Иван Стаднюк - Максим Перепелица

• Название: Максим Перепелица
• Автор: Иван Стаднюк
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1956

Призыв в армию не омрачил веселую душу Максима: он уверен, что любимая его дождется. Проявив смекалку и инициативу во время учений, герой получает личную благодарность генерала и в срок возвращается в родное село.

---

– Максим Перепелица! – повысив голос, повторяет голова, когда оркестр и аплодисменты затихли.

Слышу, ему отвечает Явдоха:

– Максим уже свое получил, не беспокойся.

– Когда ж он успел? – удивляется голова.

– А когда ты до мэнэ его присылал.

– Я? Зачем?

Тут Явдоха, видать, недоброе учуяла и повысила голос:

– За цветами! Ай запамятовал? По два гривенника за штуку!

В зале вроде что-то треснуло и загремел стоголосый хохот. А я, чтоб не слышать его, кинулся на улицу.

Но не зря говорят, что беда одна не приходит. В две­рях сталкиваюсь… с кем бы вы думаете? С дедом Мусием!.. Так и метнулся я в сторону, под лестницу, которая на галерку ведет. А дед посеменил в зал. Заметил я, что понес он с собой тыкву, чтоб ее корова съела! И от самых дверей заорал:

– Дозволь слово, голова!..

Вышел я уже не спеша на улицу, закурил папиросу и стою, точно чучело на огороде. А чего стою? Утекать надо. Осрамился же! Как пить дать – отберут теперь ком­сомольский билет у меня.

Но уйдешь разве? В зале же осталась Маруся! И еще Твердохлеба этого черти подбросили. Эх… Если сегодня не помирюсь с Марусей, значит точка. Ведь это последний вечер… Нет!.. Что-нибудь соображу! Надо вызвать ее, объяснить.

И только подумал это, как Маруся сама, без вызова моего, пулей вылетела из клуба.

– Коза смоленая! – слышу, кричит ей вслед дед Мусий.

Увидела меня Маруся, остановилась, сверкнула потем­невшими глазами и… бац Максима по морде.

– Вот тебе оранжерея! – задыхаясь, шепчет она и тут же на другой моей щеке припечатывает руку. – Вот тебе гарбузы от Маруси!

Не успел я, как у нас говорят, облизаться, а Маруся исчезла, точно сквозняком ее сдуло. Но не такой Максим Перепелица! Догоню! Догоню и подставлю ей свою дур­ную голову. Пусть еще бьет, раз заслужил. Пусть бьет, только знает, что никто на белом свете крепче любить ее не будет, чем я.

Но побежать вслед за Марусей мне не удалось. Из клуба вырвалась толпа хлопчиков-подростков и в момент взяла меня в кольцо.

– Максим! Скорее! – кричит один.

– Не пускают!

– Решили не посылать! – галдят другие.

– Чего болтаете? – спрашиваю. – Кого не посылать?

– В армию решили не посылать тебя! – объясняют. Ну, это уж слишком! Даже зло взяло.

– Что?! – ору на ребят. – Меня в армию не брать? Прав таких не имеют! – и галопом в клуб.

А в клубе что делается – передать невозможно. Шум, крик, смех. Останавливаюсь в дверях, слушаю. Нужно же сориентироваться.

– Не пускать! – кричит дед Мусий и потрясает над головой тыквой.

От него не отстает Явдоха:

– Правильно! Не пускать!

– Пусть знает! – хохочет Микола Поцапай.

Вижу, объединились все мои противники. А сколько их еще голос не подает?! Ведь больше дюжины тыкв по селу развешано.

Из-за стола президиума поднимается мой батька.

– Это почему же не посылать?! – грозно спрашивает он у Мусия.

– А ты что, хочешь, чтоб он всю Яблонивку нашу там осрамил?! – сердито отвечает дед. – Писать прошение воинскому начальнику! Не место таким в армии!

– Товарищи! Позвольте! – вдруг раздался голос Ивана Твердохлеба. – Как это не пускать?

Я даже рот раскрыл от удивления: Иван вдруг мою сторону взял!..

– Пусть едет! – кричит Твердохлеб и проталкивается к выходу. – В армии из него человека сделают!

А-а, понимаю. Иван спешит вслед за Марусей и заодно старается меня из села выпихнуть, чтоб не мешал ему.

Слышу, тетка Явдоха на полную мощность свою тонко­голосую артиллерию в ход пускает:

– А чтоб ему язык отвалился! В такие убытки меня ввел, брехун! – и поспешно складывает в корзину остав­шиеся цветы. – Нехай убирается из села!

– Недостоин! Честь солдатскую запятнает! – дед Му­сий даже охрип от крика. – Он всех парубков опозорил! Гарбузов на ворота понавешал!

Я замечаю, что многие в зале хохочут, даже голова кол­хоза улыбается. Значит, не принимает всерьез болтовню Мусия да Явдохи. И решаюсь перейти в контратаку.

– Каких гарбузов? Кому?! – громко спрашиваю, не отходя от дверей. – Хлопцы, кто сегодня гарбуза получил? Прошу поднять руки!

Ага! Вижу – прячут хлопцы глаза, головы за соседей ховают. Никто не хочет сознаться.

– Вот видите! – с возмущением обращаюсь к Мусию. – Нет таких!

Дед онемел от изумления.

– Как нет?! – наконец, взвизгнул он. – Никто не по­лучил? А я?.. Я получил гарбуза!

– А разве вы парубок? – с удивлением спрашиваю и, видя, что весь зал покатился со смеху, продвигаюсь от две­рей метров на пять вперед. – А о вас, титко, – обращаюсь к Явдохе, – говорят, что вы спекулянтка! Так это ж брехня.

– А брехня, брехня, – соглашается Явдоха и спу­скается вместе с корзинами со сцены.

Опять хохочет зал. А дед Мусий не унимается:

– Не пускать поганца! Пусть дома сидит!

– Не имеете права! – ору ему через весь зал. Голова колхоза застучал карандашом по пустому графину, и, наконец, наступила тишина

Что ты там говоришь? – спрашивает он, обращаясь ко мне. – Иди сюда, чтоб люди тебя видели.

– Мне и здесь неплохо.

Вдруг мой батька срывается с места, бьет кулаком по столу и кричит:

– Иди, стервец! Народ тебя требует!..

Что поделаешь? Раз отец приказывает – надо идти. Снимаю фуражку и плетусь по проходу между скамей­ками. По ступенькам взбираюсь на сцену.

– Ну, что ты хотел сказать? – спрашивает голова и насмешливо улыбается.

Не терплю я насмешек. Поэтому отвечаю сердито:

– Не имеете права нарушать конституцию!

– А мы не нарушаем, – говорит голова. – Помнишь, как в конституции сказано?

Конституцию я знаю и цитирую без запинки:

– Служба в армии – почетная обязанность каждого советского гражданина

– Вот видишь, почетная! – серьезно говорит мне голова. – А люди считают, что ты такого почета недо­стоин. Армия наша народная, и народ имеет право решать: посылать тебя на военную службу или не по­сылать.

– Не посылать! – орут какие-то дурни из зала и хо­хочут.

Им смех, а мне уже не до смеха. Вдруг правда – решат и не пустят меня в армию? Завтра голова колхоза позво­нит по телефону в военкомат, и точка… Даже мурашки за­бегали по спине. С тревогой смотрю на голову, хочу что то сказать ему, но не могу. Не слушается язык, и в горле пе­ресохло.

– Тов… товарищ голова. – еле выдавил я из себя.

А он отворачивается и улыбается.

– Батьку! – обращаюсь я к отцу. Он даже глаз не подымает

– Люди добрые! – с надеждой смотрю в зал. – За что?.. За что такое наказание?

А в зале тишина, слышно даже, как дед Мусий сопит в усы. Вижу, опустил голову Степан, блестят слезы на глазах у Василинки. На галерке онемели ребята.

– Я же комсомолец! – хватаюсь за последнюю соло­минку.

– Выкинуть тебя из комсомола! – подпрыгнул на месте дед Мусий.

– Ну, были промашки, – оправдываюсь. – Глупости были… Так я ж исправлюсь! С места этого не сойти мне – исправлюсь! Клянусь вам, что в армии…

– Дурака будешь валять! – выкрикивает Микола, но тут же на него почему-то цыкает Мусий.

– Товарищ голова! – обращаюсь к президиуму. – Поверьте!.. Что хотите со мной делайте, только не…

– Ты людям, людям говори! – голова указывает на притихший зал.

Но как тут говорить, раз слезы душат меня?

– Никогда дурного обо мне не услышите, – уже ше­потом произношу я и умолкаю.

С трудом поднимаю глаза и с надеждой смотрю на голову колхоза. Улыбается, замечаю

– Ну как, товарищи? – спрашивает он у собрания. – Поверим?

И вдруг собрание в один голос отвечает:

– Поверим!..

Только дед Мусий добавил:

– Сбрешет, пусть в село не возвращается. Выгоним!

Так и посчастливилось уехать мне на службу в армию. А вот с Марусей помириться так и не удалось.

НА ПОРОГЕ СЛУЖБЫ

Верно говорят: в дороге первую половину пути ду­маешь о местах, которые покинул, а вторую – о тех, куда едешь, о делах предстоящих, о встречах и заботах.

Так и я – Максим Перепелица. Четвертый день везет нас воинский эшелон. В какой город едем и как долго ехать будем – никому не известно. Знаю, что в армию, а остальное меня мало заботит. Все о Яблонивке своей вспоминаю, о том, как провожали нас из села…

Стояло утро – ясное, свежее. По голубому океану неба плыла куда-то серебристая паутина. А на душе у меня было грустно. Может, потому, что минуло лето, что деревья в садках будто огнем опалены – листва их раскрашена во все цвета: желтый, коричневый, красный, оранжевый?.. И в этой листве не слышно птичьего гомону. Тишина стояла кругом. Казалось, и трава, припав к земле, вслуши­валась в эту тишину и ждала чего-то.