Ник Саган - Рожденные в раю

• Название: Рожденные в раю
• Автор: Ник Саган
• Издательство: Эксмо; Домино
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20126-2

Ника Сагана – сына известного астронома и писателя Карла Сагана, чей роман «Контакт» стал в свое время мировым бестселлером, можно по праву назвать достойным продолжателем литературных традиций не только его отца, но и лучших представителей жанра НФ, таких, например, как автор «Хроник Амбера» и многих других всемирно известных произведений Роджера Желязны.

После микробиологической катастрофы, уничтожившей практически все население Земли, выжить удалось немногим. И теперь задача тех, кто уцелел, – возродить человечество и создать новую, не склонную к агрессии цивилизацию.

Однако мнения о том, в каком мире должны жить искусственно сотворенные учеными дети, разделились, и в результате постепенно формируются два противостоящих друг другу общества.

Объединяет их только одно: необходимость противостоять новой опасности, грозящей окончательно уничтожить все живое на планете.

---

По различным причинам из десяти «преемников» в живых осталось только шестеро. Из этих шестерых только четверо занимаются заселением Земли, как людьми, так и «преемниками». Когда у меня хорошее настроение, идея мне кажется благородной, зато в плохом настроении – самой черной комедией. Эти четверо – Исаак, Вашти, Шампань и Пандора – пытаются не допустить исчезновения вида, для чего перебирают огромные запасы генетических материалов, порождают новую жизнь в КИВ, камерах искусственного вынашивания. Однако очень редко им удается создать существа, способные противостоять Черной напасти. Да, дети снова ходят по земле. Но какие дети? В этом вся проблема.

Существует два лагеря: один на севере и один на юге.

Северный лагерь принадлежит Вашти и Шампань, он базируется в Мюнхене, в Германии. Из всех их искусственных детей выжили девять, они и генетически, и биохимически – «преемники», существа модифицированные, способные противостоять чуме, притаившейся в их телах.

Лагерь Исаака находится на юге, в Луксоре в Египте, сам Исаак предпочитает называть это место «Фивы». Ему удалось породить пять жизнеспособных детей, более или менее похожих на людей, им приходится постоянно принимать лекарства, чтобы не заболеть Черной напастью.

Почему два лагеря, а не один? Почему у них разное представление о том, кто унаследует Землю? Видимо, потому, что у них несовместимые взгляды на проблему.

Мне кажется, это мемы: взгляды распространяются как вирусы, передаются через обучение и повторение. Исаак был заражен религией, мемом самопожертвования, который он передает своим детям. Тогда как у Вашти – мем, который гласит, что Природу можно совершенствовать до бесконечности, и она передает своим детям этот мем.

Что есть мир, как не состязание философий?

Иногда я мечтаю о появлении Пандоры, не своей Пандоры, а ее тезки из греческой мифологии, открывающей ящик и выпускающей в мир все мемы.

Что же касается моей Пандоры (если так можно выразиться), она замкнутая, как и я, и аполитичная: не желает открыто принимать ничью точку зрения. Мы оба находимся посередине, мы наблюдаем и помогаем, чем можем.

Северный лагерь. Вашти (36), Шампань (36) и их «преемники»: Бриджит (15), Слаун (15), Пенелопа (15), Томи (15), Изабель (14), Зоя (14), Оливия (13), Люция (13) и Катрина (9).

Южный лагерь. Исаак (36) и его «преемники»: Мутазз (16), Рашид (16), Хаджи (15), Нгози (13) и Далила (10).

Команда обслуживания. Пандора (36) и ваш покорный слуга.

Отсутствуют. Хэллоуин (36) и Фантазия (36).

Вкратце, так обстоят дела. Можно, конечно, рассказать еще многое, например, о чувствах Пандоры, когда она обнаружила, что все, что она считала миром, на самом деле таковым не является. Можно рассказать о том шоке, который она пережила, узнав, что Земля превратилась в печальный мавзолей, во всяком случае, для приматов. Именно поэтому она никогда не поедет в Бразилию, именно поэтому Меркуцио превратился в убийцу. Отсюда возникли и самые уродливые мемы, и ее безответная любовь к Хэллоуину. Иногда на вопрос бывает несколько ответов, я не сомневаюсь, что она к ним еще вернется. Однако, как я уже говорил, из нее получился неважный рассказчик.

А вот и она сама.

– Что здесь происходит, Маласи?

– Ничего.

ХАДЖИ

Как растения жаждут воды и солнечного света, так мир нуждается в мудрости и любви. Мы все исполняем свои роли. Например, я отвечаю за Нгози и Далилу, моего брата-лисичку и мою сестру-лягушонка. Я должен следить за ними во время нашего путешествия, поскольку я – старший из нас троих. Можешь довериться мне, отец. Трагедии прошлого не повторятся, пока я стою на страже.

– Почему я не могу уснуть? – спрашивает Нгози.

Он похож на молодого лиса, слишком независимый, чтобы считать его щенком, но пока еще игривый и обожает, когда его хвалят. Он справил уже тринадцать дней рождения, ни один год не оставил шрамов в его душе. У него уже ломается голос, тело стало неловким, но он по-прежнему все тот же добрый ребенок, с которым я рос, он с удовольствием балуется на пару со мной, запускает боевых длиннохвостых змеев, играет в игры на счет и рассказывает глупые веселые истории без всякого смысла.

– Ты же сам знаешь, – отвечаю я ему. – Если ты притворишься, что спишь, возможно, у тебя получится.

Он пытается, но у него ничего не выходит, может, плохо старается. Слишком уж важен для него завтрашний день. Он спрашивает, не произойдет ли с нами то же, что было с Мутаззом.

Всего лишь мирская суета?

– Нет, – возражаю я. На всякий случай говорю потише и проверяю, нет ли рядом старшего брата. – Нет, должно быть что-то еще.

– Да, обязательно должно, – соглашается Нгози. Его карие глаза поблескивают в свете свечей. Он переворачивается, подсовывает подушку под подбородок и смотрит на меня. Может, прав Рашид? Будет невообразимо здорово? Я этого не знаю, поэтому отвечаю, что мы скоро сами все узнаем. Мутазз и Рашид вернулись тогда с совершенно противоположными впечатлениями. Ничего общего. С тех пор они не выносят друг друга, что усиливает напряженность в семье так же, как смерть Гессы. Если бы она была жива! Она сумела бы вернуть мир семье, она помогла бы обоим противникам почувствовать себя нужными и важными. Она без труда нашла бы ответы на все мои вопросы и утишила бы страхи Нгози.

Он спрашивает, изменит ли нас предстоящее путешествие. Я в этом не сомневаюсь. Это причиняет ему боль, а не радость. Тогда я объясняю ему, что мы постоянно меняемся. В этом и состоит жизнь.

– Мы изменимся так же, как Мутазз и Рашид? Мы станем фанатиками и бунтарями?

– Безусловно, – подтверждаю я. – Ты сможешь выбирать первым. Фанатик или бунтарь, что ты предпочтешь?

– Прекрати дразнить меня, – обижается он, кидая в меня подушку.

– А ты прекрати трусить, – говорю я, швыряя подушку обратно.

Я замолкаю, мне вдруг пришла на ум любимая поговорка отца. Брось этот мир, брось следующий, брось бросать. Если честно, смысл ее так до меня и не дошел. Когда-то он рассказал мне, как рос он, я даже немного понял, как их воспитывали. Но эта поговорка явно таит в себе более глубокий смысл. Есть миры снаружи, есть миры внутри. Если человек отказывается от всего, что у него остается? Бог? Или ничего?

– Я точно знаю одно, – говорит Нгози, – я не вернусь домой без поцелуя.

Наши двоюродные сестры его очень интересуют, но я вовсе не осуждаю его за это. Они красивые девушки и живут достаточно далеко, чтобы вызывать самые буйные фантазии. Я заверяю его, что он обязательно получит поцелуй. И на самом деле он получит поцелуи в обе щеки, как только мы туда приедем.

Но он возражает, что имел в виду совсем другие поцелуи, он выскакивает из спального мешка и бегает по комнате голышом.

– Я хочу Оливию. Как думаешь, Хаджи, я ей нравлюсь? Я достаточно красив и обаятелен?

Упоминание Оливии несколько меня удивляет, я-то всегда считал, что его сердце принадлежит Томи. И тут я узнаю, что уже нет. Томи придется довольствоваться вторым местом в его сердце. Как человеческое сердце переменчиво.

Я заверяю его, что Оливия сваляет дурака, если тотчас не влюбится в него без ума.

– Так-то так, но у нас нет будущего, – вздыхает Нгози. – Когда мы говорим по телефону, я не знаю, что сказать. Она смотрит на меня, такая милая, симпатичная, а я открываю рот и говорю ни о чем. Что может быть общего у меня с джинном?

– Они же наши двоюродные сестры, – отвечаю я, – а вовсе не сверхъестественные джинны.

– Ты же сам знаешь, что они обе джинны, – настаивает он. – Ты и сам не раз так называл их.

Верно. Я называл их джиннами, потому что они не совсем люди. Они – эксперимент. Почти как мой отец.

Я – человек, как и все мои предки, но Исаак, мой отец, – нет. Генетически он – не человек, эволюционный каприз, разрыв в цепи. Вы ни за что не поймете этого, просто разговаривая с ним. Он выглядит вполне человеком, иногда даже чересчур. Он наш джинн. Иногда мне кажется, что он – существо, созданное не из глины, а из бездымного огня. Как будто Бог сначала сотворил вселенную, а потом моих братьев и сестер, отвлекаясь время от времени, чтобы сотворить ангелов, которые бы удерживали нас от неразумных поступков. Отец говорит, что он не ангел. Мало того, возможно, что жизнь на земле создали ученые: это творение Человека, а не Бога. Вот парадокс: значит, Бог живет внутри нас. У нас ведь даже есть такое выражение: я искал Бога, а нашел только себя. Я искал себя, а нашел только Бога.

– Если они на самом деле джинны, ты можешь поговорить с ними о том, каково это, – подсказываю я моему томящемуся от любви брату. – Счастье вполне достижимо. Почитай сказки Тищоудибьяна. Красивая девушка-джинн, рожденная морем, вышла замуж за человека и родила ему двоих сыновей.

– Но эта история заканчивается печально, – возражает он.

– Нгози, – вздыхаю я, – ты делаешь из мухи слона.

Он улыбается, правда, робко, и кивает:

– Я точно делаю из мухи слона. Прости меня, брат.