Лаура Манчинелли - Дюжина аббатов

• Название: Дюжина аббатов
• Автор: Лаура Манчинелли
• Издательство: ООО «Издательство ACT»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-17-033905-4

Замок ди Шайян…

Островок маньеристской изысканности, окруженный мрачной реальностью позднего Средневековья.

Здесь живут изящно и неспешно, здесь изысканная ритуализированность бытия доходит да забавного абсурда.

Здесь царят куртуазные нравы, рассказывают странные истории, изобретают удивительные механизмы, слагают дивные песни, пишут картины…

Здесь счастливы ВСЕ – от заезжих авантюристов до изнеженного кота.

Вот только аббаты, посланные в ди Шайян, почему-то ВСЕ УМИРАЮТ и УМИРАЮТ…

Почему?!.

---

– Как? Вы разве уезжаете, Мистраль?

– Да, монсиньор.

– Ваш отъезд меня искренне огорчает. Почему вы хотите уехать? И куда?

– Мне не хотелось бы открывать вам причину, – улыбнулся Мистраль. – А куда – я и сам не знаю.

В тот же вечер герцог Франкино отозвал в сторону трубадура и сказал ему, что он может остаться в замке, если захочет. Трубадур поблагодарил его, но сказал, что уже решился ехать, и потому простился с герцогом. Прощание с маркизой было тягостным. Она не понимала причин, побуждавших его к отъезду, и неустанно повторяла, что причины эти несущественны.

– Если ты останешься, трубадур, герцог будет несчастлив – у меня нет в этом сомнений, но даже если ты уедешь, он все равно будет несчастлив, а вместе с ним и я, да и ты сам. В мире будет больше несчастья – вот и все.

– Быть может, вы и правы, но я все равно не могу остаться. Я не могу объяснить вам причину, но я не могу быть счастлив, мучимый чувством вины.

На следующий день трубадур уехал. Маркиза не вышла провожать его. Она осталась в своей комнате и смотрела на него из окна.

Он медленно и печально ехал вдоль стен; к его седлу был приторочен узел. Неожиданно Чико выскочил на порог и побежал за ним вслед: он что-то вертел в руках – какой-то предмет, к длинной ручке которого были привязаны ленты. Маркиза напрягла зрение и узнала лютню трубадура – он ее забыл. Чико протянул ему инструмент, мужчина поблагодарил мальчика и приласкал, потом он отвязал ленты и передал их ребенку с какими-то словами. Он уехал. Спустя некоторое время малыш пришел в комнату маркизы, чтобы передать ей ленты. Ему было грустно.

Маркиза плакала.

В тот же вечер уехал Мистраль. Маркиза помогла ему надеть кафтан, к которому собственными руками пришила прозрачный хрусталь.

– Я вижу, вы грустите, донна, но я знаю, что не из-за меня.

– Вы ошибаетесь, Мистраль, я огорчена отъездом трубадура, а грущу из-за вашего.

Мистраль уже сидел верхом на своем прекрасном Суверале, родившемся на бескрайних лугах Камарга. Он наклонился к маркизе, взял ее руки и приник к ним долгим поцелуем.

– Куда вы едете, Мистраль?

– Не знаю, маркиза, – на поиски счастья.

Он выпрямился и повернулся в профиль на фоне заходящего солнца.

– Как вы думаете, я еще могу нравиться? – спросил он, исподволь глядя на маркизу и улыбаясь.

– Конечно, вы очень красивый мужчина.

– Спасибо, донна. Думаю, что мне стоит попытаться завоевать королеву Франции. Но если вдруг не получится, я снова облачусь в монашеское одеяние и попробую дослужиться до папской тиары. А если и здесь меня поджидает неудача, то вот моя шпага, – сказал он, похлопывая себя по боку, – пойду завоевывать империи.

Маркиза смеялась сквозь слезы.

– А если все пойдет плохо, донна, – он понизил голос, – я вернусь в этот замок, чтобы увидеть вашу улыбку, а если вы меня примете, то я буду счастлив, что все пошло плохо.

С этими словами он пришпорил коня и ускакал.

ВЕНЕЦИАНСКИЙ КУПЕЦ

Венецианский купец прибыл на большом красивом муле в сопровождении нескольких слуг и целого каравана груженых ослов. Он был силен и статен, лет около пятидесяти, со следами былой красоты на выразительном лице и живыми проницательными глазами. Потрясающе роскошным был его наряд: чулки из черного бархата и просторный камзол из красного сукна, перехваченный в талии высоким поясом; поверх него был накинут короткий и очень широкий черный плащ. В этих краях никогда не видали столь пышно разодетых господ. Воображение поражала большая пряжка из литого золота, под которую купец засовывал руку, когда говорил. Тон человека, привыкшего произносить речи публично, придавал его словам еще больший вес. Все выдавало в нем человека ловкого, светского и утонченного, ведь не зря же он был венецианцем. Он приехал прекрасным майским днем после полудня, а поскольку послал вперед одного из своих слуг – возвестить о своем приезде, – то по прибытии обнаружил, что все господа уже ждали его в главном зале замка. Его приезд был отмечен куда большей торжественностью, чем любой другой. Это не могло ему не понравиться, и он с удовольствием осмотрелся. Он сразу же заметил маркизу и с поклоном поцеловал ей руку. Потом он поприветствовал остальных с приличествующими их званию почестями и ни разу не ошибся в иерархии, как будто всю жизнь был знаком с обитателями замка. Кажется, он даже приметил на лицах присутствующих следы недавних гроз, в особенности на лице маркизы, которое было необыкновенно бледным.

– Мадонна, – сказал он ей галантно, – я много слышал о вашей удивительной красоте, но то, что я вижу, превосходит даже самое смелое воображение. Я предполагаю, что, когда вы улыбаетесь, все вокруг улыбается вместе с вами. Надеюсь иметь счастье увидеть вашу улыбку.

– Благодарю вас, синьор, – сказала маркиза, – надеюсь, что ваше пребывание в этом замке не будет слишком печальным; лето в расцвете, и, если вы хотите, мы покажем вам наш розарий. Цветы наполняют сердце радостью, даже если оно изнывает от тоски.

Услышав эти слова, герцог склонил голову, а Венафро посмотрел на маркизу долгим взглядом.

– Весна, маркиза, гораздо опаснее зимы, – сказал купец, – она разжигает в сердцах уснувшие за зиму чувства. Она столь же прекрасна, сколь печальна зима, и чем она прекраснее, тем больше она доставляет страданий. Это закон природы, синьоры. – Он обвел присутствующих взглядом, засунув руку под пряжку.

После минутной паузы он заговорил:

– У меня на родине, у берегов прекрасной Адриатики, нет такого контраста между зимой и прекрасным летом, потому что в садах моей гордой родины всегда зеленеют лавры и кипарисы. А зимнее январское небо так же сладостно прекрасно, как и в мае.

– Я много слышала о том, что ваш город удивительно красив, – мягко сказала маркиза.

– Даже прекраснее, чем вы можете вообразить, донна. Каждый день и час мое сердце разрывается от тоски, когда я вспоминаю о бело-мраморных дворцах, что отражаются в воде каналов, о потайных улочках, где каждый камень – драгоценная скульптура, высеченная умелой рукой в далекой древности, о гордых парусниках, пришедших с Востока с богатыми товарами.

– Но почему же тогда, синьор, вы оставили эту сказочную землю и появились у нас в горах? – вступил в разговор Венафро.

– Ах, как грустно мне мысленно обращаться к печальной судьбе, которая была уготована моей родине. Мог ли я оставить богатство и услады сердца, мой дворец и общество милых друзей без важных причин? Таких серьезных, что мне больно даже думать о них. Но вы приняли меня так радушно, меня, бедного изгнанника моей несчастной родины, вынужденного жить продажей мелочей, украшений и экзотических духов, подобно бедному бродячему торговцу, меня – одного из самых богатых людей Венеции. Я расскажу вам господа, какое величайшее несчастье свалилось на мой город. Оно так напугало его жителей, что теперь каждый с подозрением смотрит даже на собственных друзей.

Он сделал большой глоток из предложенного ему кубка с вином, вздохнул и продолжил:

– Знайте, господа, что страшная, доселе невиданная чума поразила город и его обитателей; страшная чума, которая всех напугала и которой знающие люди дали прежде неизвестное имя.

– Какое имя, синьор? – спросил мессер Готтфредо, который очень заинтересовался последними словами купца.

– Она называется омфалопатия.

– Омфалопатия? – переспросил мессер Гоффредо.

– Да, синьор. Это болезнь поражает пупок.

Все переглянулись в изумлении.

– Она поражает его, высушивает, и он отпадает, как осенний лист, и живот несчастного становится гладким, как если бы мать никогда не рожала его.

По залу пробежал шепот.

– Это таинственная болезнь, синьоры, ее происхождение неизвестно, равно как и неизвестно, как она передается. Известно только, что распространяется она, увы, с огромной скоростью. Мы с моими слугами оказались в числе немногих, кому удалось спастись. Все началось в тот день, когда прекрасная графиня Мариола решила лечь с супругом. Эта прекрасная женщина ничего не заметила, ни раздеваясь, ни оглядывая себя по своему обыкновению в зеркале, чтобы убедиться, что на прекрасной груди ее и шее не появилось ни морщин, ни складочек. Напасть эта, впрочем, уже бессильна с тех пор, как я начал возить с Востока мазь с волшебными свойствами, которую получают из гениталий бобра. Эта мазь очень дорогая и редкая, хотя мне неизменно жалко этих изящных невинных зверьков, которые живут остаток дней оскопленными, не предаваясь больше любовным играм. Но чего не сделаешь ради сохранения женской красоты? Мазь эта, клянусь вам, уничтожает даже малейшие следы морщин. Прекрасная графиня ожидала на брачном ложе достойной награды своему благочестию, но именно на брачном ложе крепкий супруг обнаружил те ужасные изменения. Там, где он надеялся найти чудный знак, столь любимый царем Соломоном, он не почувствовал ничего, кроме гладко натянутой кожи. Сначала он подумал, что ошибся, и продолжал шарить дрожащей рукой в полной тишине. Потом он уселся на постели, взял в руки светильник, поднес его к чреву жены и онемел от изумления. От его взгляда поднялась и маркиза, думая, что увидит морщинку или пятнышко, но и сама онемела от ужаса, заметив, что ее живот стал абсолютно гладким. Она долго горько плакала, но под давлением супруга пригласила на другой день самого известного в Венеции врача, которого еще до осмотра заставила поклясться, что он никому не откроет ужасной тайны. Но наука не смогла найти панацею и вылечить прекрасную графиню, возвратив ей ее прекрасный живот. Ее печаль усугубило то обстоятельство, что на следующий день во время прогулки по Венеции графиня, как ей казалось, ловила на себе косые или жалостливые взгляды всех людей, что встречались ей по пути. Но если хирург и проболтался, презрев клятву, он тут же был сурово за это наказан, ибо, раздеваясь как-то вечером, обнаружил, что на землю упал как будто темный сухой листочек. Он в ужасе взглянул на себя в зеркало – его пупок тоже умер. Так стало ясно, что болезнь очень заразна. Вскоре город был весь заражен. Стыдясь, никто не говорил об этом вслух, но по мрачным или же, наоборот, фальшиво-веселым лицам было ясно видно, какое великое несчастье случилось. Женщины, веселые и прекрасные во всякое другое время, вдруг стали необычайно стыдливы и ложились с возлюбленным только полностью одетые, как будто шли в церковь. Никто не искал любви: мужчины и женщины или боялись заразиться, или боялись обнаружить предательски гладкий живот, без того сладостного знака, что оставил Господень палец на теле первого человека, когда поднимал его в виде еще не одушевленной глины, чтобы высушить на солнце. Кто-то успел вовремя сбежать. Мне удалось избежать заражения, поскольку я был на Кипре со своими домочадцами, так как покупал там жемчуг.