Генрих Сечкин - На грани отчаяния

• Название: На грани отчаяния
• Автор: Генрих Сечкин
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-7905-1669-6

Настоящее издание включает автобиографическую повесть `На грани отчаяния` - откровенные, шокирующие воспоминания о суровой реальности мира в тюрьмах и лагерях, где автор провел в общей сложности пятнадцать лет, и путевые заметки (`Америка с черного хода`) о малоизвестной, закулисной жизни в Соединенных Штатах Америки.

---

Только теперь до меня дошел весь ужас моего положения. Нет, смерти я не боялся. Резня между различными «мастями» зековского контингента в лагерях была обыденным явлением, и к этому давно привыкли.

Далеко не все провинившиеся и приговоренные сходкой воры в законе гордо принимали смерть на месте. Некоторые пытались избежать суровой кары, и кое-кому это удавалось. Спасенного от казни администрация тут же изолировала. Бывший вор автоматически переходил в разряд «сук»[10], которые, объединяясь, также подчинялись неписаному, но более раскрепощенному закону. По своему закону «суки» имели право работать в зоне и в связи с этим занимали самые престижные места. Работая нарядчиками, комендантами, добровольными дружинниками, заведующими столовых, бань, карцеров и других лагерных служб, они ревностно следили за порядком в зоне, оказывая помощь администрации и создавая давление на всех остальных заключенных. В некоторых отдаленных лагерях даже практиковалось создание «отрядов самоохраны», где наиболее заслужившим доверие «сукам», с малым остатком срока, выдавалось оружие, и они несли службу совместно с военизированной охраной.

Воры в законе при любой встрече с «суками» обязаны были их уничтожать. По этой причине и «суки» уничтожали воров также при первой возможности. Но и у «сук» были случаи нарушения закона. Сумевший избежать наказания переходил в клан «махновцев»[11] , которые вообще никакому закону не подчинялись. Существовали зоны, в которых несколько крепких мужиков держали власть в своих руках и не пускали туда представителей любой «масти». Называли они себя по разному: «дровосеки»[12], «лесорубы»[13].

Иногда, либо в виде наказания, либо просто от скуки, лагерное начальство кое-где смешивало воров в законе с «суками», «сук» с «махновцами» и так далее. В принципе ГУЛАГом это было запрещено. У каждого зека в сопроводительном деле на обложке крупно красовалась заглавная буква той группировки, к которой он принадлежал. Делалось это в целях безопасности, чтобы вор в законе не попал к «сукам» и наоборот. В центре страны этот порядок в основном соблюдался. На Севере же каждый начальник лагеря был в своем роде удельным князьком. Проверочные комиссии приезжали туда крайне редко, а то и не приезжали вовсе. Массовая резня была обыденным явлением.

Полная свобода действий давала администрации неограниченный простор для фантазии. Унылая солдатская северная жизнь требовала хоть каких-то развлечений. Например, наш начальник лагеря старший лейтенант Столов развлекался следующим образом. Он заходил в барак к заключенным и выменивал у них клопов. За спичечную коробку, наполненную клопами, он давал пачку махорки. Зеки были в восторге. Клопов в бараках море, а с махорочкой потуже. Сиюминутное получение вожделенной отравы полностью исключало угрызения совести по поводу дальнейшего использования кровожадных насекомых. Эти коробки Столов передавал надзирателю, который при посещении карцера высыпал туда ненасытных кровососов. Карцер представлял собой помещение в один квадратный метр. Меблировка состояла из привинченной к полу табуретки. Света не было. Спать можно было только сидя. Есть не давали совсем. Но водворенному в него и раздетому до нижнего белья правонарушителю было не до сна и еды.

Как только за надзирателем закрывалась дверь, со всех сторон на несчастного начинали сыпаться проголодавшиеся клопы и немедленно приступали к делу. Они залезали всюду: в рот, в нос, в глаза, в уши. Любое сопротивление им было бесполезно. Инстинктивно размазывая на себе раздутых от его же крови насекомых, испытуемый вызывал этим самым целые полчища маленьких вампиров, которые, почуяв любимый запах, сыпались на него с потолка, как горох, и спешили запустить свои челюсти в беспомощное тело, заживо поедаемого человека.

Через некоторое время из карцера доносился нечеловеческий вопль. Потом он стихал, превращаясь в хрип. На другой день проштрафившегося зека с блуждающим счастливым взглядом, тихонько хихикающего, выносили из карцера на носилках.

- Я самый лояльный начальник лагеря на Севере. Другие дают нарушителям режима по десять, двадцать суток, а я только одни! - радостно хохотал Столов. - И исправляемость у меня выше!

Где мужиковатый начальник подхватил слово «лояльный», было совершенно неизвестно. Но употреблял Стулов его довольно часто и со смаком.

Исправившихся на зоне было несколько десятков. Одни, вихляясь и лихо забрасывая ноги вперед, бродили между бараками, счастливо улыбаясь каждому встречному. Другие охотно вступали в беседу, причем уловить суть их речи было весьма проблематично. Третьи при возгласе «в карцер!» бросались на землю и, подвывая, с перекошенными от ужаса лицами изо всех сил царапали ее ногтями.

А Столов шел в бараки за новой порцией клопов.

Некоторые начальники лагерей развлекались тем, что смешивали «масти». Прогремевшая на весь Советский Союз в пятидесятые годы пересыльная тюрьма на Колыме, прозванная «Прожаркой», стала знаменита тем, что ее администрация в значительных масштабах практиковала уничтожение преступного мира его же руками.

Из «воровской» камеры брали несколько воров в законе и помещали их в «сучью». Моментально население земного шара уменьшалось на это же количество. Потом из «сучьей» - в «воровскую». Опять уменьшение. Вероятно, такой статистики не существует, но очевидцы утверждают, что громадное количество антиобщественных элементов отъехало из данного уютного учреждения в мир иной именно с помощью этого уникального метода. К резне в северных лагерях привыкли и стали относиться к ней, как к неизбежности. Смерть не пугала почти никого.

Но такая!!! Надо попробовать разбить себе голову. Ну хоть на время потерять сознание! Нет, слишком мала амплитуда. Удалось разбить только нос. Ничего не выйдет.

С каждой секундой казалось, что порог терпения давно уже позади. Вынужденная неподвижность становилась все мучительнее и вызывало дикую боль, растекавшуюся по всему телу. Оно как бы превратилось в раздутый до предела волдырь, заполнивший собой всю внутренность бревна и готовый вот-вот лопнуть. Кости, включая черепную коробку, отчаянно ныли.

Может быть, я уже в Аду? Вечность в таком положении? Ноги задергались сами собой, барабаня носками по кругляшку. Очевидно, начались конвульсии. Слава Богу! Наверно, это конец.

Внезапно еле слышимый звук от ударов прекратился. Ноги продолжали колотить в пустоту. Перед глазами возникло светлое пятно. Потянуло морозным воздухом. Я потерял сознание…

Пробуждение было таким же внезапным. Очнувшись и осознав действительность, я понял, что путь свободен. Проклятой затычки больше не существовало. Радость обволокла меня с головы до ног. О свободе не думалось. Только о том, чтобы согнуть все, что может сгибаться. Опыт продвижения змеей у меня уже имелся. Правда, ранее я продвинулся всего лишь на несколько сантиметров. Теперь же предстояло преодолеть более значительное расстояние.

Нисколько не сомневаясь в успехе этого мероприятия, я изо всех сил начал извиваться, насколько это было возможно, и мизерным темпом протискиваться на волю. Неожиданно пыл поубавился. Как только мои ступни оказались на свободе, я понял, что лишился главнейшего инструмента для применения рычага. Дело пошло гораздо медленнее. В качестве дополнительного приспособления для продвижения пришлось использовать голову, которая моментально покрылась царапинами и ссадинами. Жаль, что шапка осталась позади. Мой стриженный окровавленный череп совершенно не был предрасположен к труду с полной отдачей. Но все-таки начало есть. Цепляясь обломанными ногтями за неровности древесины, я продолжал замедлившееся движение к финишу. Еще сотня напряжений всех мышц, и мои ноги, согнувшись в коленях, повисли в воздухе.

Какое блаженство! Но, пардон, если ноги висят, то на какой же я высоте? И как буду выбираться дальше? Ведь штабель может быть высотой с трехэтажный дом! Будь я обезьяной с длинными руками, наверняка смог бы сейчас ухватиться за края бревна и дальше, подтягиваясь, выбраться на волю без особого труда. Человеческие руки, к сожалению, намного короче и не выдерживают никакого сравнения с обезьяньими. Если продолжать выбираться дальше, то свесившаяся из бревна половина туловища своей тяжестью может сломать позвоночник. Кроме этого не исключен риск выскользнуть и лететь вниз с непредсказуемой высоты

Насчет позвоночника - я как-то на одном из сеансов гастролирующего гипнотизера видел, как тот приглашал добровольца из зала и укладывал его головой на одну спинку стула, а пятками ног на другую. Да еще садился на него. Значит, позвоночник выдержит. Если же придется лететь, то внизу снег, а под ним мох. Вполне имеется шанс остаться в живых. Любой из этих вариантов гораздо предпочтительней возможности сгнить в проклятом бревне, будучи уже на четверть свободным.