Николай Черкашин - Одиночное плавание

• Название: Одиночное плавание
• Автор: Николай Черкашин
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-91179-001-7

Книга писателя-мариниста Николая Черкашина "Одиночное плавание" посвящена героической службе моряков-подводников 4-й эскадры Северного флота, их жизни, походным будням.

В разделе "В отсеках Холодной войны" помещены очерки, построенные на острых эпизодах подводного противостояния морских сверхдержав в глубинах Мирового океана.

---

Целый год в её квартире гремели «отвальные», приходили подруги с кавалерами, бывшие друзья бывшего мужа, новоявленные поклонники… Шипело шампанское, надрывался магнитофон, уговоры остаться перемежались с пожеланиями найти счастье на новом месте. А она слушала и не слушала, прижимая к ноющему виску маленькое холодное зеркальце…

Она была безоговорочно красива. Наверное, не было ни одного прохожего, который бы не обернулся ей вслед. Даже самые заскорузлые домохозяйки поднимали на нее глаза, и на мгновение в них вспыхивала безотчетная и беспричинная ревность. Королева принимала всеобщее внимание безрадостно, как докучливую неизбежность, и, если бы в моде были вуали, выходила бы из дома под густой сеткой.

Она ненавидела свою красоту, как ненавидят уродство. Она считала её наказанием, ниспосланным свыше. У нее не было настоящих подруг, потому что рядом с ней самые миловидные женщины обнаруживали вдруг у себя неровные зубы, или слишком топкие губы, или худые ключицы, или полную талию.

Мужчины в её обществе либо одинаково терялись, лезли за словом в карман, вымученно шутили, либо, напротив, как сговорившись, становились отчаянно развязными, хорохорились, нарочито дерзили. И то и другое было в равной степени скучно, плоско, невыносимо. Знакомясь с новым поклонником, она с тоской ждала, что вот-вот начнет он мяться, тушеваться, отвечать невпопад, либо бравировать, рассказывать слишком смелые анекдоты, выспрашивать телефон и назначать двусмысленные свидания.

Красота её обладала особым свойством: она превращала мужчин либо в трусов, либо в фанфаронов. Она ничего не могла поделать с этим, как тот император из восточной сказки, который был наделен самоубийственным даром обращать в серебро все, к чему бы ни прикоснулась рука. Он умер с голоду, так как рис и фрукты, едва он подносил их ко рту, тотчас же становились серебряными.

Она бы, не раздумывая, пошла за человеком, который сумел бы выйти из этого заколдованного круга. Но такого человека все не было и не было…

По утрам она подолгу стояла у окна. Синеву полярного рассвета оторачивала узкая - не выше печных труб - зоревая полоса. Но и в этом скудном свете гористый амфитеатр Северодара, повторяясь в воде гавани, составленный из двух половин - реальной и отраженной, - казался вдвое выше, величественнее. Предерзкий архитектор перенес портики и колоннады с берегов Эллады на гранитные кручи Лапландии. И это поражало больше всего - заснеженные скалы горной тундры в просветах арок и балюстрад.

Жилые башни вперемешку с деревянными домами разбрелись по уступам, плато и вершинам и стояли, не заслоняя друг друга -всяк на юру, на виду, на особинку,- стояли горделиво, будто под каждым был не фундамент, а постамент. И ещё, антенные мачты кораблей накладывались на город. Корабли жались почти к самым домам, так что крылья мостиков - виделось сверху - терлись о балконы.

Право, в мире не было другого такого города - на красных скалах у зеленой воды, под голубым небом - в полярный день, под радужными всполохами - в арктическую ночь. Она любила Северодар и ненавидела подводные лодки. То было не просто женское неприятие оружия. Она ненавидела подводные лодки, как ненавидят могущественных соперниц. Жутковато красивые машинные существа взяли над здешними мужчинами власть всецелую, деспотичную, неделимую. Они владели их телами и, как казалось ей, душами.

И все же ей не хотелось уезжать из Северодара ни в уютную Ригу, ни в курортный Симферополь, ни в родной Петропавловск…

На этом скалистом клочке земли бушевала некая таинственная аномалия. Она взвихряла человеческие жизни так, что одних било влет, ломало, выбрасывало на материк, других возвышало, осыпало почестями, орденами, адмиральскими звездами. И все это происходило очень быстро, ибо темп здешней жизни задавали шквальные ветры. И так же шквально, скоропалительно, бешено вспыхивала и отгорала здесь любовь. А может, так было по всему Полярному кругу - ристалищу судеб? И аномалия эта, бравшая людей в оборот, на излом, на пробу, называлась просто - Север.

8.

Жена мичмана Марфина Ирина приехала без детей, оставив их на попечение матери, но зато со всеми нехитрыми пожитками. Малое новоселье справляли вчетвером: Костя с Ириной и Степан Трофимович Лесных с супругой - веселой хохлушкой, не помнящей лет.

После полуночи подвалили заведующий складом автономного пайка мичман Юра с женой Наташей.

О времени в Северодаре понятие особое. Здесь не знают слова «поздно», и сон здесь не в чести. Можно в глухую заполночь заявиться в гости, и никто не сочтет это дурным тоном. «Человек уходит в море!», «Человек вернулся с моря!»- только это определяет рамки времени, а не жалкая цифирь суток. Сегодня друг на берегу, сегодня друг дома, значит, у друга праздник, и ты идешь Делить его с ним, не глядя на часы… Так живет плавсостав, и так живет весь город.

Север Ирине понравился: «Жаль, что смородина не растет. А так - жить можно…»

На другой день Костя купил мечту жизни - телевизор на ножках. Аппарат в военторговском магазине выбирал мичман Голицын. Уж он в этих делах дока - институт кончал. Телевизор и впрямь хороший попался. Жена теперь не заскучает. Хоть на весь год в моря уходи.

С плавказармы Марфин перетащил чемодан с новыми, флотскими пожитками. На дне его лежал шерстяной аварийный свитер - Ирина распустит, кофточки детишкам навяжет; в плотную штурманскую кальку была завернута регенерационная пластина, вещёство которой лучше всякого мыла отъедало посудную грязь; ещё там были упрятаны две банки пайковой воблы, сломанная параллельная линейка из грушевого дерева, пара шарикоподшипников - сыну на самокат, сигнальный патрон трех звёздного огня и лишний кокский колпак из натурального хлопка. Колпак хорошо после бани на мокрые волосы надевать. Голова не простудится. Север всё-таки…

Глава четвертая

1.

Море… В жизнь тех, кто грезит о нём с детства, кто сам идет ему навстречу, оно врывается, как бурный прилив в распахнутую бухту. Но порой таинственными протоками проникает оно в сухопутные города и зовет, уводит с собой людей самых земных, отнюдь не помышлявших ни о кораблях, ни о дальних странах…

Море с берега - это фон. Берег с моря - декорация. Настоящее там, где живет человек.

После унылых серых сопок, битый час качавшихся в окнах автобуса, море в заснеженных берегах открылось неожиданно и торжественно, будто в нудной тишине грянул первый аккорд величественного гимна.

Старшина команды гидроакустиков Голицын возвращался в Северодар из первого мичманского отпуска - очередного, долгожданного…

У проходной морвокзала, куда подкатил рейсовый автобус, увидел лейтенанта Феодориди, начальника радиотехнической службы. Феодориди тоже заметил своего мичмана и радостно замахал рукой:

- Греби сюда!

Лейтенант и двое молодых матросов хлопотали у раскрытого багажника боцманских «Жигулей» - впихивали железный короб лодочного приемника.

- Молодец, что приехал! - обрадовался Феодориди.- А я уж замену искал… Опять в море выходим. Садись!

Голицын втиснулся на заднее сиденье. Белохатко нажал на стартер, и жизнь понеслась в бешеном северодарском темпе.

- С бала на корабль! - расплывался в белозубой улыбке Феодориди. - На флоте бабочек не ловят! В два часа выход.

Белохатко вел машину по неровному Северодарскому шоссе осторожно, щадя амортизаторы. Краем глаза он поглядывал на зеркальце заднего вида, в котором отражалась розовощекая голицынская физиономия.

Если бы мичмана Белохатко спросили, что он думает о старшине команды акустиков, боцман ответил бы так: «Какой из него моряк? Пианист. Пальчики тоненькие, беленькие, даром что без маникюра… Должность у него спокойненькая: шумы моря слушать. Послушал бы он их зимой на мостике! Одно звание, что мичман, да и то вроде как стыдится, к офицерам льнет… Кино с ними смотрит. Отрезанный ломоть. Подписка кончится - в столицу слиняет. Барышням семь бочек реостатов нарасскажет про то, как раз пятнадцать он тонул, погибал среди акул. Такие нужны флоту, как паровозу якорь!»

Если бы мичмана Голицына спросили, какого мнения он о Белохатко, то и он бы не стал кривить душой: «Всегда представлял себе боцманов кряжистыми, просоленными, широкогрудыми… А наш щупленький, остроносенький, бритенький. Бухгалтер из райпо, а не боцман. Знает, перед кем прогнуться, а перед кем выгнуться. Командиру машину моет. Была бы у Абатурова собачка - собачку бы выгуливал… На одной простыне по месяцу спит, на дачу копит… В конспектах по политподготовке цитаты в красные рамочки обводит. И не от руки - по линейке. Значок техникума носит, а путает аборигенов с аллигаторами, стриптиз со спиритизмом, континент с контингентом. А уж заговорит - так сплошные перлы: «Шинеля на дизеля не дожить!», «Корпус красить от рубки до обеда»… Любимое занятие после перетягивания каната - домино. И лупит при этом по столу так, что в гидрофонах слышно: «Тетя Дуся, я дуплюся!» И такой «сапог» имеет право на ношение морского кортика?! И такому антропоиду присвоено некогда блестящее звание «мичман»?! За флот обидно!»