Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2

• Название: Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2
• Автор: Мурасаки Сикибу
• Издательство: Наука. Издательская фирма «Восточная литература»
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1993

«Повесть о Гэндзи» («Гэндзи-моногатари»), величайший памятник японской и мировой литературы, создана на рубеже X – XI вв., в эпоху становления и бурного расцвета японской культуры. Автор ее – придворная дама, известная под именем Мурасаки Сикибу. В переводе на русский язык памятник издается впервые. В книге 2 публикуются очередные главы «Повести».

---

Разговор этот состоялся в Первый день Второй Луны.

Шестнадцатый день, на который приходился в том году праздник Другого берега, был сочтен наиболее благоприятным для проведения церемонии Надевания мо. Предсказатели заявили, что в ближайшее время лучшего дня ожидать нечего, а как состояние старой госпожи не ухудшалось, в доме на Шестой линии поспешно приступили к приготовлениям. Зайдя по обыкновению своему в Западный флигель, Великий министр подробно рассказал девушке о разговоре с ее отцом и посоветовал, как лучше вести себя во время церемонии.

«Родной отец и тот не мог быть заботливее», – подумала она, однако весть о предстоящей встрече с министром Двора обрадовала ее чрезвычайно. Затем Гэндзи втайне сообщил обо всем Тюдзё.

«Невероятно! – подумал тот. – Впрочем, тогда многое становится понятно». Перед его мысленным взором возник прелестный образ девушки из Западного флигеля, и даже та, жестокая, была на время забыта. «О если б я догадался раньше…» – посетовал он на свою несообразительность, но тут же опомнился: «Нет, все равно я не должен даже думать об этом!» Похвальное благонравие!

Наконец настал назначенный день, и из дома на Третьей линии явился тайный гонец. Шкатулка для гребней, равно как и содержимое ее, поражала изяществом, тут же было и письмо.

«Я намеревалась воздержаться от поздравлений, зная, что слова ничтожной монахини вряд ли принесут удачу, но, подумав, что могла бы послужить Вам примером долголетия… Я была искренне растрогана, узнав обо всем. Надеюсь, что не обидела Вас, открыв свои чувства? Мне ни в коем случае не хотелось бы вызвать Ваше неудовольствие…

Шкатулку для гребней
Та ли, другая крышка
Прикрывала когда-то…
Всегда она будет со мною,
Невозможно нас разлучить…»

Все это было написано неверным стариковским почерком. Великий министр, зашедший в Западный флигель, дабы отдать последние распоряжения, увидел письмо.

– Какое трогательное послание! Даром что написано в старинном стиле. Да, это ее рука… Но как она дрожит! В былые дни госпожа Оомия прекрасно владела кистью, но с годами и почерк будто состарился, – сказал он и еще раз прочел письмо.

– В этой песне все так или иначе связано со шкатулкой для гребней. Нет почти ни одного лишнего знака… А ведь добиться этого непросто, – добавил он, улыбаясь.

Богатые дары принесли от Государыни-супруги. Среди них – белое мо, китайское платье, полное парадное облачение, украшения для прически и изысканнейшие китайские благовония в особых горшочках.

Обитательницы дома на Шестой линии, каждая по своему вкусу, подготовили для юной госпожи разнообразные наряды, а для прислуживающих ей дам – гребни и веера. Все дары оказались настолько хороши, что трудно было отдать чему-то предпочтение. Каждая постаралась превзойти соперниц, и плоды их усилий были великолепны.

Слух о поспешных приготовлениях к церемонии дошел и до Восточной усадьбы, но жившие там дамы пропустили его мимо ушей, полагая, что по положению своему не вправе приносить поздравления. И только дочь принца Хитати, особа на редкость педантичная и по старомодности своей полагавшая для себя обязательным участие в такого рода церемониях, подумала: «Могу ли я пренебречь столь важным событием?» – и поспешила приготовить подобающие случаю дары. Ну разве она не трогательна?

Она отправила юной госпоже зеленовато-серое хосонага[6], хакама цвета «опавших каштанов», столь любимого в древние времена, и затканное узором из градин коутики, бывшее когда-то лиловым, но совсем выцветшее. Все это она уложила в превосходные ларцы, которые тщательно обвязала тканью. А вот что она написала:

«Я не имею чести быть знакомой с Вами, а потому чувствую себя крайне неловко, но в такой день и я не смогла остаться в стороне. Боюсь, что дары мои покажутся Вам ничтожными. Раздайте же их Вашим дамам…»

Словом, письмо было вполне приличным.

Взглянув же на платья, Гэндзи покраснел: «Какой позор! Опять она за свое!»

– Удивительно старомодная особа! – сказал он. – Таким затворницам лучше вовсе не принимать участия в мирских делах. Право, стыдно за нее… И все же прошу вас ответить, иначе она обидится. Покойный принц так баловал ее, а теперь все ею пренебрегают. Жаль бедняжку.

К рукаву платья была прикреплена записка с песней обычного содержания:

«О горькой судьбе
Вздыхаю я снова и снова.
Мой китайский наряд!
Неужели твои рукава
Никогда моих не коснутся?»

Почерк ее, и прежде дурной, за это время изменился к худшему, став еще более твердым, размашистым и угловатым. Как ни раздражен был министр, он не мог упустить случая позабавиться.

– Видно, долго трудилась она над этой песней! Теперь ей и помочь некому. Нелегко же ей приходится… Отвечу я сам, хоть и обременен делами сверх меры.

«Вы проявляете заботливость, на которую мало кто способен. И все же было бы лучше, если бы Вы не утруждали себя, – довольно сухо написал он. -

О китайский наряд –
Ты сказала, но слышу я снова:
Мой китайский наряд!
Сколько можно еще твердить:
О китайский, китайский наряд…»

– Хорошо зная пристрастия этой особы, я постарался угодить ее вкусу, – объяснил он, показав песню девушке. А она ответила, пленительно улыбаясь:

– Бедняжка! По-моему, вы просто смеетесь над ней.

Но довольно, я и так слишком часто отклоняюсь от основного предмета своего повествования.

Министр Двора, прежде не проявлявший никакого интереса к церемонии, после неожиданного признания Гэндзи стал с нетерпением ждать назначенного дня и, когда он наконец наступил, приехал в дом на Шестой линии одним из первых.

Благодаря стараниям Великого министра было подготовлено все, что полагается, даже более того. Подобные церемонии редко проводятся с таким размахом. Увидев в том еще одно проявление великодушной заботливости Гэндзи, министр Двора почувствовал себя растроганным, но одновременно усилились и его сомнения.

В стражу Свиньи министра Двора провели за занавеси. Сиденья, подготовленные для почетных гостей, поражали редкостным изяществом, а вся полагающаяся по обычаю утварь была чрезвычайно тонкой работы.

Тут же подали изысканнейшее угощение. Светильники горели сегодня куда ярче обыкновенного, и с гостем обращались с особой предупредительностью.

Министру Двора очень хотелось увидеть дочь, но в ту ночь это было бы сочтено нарушением приличий.

Когда он завязывал шнурки мо, сильнейшее волнение отражалось на его лице. И хозяин сказал:

– Сегодня нам не следует говорить о прошлом. Прошу вас вести себя так, будто вам ничего не известно. Перед этими людьми, не знающими о нашей тайне, мы ни в чем не должны отступать от заведенного порядка.

– О, вы совершенно правы, у меня нет слов, чтобы выразить вам свою признательность, – ответил министр Двора и, подняв чашу с вином, продолжал:

– Ваше великодушие поистине безгранично, и благодарность моя не имеет пределов. Но могу ли я не упрекнуть вас за то, что вы изволили так долго оставлять меня в неведении?

Как не корить
Тебя за жестокость, рыбачка?
Под сенью утеса
Ты скрывалась, пока не опутали
Травы морские твой стан… (244)

И министр Двора заплакал, не в силах более сдерживаться. Девушка, видя рядом с собой двух столь важных особ, совсем растерялась и не могла вымолвить ни слова. Вместо нее ответил Гэндзи:

– Случайной волной
Прибило к скалистому берегу
Травы морские.
Казалось мне – рыбаки
Их не станут разыскивать здесь…

Право, неразумно упрекать меня теперь…

– О, я согласен с вами во всем, – сказал министр Двора. А что ему еще оставалось?

В тот день в доме на Шестой линии собралась вся столичная знать, не говоря уже о принцах крови, которые пришли все без исключения.

Многие из собравшихся испытывали к девушке нежные чувства, и от их внимания не укрылось, что министр Двора зашел за занавеси и довольно долго там оставался. «Что бы это значило?» – недоумевали они. Из сыновей министра Двора только То-но тюдзё и Бэн-но сёсё знали правду, да и то лишь в общих чертах. Горько им было отказываться от тайных мечтаний, но могли ли они не радоваться?

– Хорошо, что я не успел открыть ей своих чувств, – прошептал Бэн-но сёсё.

– Трудно проникнуть в намерения Великого министра! – говорили остальные.

– Может быть, он собирается и с ней поступить так же, как с нынешней Государыней-супругой?

Услыхав их пересуды, Гэндзи сказал министру Двора:

– Я бы посоветовал вам некоторое время проявлять предельную осторожность, дабы избежать неблагоприятных толков. Только люди, не обремененные высоким званием, могут, совершенно не считаясь с приличиями, вести себя так, как им заблагорассудится. Нам же с вами приходится постоянно помнить о мнении света. Не будем же торопить события, пусть люди постепенно привыкнут…