Джеймс Риз - Книга духов

• Название: Книга духов
• Автор: Джеймс Риз
• Издательство: ЭКСМО, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20465-2

Таинственная рука судьбы переносит Геркулину, двуполого адепта мистического ведьмовского сообщества, из Франции времен Реставрации на далекие берега Америки. Она пока не подозревает, какая ей уготована роль в истории юного государства. Любовь ведет ее по диким дорогам от Ричмонда, штат Виргиния, где Геркулине покровительствует молодой бретер Эдгар По, в тайные притоны Нью-Йорка, из заболоченных лесов Флориды, скрывающих источник бессмертия, на земли обманутых семинолов, вышедших на тропу войны.

---

…Но перед тем нам предстояло распрощаться с Мамой Венерой.

Селия была первой. Она сказала, что всегда, что бы ни случилось, будет молиться за Маму. Мама прошаркала навстречу Селии и, показав обезображенной рукой на медальон у нее на шее, напомнила:

– Помог тебе, девочка, освободиться, верно?

А я? Боюсь, мое прощание оказалось куда более неловким. Еще раз услышав, что переписываться мы будем через Розали, с готовностью это подтвердившую, я буквально набросилась на Маму Венеру и стиснула ее в объятиях. Крепко-накрепко. Раздался вскрик – вскрик боли, которую я ей причинила. Но Мама Венера стоически ее вытерпела, отмахиваясь от моих извинений, и в лучах солнца, просочившегося в подвал, мне почудилась за слоями чернейшего тюля улыбка.

– Кыш, кыш! – поторопила нас она. – Бегом, бегом!

Розали рассталась с нами на дальнем краю живой изгороди у дома Ван Эйна. Позже я увижу ее на берегу Джеймса, ниже по течению; мы же будем на борту пакетбота, а Джо будет орудовать шестом в поисках течения.

Солнце взошло в зенит, однако над водой стоял зыбкий туман и к тому же пролился – совсем не по сезону – слепой дождь. Я долго ломала голову, уж не наслала ли эти водные метаморфозы – туман и дождь, покрывший реку мелкой рябью, – бдительная Элайза Арнолд.

Эдгар был на плаву. Вокруг него покачивались лодки: оттуда – а также из толпы на берегу – доносились приветственные возгласы. И среди этой толпы – человек в пятьдесят, прикинула я, хотя газеты насчитывали свыше сотни зрителей, – я увидела Розали. Она стояла позади, высоко воздев свои длинные обнаженные руки. Прочие болельщики также жестикулировали и махали Эдгару, продвигаясь вниз по течению реки, но Розали оставалась на месте. Вскоре толпа оторвалась от нее, как и мы оторвались от Эдгара и поплыли дальше вперед. Обернувшись, я увидела, что Розали не шелохнулась. Она стояла недвижно, но вдруг… подбоченилась и, казалось, была готова вот-вот взлететь с берега. Но нет – она просто помахала рукой.

Понимая, что это неразумно, я все-таки тоже высоко подняла правую руку и помахала – сначала очень медленно, потом все быстрее, будто старалась дотянуться до солнца, посылая благодарность и прощальный привет Розали По Макензи, сестре поэта. А она склонилась в глубоком, как море, реверансе.

21 «Чёрная зараза»

Норфолк. Самое что ни на есть гиблое место, обезлюдевшее из-за страха перед лихорадкой.

Ларк отправил нас на поиски некоей миссис Хармсфорд. Довольно приличный дом, добавил он, где лишних вопросов не задают. Но в указанном заведении дверь нам открыл человек по имени Плюм; вид у него был не слишком авантажный. Хуже того, он оказался говорлив и, к вящему моему беспокойству, чересчур любопытен… Каким это образом мы сюда добрались? На пакетботе – или же в порт впускают и более крупные суда? Карантин, выходит, снят? Или, заговорщическим тоном поинтересовался он, проезд для меня и «моей чернокожей» куплен за деньги?

От этого самого Плюма мы узнали, что миссис Хармсфорд с друзьями удалились за город и не вернутся в Норфолк до первых морозов, которые покончат с инфекцией. До нашего появления жертвой «черной заразы» пало, по-видимому, человек тридцать с лишним. (Мы проникли в город без малейших хлопот. Ларк доставил нас на берег в судовой шлюпке, которая была привязана к корме парохода.) Такой уровень смертности мог, на мой взгляд, считаться вполне терпимым. Жителей изгнала из города не столько сама вспышка эпидемии, сколько еще свежие воспоминания о 1821 годе, когда почти двести человек отошли в лучший мир после того, как из Гваделупы, из Пойнт-Питера, прибыло чудное судно с грузом сахара, рома и черной оспы в придачу.

Покинув Плюма и дом миссис Хармсфорд, мы вслед за немногими прохожими вышли к берегу Дальней протоки. Здесь пережидали опасность обездоленные. Раньше, среди нагромождения причалов и таверн, тут процветали проституция и азартные игры, но теперь среди зловещего безмолвия это было не царство порока, а призрачное о нем напоминание.

Дальняя протока обмелела и распространяла невыносимое зловоние. Селия судорожно прижала к лицу носовой платок – с целью маскировки, подумалось мне, однако встречные поступали точно так же: каждый вдох таил в себе угрозу. Наконец, несмотря на присутствие отталкивающих завсегдатаев (нам пришлось перешагнуть через вытянутую ногу матроса и отвести глаза от толстухи, которая сидела в углу, обнажив одну грудь), мы переступили порог харчевни «Lion d'Or»[64] – на Лесном проулке.

Внутри мы увидели длинную стойку; убитый глинистый пол предназначался, очевидно, для плясок или кулачных забав. Комнаты, сдававшиеся внаем, помещались наверху. Мы обратились к женщине, вставшей из-за стойки. Разговаривая с нами, она крутила рыжие волосы у себя на голове, пока они не запутались, превратившись в подобие вороньего гнезда. Руки у нее двигались вяло, напоминая обвисшие в безветрии паруса, а груди колыхались, как два незастывших пудинга. Выглядела она, как и Плюм, больной. Стараясь скрыть свои подозрения, она спросила, откуда мы. Я с английским не совладала, и отвечать пришлось Селии.

– Нет, мы не с островов, миссис, – схитрила она. – Мы из деревни, вот так-то.

Что за новая комедия? Я едва не улыбнулась, но слова нашей хозяйки меня остановили:

– Черномазых на ночлег я не пускаю.

Селия отступила мне за спину. Я уже усвоила привычку, оказавшись в затруднении, переходить на французский.

– Madame, – сказала я, хлопнув монету на залитую ромом стойку, – si, par hasard, vous avez une chambre…[65]

– Хорошо, хорошо, – забормотала она, ухватив монету грязными пальцами. – Вам только переночевать, так?

Она выкинула ключ размером с берцовую кость.

Наше облегчение было неимоверным: теперь у нас есть запертая дверь, за которой можно укрыться… Скоро разнесется весть о побеге Селии. Появятся объявления о розыске. А когда дело дойдет до этого, нам ни к чему какой-нибудь неудачник, застрявший в порту из-за карантина. Ведь соблазнившись обещанной наградой, он может припомнить фиалковые глаза рабыни, которую видел возле Лесного проулка.

Впрочем, кое-какие меры предосторожности мы приняли.

Пока мы молча плыли на посудине Джо (опередив Эдгара на много миль), в крохотной капитанской каюте я приметила очки. И без стеснения выпросила их у Джо, хотя прямо взглядывать на него самого избегала – уж больно неприятен и зловещ был вид его правого глаза, который постоянно выпрыгивал из своей орбиты, будто качавшаяся на волне лодка на ненадежной привязи. Шрам у виска удостоверял, что когда-то глаз был зрячим и находился на месте.

Я задумала спрятать глаза Селии; Джо превратил эти очки в солнцезащитные, обернув стекла полосками марли, выкрашенной в цвет индиго. Сам Джо этот замысел одобрил, считая разумным не выставлять напоказ глаза Селии – «они как у белой леди». Он, несмотря на мои возражения, не уставал превозносить мое бесстрашие перед лицом опасности и мое пособничество в нарушении закона. Эти законы – бесспорно, драконовские – у меня не было ни малейшего желания соблюдать. Была ли я напугана? Да. Удивлена? Нисколько. Только такие законы и возможны в обществе, где наиболее ценной собственностью у людей считаются другие люди.

Ранним утром я вышла на улицы Норфолка, не боясь заразиться. Селия осталась в нашей комнате за запертой дверью, в ожидании условного стука (два размеренных, три частых), означавшего мое возвращение с провизией и пресной водой. На это мы, во всяком случае, надеялись.

Окажись в городе Селия, она, конечно, справилась бы в сто раз лучше меня. Принесла бы не полгаллона воды, а побольше; я купила ее за полцента у развозчика чая, катившего по улицам свою тележку. И наверняка разжилась бы едой поаппетитней, чем свиные щеки, листовая капуста, хлеб без масла и холодный пунш – все это обошлось мне в девять пенсов с мелочью. (Я не понимала у торговца вразнос ни слова. Воображала, что заполучила бекон, а когда Селия открыла мне глаза на истинное происхождение мясной снеди, я, несмотря на волчий голод, не смогла заставить себя к ней прикоснуться.) Но, разумеется, нечего было и думать о том, чтобы рискнуть выпустить Селию на волю. Ее обнаружат; если ее не схватят первые же ищейки, то она подхватит заразу.

Что до меня, то я знала, какой смертью умру.

Все ведьмы погибают одинаково – по одной причине, хотя и в разных обстоятельствах. Нас губит кровь, если, конечно, не постигнет какой-то насильственный конец – от пули или от ножа. В нашей крови что-то вскипает. Может, силы? Или наши таланты?.. Наша собственная кровь нас предает, и «естественная» смерть возвещает о своем приближении, вселяя ужас. Взбунтовавшаяся кровь объявляет нам войну и идет на приступ алой волной; никто из очевидцев не в силах забыть этого зрелища – кровь исторгается, извергается, бьет струями изо всех телесных отверстий.

Ребенком не старше шести лет я видела, как моя мать умерла Алой Смертью. (Ведьма порождает ведьму, но ведала ли моя мать о собственной природе? Не уверена.) Несколькими годами позже я и сама начала ощущать в себе бурление крови. Удостоверилась в ее власти и могуществе, когда по наущению сестры Клер де Сазильи смотрительница лазарета – сестра Клотильда, хозяйка лекарственных трав, ланцетов, пиявок и тому подобного, – делала мне кровопускание. Возможно, заявила коварная и лукавая сестра Клер, это избавит меня от «дурных телесных соков». К подмышке мне приложили пять пиявок. Присосавшись, у меня на глазах они набухали и раздувались до тех пор, пока не превратились в подагрические пальцы дьявола. Вернувшись снять с меня пиявок, сестра Клотильда – в полном ошеломлении – бросила их в банку, где они продолжали увеличиваться до размеров громадных фиолетовых баклажанов. Стеклянную посудину разорвало, и куски лопнувших пиявок усеяли пол багровыми ошметками. Что именно смотрительница лазарета доложила сестре Клер – мне неизвестно, но меня, понятным образом, постигла еще более суровая опала, и в конце концов сестра Клер, долго выжидавшая, нанесла по мне решающий удар. Я, собственно, была всего лишь орудием в борьбе за владычество над святой обителью. Узурпаторша – сестра Клер – использовала меня против моей единственной защитницы, матери настоятельницы Марии-дез-Анжес, и это стало для меня началом конца.