Евгений Лесин - По Кабакам и Мирам

• Название: По Кабакам и Мирам
• Автор: Евгений Лесин
• Издательство: Гаятри
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9689-0093-7

Герои этой книги переходят из кабака в кабак, перебегают из реальности в реальность: то их из гламурного общества полиция нравов пилками для ногтей гонит, то суровый комиссар Луиза Первомаевна к расстрелу приговаривает, то здоровяки-атлеты чуть в спортбат не ссылают за общую хилость организма, то охранники Единого Офисного Здания ловят на внеплановом перекуре – нигде, словом, не дают вволю посидеть над рюмочкой-другой.

Но мир не без добрых людей – любой, даже разделившийся на враждебные друг другу дома-государства и квартиры-государства. А с добрыми людьми, как известно, можно поговорить о ситуации в мире, а с иными – ещё и выпить. Что и делают без устали наши герои.

«По кабакам и мирам» – современный вариант поэмы «Москва-Петушки», только заканчивается она хорошо – герои находят себе мир по душе и остаются там жить. Книга дарит надежду на то, что несмотря на обилие враждебных миров, окружающих нас каждый день, всегда можно найти тот, который с радостью распахнёт объятия нам навстречу, главное – не сдаваться и искать его.

---

Но тут на нас цыкнули из-за одного столика, позвали за другой, сфотографировали из-за третьего, и трамвай-усадьба тронулся.

– Я вам прочту одно стихотворение из чёрно-бордового цикла, – тем временем гнусаво поведала женщина в кружевах и жемчугах, и в самом деле, начала читать. Лучше бы она этого не делала! Но вскоре выяснилось, что мы попали на поэтический вечер с раздеванием. Первая кружевная панталонина уже полетела в зал, когда нам, наконец, налили.

– Только вы не очень афишируйте, – предупредил весёлый усатый дядька, пригласивший нас за свой столик, и по очереди поднёс к кранику самовара две глиняных пиалы весьма древнего и благородного оттенка.

– Чего не афишировать? – не поняли мы.

– Что это простая водка!

– А что, у вас бывает непростая? – заинтересовалась Лукас. – Может быть, особо дорогих гостей царской водкой потчуете?

– Особо дорогих у нас не бывает, – заявил мужичок, наливая и себе тоже. – Все особые и все дорогие. Вздрогнули за культуру!

Нас, конечно, дважды просить не надо. Вздрогнули мы за культуру, закусили припасённым пловом.

– Целый век простой грубой пищи не ел! – высокопарно заявил наш нечаянный собутыльник. А стриптизерша, меж тем, без устали читала свои стихи и швыряла в публику многочисленное нижнее бельё.

Приглядевшись и принюхавшись, мы определили, что за соседними столиками пьют все больше настойку на пятистах травах и двух кореньях – женьшене и сельдерее.

– А вы, любезный, что же водочкой простой балуетесь? – спросили мы у нашего нового друга. (после пятой рюмки нам все собутыльники друзьями кажутся. Зато ещё после пятой – все врагами становятся)

– По блату достал, – пояснил он. – Надоели мне все эти выверты, хочется чего-нибудь незатейливого и незамысловатого, как печёное яблоко.

Тем временем поэтесса сорвала с себя последний лифчик, поклонилась, и на полном ходу спрыгнула с трамвая на проезжую часть.

– Ну, что скажете, Петрович? – спросил невидимый конферансье, и – о ужас – все повернулись к нашему столику.

– Как это неоригинально! – не растерялся наш собутыльник. – Она бы ещё канкан станцевала!

– Да, пусть баба станцует! – как всегда невпопад ляпнул захмелевший Лесин, но, на его счастье, на сцену взбиралась уже новая поэтесса – в рыбьих мехах и небелёной холстине.

– Слушайте, вы, никак, тоже потребители прекрасного? – обрадовался Петрович (его Петровичем просто так назвали, без всякого повода).

– А то! – кивнула Лукас. – Наливай!

Петрович в очередной раз охотно поделился с нами добытой по блату водкой, и, пока наш трамвай петлял по причудливым улицам и переулкам, пока поэтическая общественность, кто во что горазд, изгалялась и оголялась на сцене, рассказал нам о скорбной судьбе, постигшей здешние места.

Оказалось, что все жители Культурной столицы (так тут величали нашу Москву) обладали теми или иными талантами. Вернее, они были уверены в том, что ими обладают, и вовсю старались поделиться прекрасным друг с другом. Нередко дело до драки доходило, когда один, допустим, художник бежал к другому, допустим, художнику, похвастаться своим полотном, а тот в это время бежал ему навстречу со своим, и вот они никак не могли решить, кому первому хвастаться – тому, кто старше, или тому, кто гениальнее. Понятно, что споры о гениальности того или иного автора регулярно заканчивались поножовщиной и массовыми убийствами, но никого это не останавливало.

– А ты-то, Петрович, чем знаменит? – спросили мы у нашего собутыльника.

– А тем, что я ничего не умею. Только знай себе критикую всех! – похвалился он. – Мне за это всякие взятки дают, поблажки выходят, да и не убили меня до сих пор только потому, что я – единственный непредвзятый судья во всём городе. Моё слово решающее!

– Ты, наверное, закончил кучу искусствоведческих институтов? – позавидовала Лукас.

– Какое там! Меня даже из техникума Физической Культуры выгнали. За то, что не выдержал экзамен по математике – считал пульс и сбился.

Понравилось нам выпивать с этим простым непредвзятым критиком – хороший он оказался мужик. Мы бы так и уснули, наверное, пьяные, на его широкой груди, но тут невидимый конферансье направил на нас все прожектора, какие только были в этом театральном трамвае, и произнёс:

– А теперь наши новички прочитают свои стихи, ибо таковы правила заведения.

– Ну, ребята, не завидую я вам, – тут же протрезвел и посерьёзнел Петрович. – Если откажетесь читать – казнят вас смертью. Не успел я вас предупредить, думал, нескоро ещё эти кошёлки угомонятся.

Но тут нас снова спас кондуктор, который, видимо, тоже был не особенно творческим человеком.

– Остановка – на посошок, следующая – захребетная! – объявил он и трамвай послушно остановился. Нас, конечно, долго упрашивать не пришлось: и закуску оставили, и водку не допили, хорошо, хоть сами живыми ушли из этого поэтического вертепа.

Глава двенадцатая. Разливай и пьянствуй.

– Если привыкнуть, то не так уж тут все и вычурно, – заметила Лукас, оглядываясь по сторонам. – Дома, конечно, слишком резные и деревянные, но зато привычные, совсем как в Лодейном Поле.

– А шлагбаумы у вас в Лодейном Поле тоже посреди улицы ставят? – прокряхтел Лесин. Он как раз ударился о здоровенный такой, наподобие пограничного, шлагбаум, и прикидывал – упасть ему на землю и забиться в истерике, или подождать, пока вокруг будет больше благодарной публики.

Публика, сволочь, начала уже собираться. И, судя по форме, благодарности от неё ждать не приходилось.

– Нарушители? Опять небось голытьба коньковская… Предупреждаю – стреляю без предупреждения!

– Зачем же вы нас предупреждаете о том, что стреляете без предупреждения, – бьётся в панике Лукас, – вы же таким образом сами себе противоречите.

– Разговорчики в строю! Стоять, молчать, бояться.

– Стоим, молчим, боимся, – радостно рапортует Лесин. – Вы нам водку прямо здесь выдадите – сухим пайком?

– Ишь какие шустрые, да ещё и спорят, сразу видно – не коньковские. Наверное, из княжества Университет?

– Ну… – тянет время Лукас. – А что?

– А то! С вас пошлина за въезд на территорию Республики Сретенка. Местную валюту – ломоносовки – не берём. Только полновесные гривны.

Лесин плотоядно улыбнулся. Потому что у нас этих гривен и грошей – хоть попкой ешь. Мы как-то в Харьков съездили по пьяному делу. Ночевали у одной Шикарной Чмары. В пылу интеллектуальной полемики (Чмара в это время спала, а мы бутылку делили) порвали её подушку. А там – клад! Ещё с времён Кучмы остался. 120 гривен и 120 грошей. Или наоборот. Не важно уже, важно, что пригодились.

Достал Лесин гривну, а пограничники аж заколдобились.

– Бранзулетки! Бран… зулетки! Бей миллиардеров!

А мы всего только гривну и вынули. Нырнули куда-то, бежим в сторону проспекта Мира.

– Стоп! Чебуречная.

Это мы хором сказали. Потому что и правда – «Чебуречная». Родная «Чебуречная» на Сухаревской. Вокруг – пограничные кордоны опять, но вход вроде свободный. Гривну не показываем уже. Достаём 5 копинок. Но на нас все равно смотрят как на олигархов.

– Вам, – говорят, – отдельный кабинет? С оркестром?

– Ага. И с мужским стриптизом, – капризничает Лесин. – Только без стихов!

– Обижаете… Номера суперэкстралюкс у нас оснащены не только мужским стриптизом, но даже шведским столом без ограничения числа подходов.

– Все это немного странно, хотя причин для паники ещё нет, – привычно запаниковала рассудительная Лукас.

– Да плевать на шведский стол! Главное, что мужской стриптиз будет, – страстно заистерил Лесин. – И… – тут он сально подмигнул, – вроде бы без стихов.

Ну что? Сидим в отдельном кабинете. На столе – трёхлитровая бутыль самогона (вполне питьевой), 10-литровая бутыль браги (для запивки, тоже ничего) и одна половина луковицы. Плюс обсосанная карамелька. И всё. Весь шведский стол. Зато луковицу можно трогать и нюхать, а карамельку – сосать. Неограниченное число раз!

Ну нам-то не впервой. Пьём самогоночку, закусываем карамелькой – шикуем на свои миллионы, обслуживающий персонал задираем.

– А вот скажи нам, Петрович, – обратился Лесин к нашей старой знакомой, Луизе (это была она, сомневаться не приходилось, но любезничала перед олигархами – нами то есть – так, что удержаться от хамства и издевательств не было физических и душевных сил), – а если б мы, скажем, полгривны тута оставили, нам бы тогда и с собой карамельку забрать можно было б?

– Полгривны… – задумалась Первомаевана. – Наверно, можно. Годовой бюджет республики – две с половиной гривны. Эх, откуда ж такие богатеи берутся?

– С Лодейного Поля, Луизачка, с него, – изгалялась Лукас. – Танцуй. Только стихов не читай.

Луиза покорно танцевала (эротико-патриотический танец «Догоним и перегоним Бутово»), жадно поглядывая на наши разносолы.