Лаура Манчинелли - Дюжина аббатов

• Название: Дюжина аббатов
• Автор: Лаура Манчинелли
• Издательство: ООО «Издательство ACT»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-17-033905-4

Замок ди Шайян…

Островок маньеристской изысканности, окруженный мрачной реальностью позднего Средневековья.

Здесь живут изящно и неспешно, здесь изысканная ритуализированность бытия доходит да забавного абсурда.

Здесь царят куртуазные нравы, рассказывают странные истории, изобретают удивительные механизмы, слагают дивные песни, пишут картины…

Здесь счастливы ВСЕ – от заезжих авантюристов до изнеженного кота.

Вот только аббаты, посланные в ди Шайян, почему-то ВСЕ УМИРАЮТ и УМИРАЮТ…

Почему?!.

---

– Спасибо тебе, трубадур, – сказала она, подняв к нему глаза, – ты не мог сделать мне лучшего подарка. Но если там так хорошо, скажи, зачем ты вернулся в наши горы?

– Постараюсь объяснить вам, донна, что со мной произошло. Я прожил зиму в заснеженных горах Шамбери, и мне было грустно. Я думал о том, что зима пройдет, и с первыми лучами солнца я отправлюсь на юг на поиски своего счастья. Ожидание затянулось, и я ушел из замка, окутанного туманами, не дожидаясь наступления весны. Буран и холод радовали меня, потому что я был уверен, что там меня ожидают солнце, море и самое голубое небо в мире. Когда я заблудился в лесу, мне было страшно, но я не чувствовал себя несчастным, потому что знал, что мне суждено выжить и увидеть то, чего ждало мое сердце, – долгожданное счастье. Туманным утром на берегу озера, дрожа в своем промокшем насквозь плаще, я был счастлив, как король. Счастливым я шел через Прованс из замка в замок. Я чувствовал себя воином-завоевателем. Весна каждый день становилась все жарче, все прекраснее. Когда я прибыл в Авиньон, она сияла на каждой ветке, на каждой травинке, в воздухе, в полдень и в ночи, на заре и на закате. С городских башен я видел самую прекрасную землю в мире, но я не был счастлив… Я набрал лилий, но не знал, кому подарить их. Моя лютня молчала, как не молчала даже зимними ночами. Цветущие ерики Камарга тревожили мой ум, на закате мне хотелось плакать. Чем краше становился мир вокруг меня, чем голубее становилось небо, чем веселее все вокруг… тем грустнее было моему сердцу. Я пришел к морю, сел на скалу на берегу и принялся смотреть на свое отражение в прозрачной и спокойной, точно озерной, воде. И там я понял свою вину, донна, – я увидел свое отражение. Оно было одиноким. Вода подо мной дрогнула, как дрожал я сам, – я плакал, донна.

Трубадур замолчал и посмотрел на маркизу.

Маркиза улыбнулась и ничего не сказала. Она взяла из корзинки несколько черешен и положила их на белую руку трубадура.

– Давай съедим их, трубадур. – С этими словами она положила ягоду в рот.

– Тогда, – продолжил трубадур, поедая черешни, которые протягивала ему маркиза, – я поехал обратно в горы. По мере того как природа вокруг меня становилась все более суровой, мое сердце, согретое надеждой, пело все громче и громче. Чем холоднее становился воздух вокруг меня, тем теплее было моему телу. Когда мы, я и мой конь, увидели эти стены, наша поступь стала легкой и спокойной. Дождь был нашим солнцем, серое небо стало голубым для нас, тучи стали серебряными светилами, а уличная грязь превратилась в мягкий цветочный ковер. Когда я пел под вашим окном, донна, дождь был для меня теплой весенней лаской… А сейчас, донна, я стою перед вами и смотрю на вас… Позвольте мне поцеловать ваши ступни, маркиза, – сказал трубадур, склоняясь перед скамьей, укрытой мехами.

Дождь прекратился, и комната маркизы была освещена бледным лунным светом. Других огней не зажигали. Женщина взяла в ладони его лицо и сказала:

– Встань, трубадур, не целуй мне ног. Поцелуй лучше в губы.

Трубадур в задумчивости посмотрел на нее:

– Я не хочу осквернять твое чистейшее тело.

– Ты ничего не осквернишь. Я останусь такой же чистой. Только стану счастливее. Приди ко мне: пусть тебя пробудят к жизни звуки моего голоса, пусть твое тело воспрянет от тепла моих рук, пусть жизнь расцветет в тебе от моих поцелуев. Приди и изгони тоску из наших тел.

На следующий день наступила весна. Ранним утром солнце затопило двор своим светом. Трубадур сидел на своем коне и настраивал лютню. Чико смотрел на него снизу огромными глазами – он никогда не видел лютни. Когда инструмент был настроен, трубадур склонился и отдал его мальчику:

– Это для тебя, Чико.

Он запел балладу, что начинается словами: «A l'entrada del temps clor»[11], которую кто-то сочинил, чтобы приветствовать весну и свою королеву. Малыш смеялся и хлопал в ладоши всякий раз, когда в конце куплета трубадур кричал во всю мощь свое ликующее «эйя».

В конце первой строфы трубадур замолчал, глядя перед собой, – в нескольких шагах от него стоял герцог Франкино и смотрел на него взглядом, не вызывающим сомнений.

– Ты уезжаешь, трубадур? – сухо спросил герцог.

– Нет, монсиньор, если вы позволите, я хотел бы остаться, – тихо сказал юноша.

– Нет, ты ошибся – ты уезжаешь.

Юноша помолчал, взял в руки лютню и во весь голос затянул припев своей баллады:

Прочь отсюда, прочь отсюда, вы ревнивцы…

Счастье его кончилось, и злые слезы повисли на ресницах. Он замолчал, сник и проворчал в сторону двери, за которой скрылся герцог:

– Проклятый, проклятый, проклятый!

Чико смотрел на него и не понимал, что произошло. Трубадур склонился к нему и посадил его на круп своей лошади.

– Иди ко мне, Чико, иди сюда!

И они поскакали к лесу. Во дворе никого не было в этот час. Никто не видел, что они уехали. Когда обнаружилось их отсутствие, все бросились на поиски, но никто не знал, где их искать. Герцог молчал.

Они бродили по лесу и вглядывались в землю.

– Сюда, Чико, беги сюда, смотри, какой большой! – закричал трубадур.

Ребенок склонился над огромным муравейником. Крупные черные муравьи спешили куда-то по своим неведомым делам. Ловкими пальцами мальчик и юноша принялись ловить муравьев и сажать их в деревянную коробочку, которую принес трубадур (в ней раньше хранился ключ, которым трубадур настраивал лютню). Когда они решили, что собрали достаточно, они аккуратно закрыли коробку. Спустя короткое время конь привез парочку во двор замка.

– Поклянись честью, Чико, что никому об этом не расскажешь, – сказал трубадур, постукивая по коробочке, что висела у него на перевязи.

Ребенок серьезно взглянул на него – он все понял.

В тот же вечер, после бурного для некоторых обитателей замка дня, когда все уже улеглись, чтобы забыться сном от дневных забот, весь замок содрогнулся от крика. Этот вопль несся из комнаты герцога, и его не смягчали даже толстые стены. Все поспешили в его комнату, но там уже собрались аббаты, что спали в соседних спальнях. Они в ужасе смотрели на белые простыни, кишевшие черными муравьями. Никто не понимал, как это могло произойти. У герцога были подозрения, но он ими ни с кем не поделился. Кое-кто, услышав крик, не только не бросился на помощь, но и попытался задушить смех в подушках. Чико тоже не хотел спать, чтобы самому увидеть, чем закончится дело с муравьями, но он не выдержал и заснул, да так крепко, что даже крик герцога не разбудил его.

АББАТ МИСТРАЛЬ

– Подшей, маркиза, прозрачный хрусталь к моему кафтану, подшей его туда, где бьется сердце, в то место, откуда кровь разливается по жилам. Подшей его рядом с нелепым черным карбункулом, рядом с драгоценным, но приносящим несчастье рубином.

Такими словами аббат Мистраль умолял маркизу ди Шайян, а она смотрела на него и задумчиво молчала.

– Я, донна, хочу уйти прочь из замка и отправиться по свету в поисках счастья.

– Почему ты хочешь уехать, Мистраль?

– Потому что я взглянул в твои глаза и увидел в них любовь. Но она не для меня. Подшей этот хрусталь своими нежными руками – я буду чувствовать твое присутствие, когда буду далеко.

Серые глаза аббата Мистраля на сей раз не смеялись – они были глубоки и серьезны.

– Весна не принесла счастья в этот замок, Мистраль. Ты видишь в моих глазах любовь, Мистраль, но не замечаешь в них слез.

– Слезы – частый спутник любви. Но не всегда, донна. Уверяю тебя, что ветер скоро высушит твои слезы. А если им не суждено высохнуть, то знай – лучше плакать от любви, чем не плакать вообще, когда на сердце пусто.

Маркиза взяла у Мистраля кафтан, чтобы пришить к нему чистый горный хрусталь, рожденный в недрах земли. В этот момент вошел герцог Франкино, и лицо маркизы окаменело. Герцог заметно смешался и покраснел:

– Вы должны понять меня, донна. Этот мальчишка оскорбил меня в моем же собственном доме.

Маркиза посмотрела на него гневным взглядом:

– Вам прекрасно известно, что причина его изгнания не в том.

– Отчего же? Вам кажется, что напустить ко мне в постель муравьев недостаточно? Мне?

– Муравьев поймали всех до единого. Ну же, герцог, признайтесь, что вы еще до этого приказали ему уехать.

– Ну да, – сказал герцог и покраснел. – Но вы прекрасно знаете, почему я так поступил… Не заставляйте меня говорить об этом – всему есть границы.

Маркиза смерила его долгим взглядом и сказала:

– Не следует забывать, что женщина имеет право выбрать себе мужчину, ради которого будет страдать.

С этими словами она вышла.

Герцог остался наедине с аббатом Мистралем, который сказал ему мрачно:

– Позвольте сказать вам, монсиньор, что если трубадур допустил бестактность по отношению к вам, то вы совершили фатальную ошибку в отношении маркизы. Я рекомендовал бы вам помириться с этим юношей и одарить его вашим гостеприимством. Я бы хотел, чтобы вы это сделали до моего отъезда.