех мирах навалом, это нас, хороших людей, вечно не хватает).

От мумификации – даже и прогрессивной – мы кое-как отбоярились и пошли себе, все прямо и прямо, по проспекту Достоевского.

– Опять Достоевский, – испугалась Лукас, и одним махом допила оставшуюся от добрых пацифистов водку. – Мы что же, кругами ходим?

Но это дом №3 был – по проспекту Достоевского (дом как дом, только вместо окон – аквариумы с медузами и пираньям). А следующий, дом №54 (тоже ничего особенного – круглый и цельнометаллический) – уже по улице Сирены Петровой.

– У них тут с нумерацией домов какие-то проблемы, – заметил Лесин, – А если, скажем, приезжему выпить приспичит, как же он найдёт нужное место?

Но нужное место нашло нас само. Повернув за угол, мы увидели чудный трамвай: по рельсам разъезжал деревянный дачный домик с верандой и надписью «Господа, вы звери, родина проклянёт вас». На веранде, увешанной керосиновыми лампами и тюлями, сидели люди и пили из самоваров что-то изысканное.

– Остановка – тост за культуру. Следующая – на посошок, – объявил кондуктор и, по пояс высунувшись из кабинки, выполненной в виде дачного же отхожего места, подмигнул нам всеми тремя глазами сразу. Элегантно сблевнул и всеми четырьмя руками приветливо помахал.

– Хорошему человеку везде хорошо! – заявил Лесин и уверенно полез на веранду. Следом и Лукас, уже на ходу, запрыгнула.

Веранда, на которой мы оказались, была значительно вместительнее, чем казалось со стороны. В глубине высилась сцена, а на сцене – женщина в кружевах и жемчугах.

– Стриптиз – это плохо, – строго сказала Лесину Лукас. – Ты сейчас последние деньги ей в трусы запихаешь, а нам ещё пить и пить.