Алексей Будберг - Дневник белогвардейца

• Название: Дневник белогвардейца
• Автор: Алексей Будберг
• Жанр: Биографии и Мемуары

Гессен И.В.: Барон Алексей Будберг командовал осенью 1917 г. корпусом, стоявшим около Двинска. В середине ноября 1917 г., оставив командование корпуса, переехал в Петербург. В конце января 1918 г. выехал на Дальний Восток, где оставался, преимущественно в Харбине, до весны 1919 г. 26 марта 1919 г. был назначен Главным Начальником Снабжения при Ставке адм. Колчака и в конце апреля того же года выехал в Омск, где оставался в указанной должности, а потом и в должности Управляющего Военным Министерством до октября 1919 г.

---

Товарищи большевики должны быть им бесконечно благодарны, ибо все эти вопли и резолюции дают большевикам самые яркие доказательства, чтобы пугать ими насторожившихся на фронте н в тылу массы призраками грядущей контрреволюции и угрозами возможности опять потерять нос то сладкое и жирное, к чему протянулись и до чего дорвались многие жадные руки.

Ведь, как ни пытаются маскировать все эти резолюции всякими сладкими демократическими и quasi революционными соусами, но из них, как из дырявого мешка во все стороны торчать давно знакомые и для масс острия, жала и скорпионы, неизменные спутники тоски по потерянным правам, преимуществам и привилегиям и по сдохшему или перешедшему в другие руки казенному воробью.

Ездил в 480 полк, второй по состояние развала в 120 дивизии; езжу на эти дискуссии, как на томительную каторгу; изображаю того же Керенского; только он главноуговаривающий, а я корпусоуговариватель. Настроение солдатской толпы сегодня много лучше; большевики держатся в задних рядах; их главари совершенно не выступали и только ядовито улыбались. По дороге в полк меня встретил офицер, посланный командиром полка с предупреждением, что на меня готовится покушение, но я привык к тому, что когда предупреждают, то обыкновенно ничего не случается. Когда видишь солдатские толпы в спокойном состоянии и вне взвинчивающего влияния разных подстрекателей, то временами в души появляются голубые кусочки надежды, что если бы сейчас очистить части от большевистских главарей и гарантировать солдатам, что никакого наступления не будет, то героической работой командного состава, офицеров н разумных комитетов на нашем фронтe можно еще было бы удержаться от полного и окончательного развала; в такие времена хочется верить, что мы не отравлены еще так, что нет надежды на спасение.

Иное дело, судя, конечно, по газетам, в тылу и на юго-западе, где распустившаяся солдатские орды дорвались до сладости грабежей, насилий и убийств и где возможность спасения только в возможности массового применения каленого железа, которого нет и негде взять.

Вечером получил телеграмму о сокращении хлебной дачи до полутора фунтов новый и весьма больной повод к обострению агитации и к вящему ухудшению солдатского настроения; наши верхи до сих пор не понимают или же умышленно не желают понять, что все регуляторы солдатского настроения и все возбудители разных неудовольствий помещены в солдатском брюхе.

Не считаясь совершенно с состоянием продовольственных запасов, мальчишки военные министры, богатые только революционным стажем, выбросили на фронт миллионные пополнения и этим сорвали всю систему оборота и подвоза запасов, что стало особенно острым при воцарившихся на железных дорогах развале и беспорядках. Навезли нa фронт трусливые, не желающие воевать и работать рты, которые, помимо того, что усилили общий развал, усугубили давно уже надвигавшуюся на фронт продовольственную катастрофу.

Невеселые на завтра перспективы; сколько запросов и сколько обвинений вызовут эти несчастные полфунта хлеба; убеждений и разъяснений никто слушать не будет, а все свалят на контрреволюцию и злостные подвохи начальства.

17 Октября.

Весь день провел в Двинске на томительнейшем совещании по вопросу о расформировании третьеочередных и ненадежных дивизий. Мы всегда запаздываем: два три месяца тому назад все это было бы очень кстати, но тогда на наши просьбы о необходимости этой меры верхи не обращали никакого внимания; теперь же это не пройдет, ибо это невыгодно для тех, для кого выгоден скорейший и полнейший развал русской армии, и теперь все это будет свалено в общую кучу карательных и контрреволюционных мер и никто из товарищей не позволит провести в жизнь эту меру; ведь в этих дивизиях сейчас вся сила большевиков и они напрягут все старания, чтобы их сохранить; конечно, все подлежащие упразднению и обращению в небытие комитеты этих частей явятся самыми деятельными сотрудниками большевистских заправил. Это надо было делать, пока на нашей стороне была сила; когда, например, всевозможными посулами и уговорами тащили на фронт уже и тогда совершенно безнадежные по своему состоянию 120 н 121 дивизии, тогда была полная возможность осуществить это расформирование. Сейчас же все это ушло в невозвратное прошлое; того, что упущено, уже вернуть нельзя. Весь фронт покрыть любезными большевистскому и немецкому сердцам, гнойными нарывами в виде совершенно разложившихся, в большинстве преимущественно третьеочередных, дивизий. Помню, как я молил тогдашнего командарма Данилова не губить меня присылкой этих дивизий; и несмотря на все мои просьбы их мне прислали и ими погубили до тех пор очень стойко державшийся корпус.

138 дивизия 47 корпуса только три дня постояла в районе нашей 18 дивизии и сразу же внесла полное разложение в ближайший батальон Белевского полка. Все это было непонятно совершенно оторванным от войск командным верхам; на мои доводы о причинах отказа от 120 и 121 дивизий, начальник штаба армии Свечин недоуменно меня спрашивал, чем же я буду развивать свое наступление, и никак не мог усвоить моих разъяснений, что наступление можно развивать настоящими дивизиями, а не разнузданными в конец бандами, которых никак не могут уговорить согласиться идти на фронт и которые уже и так искусились в том, что можно не исполнять неприятных для себя приказаний начальства, ибо у последнего нет никаких реальных средств для того, чтобы заставить неповинующихся выполнить такое приказание.

На совещании корпусных командиров я определенно высказал свое мнение, что с расформированием мы уже опоздала и что теперь эта мера ничего кроме новых скандалов и новых ударов но остаткам власти не вызовет, и нам придется только лишний раз пережить унижение быть безмолвными и бессильными свидетелями неисполнения наших распоряжений.

Сейчас время крутых распоряжений уже миновало; ныне единственный шанс это полный покой и бережное устранение всего, могущего вызвать острое воспаление и сопровождающие его эксцессы; надо этим путем дотянуть до последней оставшейся ставки - выборов в Учредительное Собрание (ставки очень ничтожной, так как надо, чтобы за ней стояла реальная сила, а не одни только воззвания, декларации и резолюции).

Большевики развернулись сейчас во всю и, если они победят, то последние остатки армии и государственности будут неизбежно сметены.

Мое мнение о несвоевременности расформирования. ненадежных дивизий и о невозможности осуществить теперь эту меру было поддержано армейским комиссаром. Болдырев недовольно молчал, мнения своего не высказал, но согласился включить мое и комиссара мнения в свой доклад Главнокомандующему, но я уехал без уверенности, что он это сделает; вообще, мне его тактика не нравится: он очень прозрачно ругает при нас Черемисова, выставляет себя гонимым и всячески хочет свалить всю вину на Псков, но в то же время срывается иногда на мелочах, из которых явно выпирает его заискивание в сношениях с Черемисовым и желание путем двойной игры быть удобным и подходящим и вверх и вниз; для большого начальника это очень скверная политика и на таком двухцветном россинанте далеко не уедешь.

Я просил также настоять на том, что, если расформирование дивизий будет решено, то пусть приказ об этом будет из Петрограда и исполнение его будет возложено на какие-нибудь особые комиссии такого состава, который исключал бы всякую возможность заподозрить эти комиссии в контрреволюционности. Я все время повторял, что положение фронта сейчас чрезвычайно острое, и ради спасения фронта мы обязаны говорить вверх только правду, как бы остра и неприятна она там ни была. Меня поддержал только командир 45 корпуса генерал Суханов, а остальные дипломатически молчали.

На совещании присутствовали все корпусные комиссары; настроение их очень неважное, так как они ставленники уходящего состава армейского комитета и знают, что их дни кончены; по их мнению, настроение солдатских масс очень озлобленное и им надоела кормежка их обещаниями; солдаты убеждены, что главным препятствием к миру и немедленному уходу по домам являются начальники и офицеры, которым выгодно продолжать войну, и поэтому всюду идет самая оживленная агитация, подуськивающая массы к поголовному истреблению начальников и офицеров. Руководство агитацией построено очень умело; одна и та же мысль одновременно, как по телеграфу, в одинаковых даже выражениях бросается и впрессовывается в солдатские массы от Риги до Нароча; те же мысли муссируются одновременно большевистской "Правдой" н немецкими газетами "Товарищ" и "Русский Вестник", печатаемыми в Вильне и очень аккуратно разбрасываемыми по всему фронту в особых почтовых минометных бомбах, отличающихся от обыкновенных тем, что их головные части окрашены в красный цвет. Один из начальников дивизий утверждает, что на фронте 19 корпуса братаньем и так называемыми поцелуйными встречами заведовал немецкий майор Менеке, специально натаскивавший наших товарищей на тему о том, что главным препятствием к миру были русские начальники.