Вениамин Гиршгорн - БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН

• Название: БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН
• Автор: Вениамин Гиршгорн
• Издательство: «Художественная литература» Ленинградское отделение
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1991

В книге – впервые переиздаваемый после 1927 года роман малоизвестных советских авторов. Их герой Роман Владычин в наполеоновской Франции пытается преобразовать историю в соответствии со своими представлениями и идеалами.

Название надо писать полностью заглавными буквами, чтобы соблюсти тройственную авторскую волю и не истолковать однозначно ту двусмыслицу, которая в нем заложена. Ведь «Бесцеремонный роман» – это была бы характеристика произведения, а «бесцеремонный Роман» – характеристика героя. Авторы хотят, чтобы оба смысла мерцали читателю то враздробь, то вместе, наш долг – уважать их желание.

---

Роман торопился с постановкой, хотя бы на среднюю высоту, металлургического производства. Это требовало времени и сложнейших расчетов – за конструктивными эскизами сидела армия инженеров. Развитие промышленности требовало громадных денег. Пришлось акционировать почти все начинания с урезкой прав акционеров а пользу государственного пая. Призыв в трудовую армию, вызвавший неистовые протесты со стороны буржуазии, упрямо поддерживался императором, который не мог простить ей энтузиазма при входе союзников в Париж и травли, которую подняли против него при Людовике. Этим успешно пользовался Владычин.

Французская армия заняла к маю 1817 года Венгрию и Трансильванию – хлеб был нужен.

Находясь в неопределенном состоянии ни войны, ни мира, Европа подошла к экономическому кризису, и Роман решил, что теперь настало время действовать. Ждали приезда Мюрата, короля Неаполитанского, для участия в чрезвычайном собрании В.-П. Совета.

* * *

«Пленум, как говорится», – подумал Роман, усаживаясь в кресло.

* * *

Наполеон, распорядившись занять Венгрию и получив известие о безболезненном, на его масштабы, окончании этой экспедиции, решил, что Россия не такой уж колючий еж, каким она оказалась пять лет назад, и раз «аппетит приходит с едой», то Россию не трудно будет скушать.

Владычин был противником плана российской кампании, предложенного императором; он нашел себе поддержку в лице Нея, обрабатываемого Романом в гуманитарном направлении. Дряхлый граф Бертолле, которому Роман дал интересные указания в его лабораторных занятиях, тоже был противником какой бы то ни было войны. До своего назначения на один из высочайших постов империи Бертолле был в рядах оппозиции новому фавориту, толкавшему императора, как казалось, на весьма опасные авантюры. Но оппозиция потеряла Талейрана, и Бертолле выучился кивать головой именно так, как того желал Владычин.

Иоахим Мюрат, отрастивший брюшко на необременительном престоле и не будучи в силах оторваться от блаженного воспоминания о «лакрима кристи» [10] («лакрима кристи!…» расстаться с ним было очень трудно…), не особенно увлекался перспективой верховой прогулки по холодной России; он не удивился бы июльскому снегу в этой варварской стране. Да, Мюрат стал пацифистом, он находил… и так далее, он многое находил… Он был вообще находчивый малый.

Роман не хотел отдавать Россию Бонапарту.

«Маленький капрал» злопамятен, мстителен, и Россия быстро и больно почувствует тяжелую руку Наполеона, «благосклонный протекторат» Франции.

Нет! Судьбу России будет вершить сам Роман, через них, тех, лучших…

Россия! Уже яснело 14 декабря, уже поклялись Рылеев и Каховский, под когтистым орлом александровского царствования уже дышал Петербург воздухом восстания, уже щурил глаза в ослепительном свете свободы…

Там, в Петербурге, будущие помощники Романа – будущие его друзья…

Роман думал:

«Незачем начинать новое грандиозное кровопролитие, будить патриотические чувства наций; большая Россия, раскинувшаяся снегом и степью на тысячи верст, большая Россия не легко сдастся «маленькому капралу» – игра не стоит свеч, овчинка – выделки».

Роман был решительным противником плана российской кампании, предложенного императором.

Роман предпочитал Россию – очаг революции России-колонии.

В Совете создалась комически заговорщическая атмосфера.

Роман задал Бонапарту коварный вопрос:

– Как бы вы хотели, ваше величество, – чтобы Россия явилась победным лавром или пришла к вам гордая, величественная, в спокойном сознании вашего превосходства, пришла к лучам аустерлицкого солнца, стыдясь пламени московского пожара?

– Гм!… – склонив набок голову, протянул Наполеон.

Он смаковал различные перспективы.

– Гм-да!… – полузакрыв глаза, сказал он через минуту.

Наполеон так разнежился, что даже захотел спать.

– Хорошо, это, знаете ли, интересная тема! Вы зайдите ко мне завтра утром, князь!…

Когда Наполеон выходил, прикрывая рукой растянутый в зевоте рот, Роман услыхал, как Мюрат перешептывался с Неем о выпивке.

15

Сегодня Песталоцци никак не может дописать очередную главу своей книги.

– Господин Песталоцци!…

– Ну что еще? Неужели не можете без меня?

– Ах, господин Песталоцци, этот шалун Бисмарк упал и ушибся!…

– Иду, иду…

И с протяжным вздохом, оторвавшись от бумаги и пера, засунув увеличенную порцию табака в необъятные ноздри неповторимого носа, Песталоцци плетется за воспитателем в воспитательный интернат.

В этом большом, светлом доме жили дети. Их было много – из разных стран, из разных городов, по заранее составленному князем Ватерлоо списку привез их сюда старый Генрих Песталоцци.

Бедняки охотно и быстро отдавали своих детей в государственный воспитательный интернат.

Они удивлялись, они не понимали, зачем сиятельному князю и этому носатому чудаку Песталоцци понадобился именно ребенок, но раздумывать долго было нечего, если уж привалило такое счастье. Семья освобождалась от лишнего рта, да кроме того за это еще и платили.

С богатыми и аристократами Генриху приходилось туже. Он пускал в ход тонкую лесть, делал непонятные намеки на огромное государственное значение интерната князя Ватерлоо, князя Ватерлоо! Гарантировал честолюбивым родителям будущую головокружительную карьеру их ребенка – и в конце концов большей частью добивался своего.

Детей в интернате торжественно встречал сам князь Ватерлоо; он оказывал детям почести больше, чем кому бы то ни было в империи, – Роман их буквально носил на руках.

Детей записывали в большую книгу, а Роман на полях помечал, кем должен быть в будущем новый воспитанник.

Дети были разделены на три возрастные группы, у каждой был свой распорядок дня. Ежедневные занятия, игры, прогулки, спорт составляли воспитательную систему интерната.

Роман смеялся тихо и нежно, когда видел Гарибальди, возящегося с маленьким Бисмарком, Дарвина, играющего в шахматы с сосредоточенным Лессепсом, Белинского, Гюго, Гоголя, Мюссе, усердно трудящихся над учебником.

Шли дни… Дружной, веселой семьей жил интернат. И когда уже довольно взрослый Гюго начинал свои первые строки, стены интерната наполнил детским криком и лепетом Миша Лермонтов.

* * *

…Когда время второй раз пройдет по тем же годам, эти ребята одному делу отдадут свой разум и свой талант.

Одному делу!…

Эти светлые головы, эти золотые руки – они помогут Роману осуществить грандиозный замысел, цель и смысл его жизни…

16

Идея двух великих империй давно привлекала и Александра, и Наполеона, но двенадцатый год внес маленькие неудобства.

Наполеон был готов на все, он знал, что он может, ну, конечно, он может окрутить этого масонствующего славянина, осмеливавшегося помахать мечом у его носа и прописавшего ему поездку на Эльбу.

«Да я ее возьму голыми руками, эту варварскую страну, я заставлю этих поджигателей вылизывать снег с моих сапог!»

У императора аппетиты, видимо, тут и кончились.

Однако он многое уяснил в разных экономических возможностях, выставленных Владычиным; старость становится более компетентной и внимательной в вопросах прямых прибылей.

В начале августа пришел из Петербурга ответ, указывающий, что император российский, усматривая полную непритязательность по отношению империи Российской со стороны Наполеона, в.новь величаемого императором, питает глубокое желание мира во имя божие и считает необходимым присутствие в Петербурге императорского посланника.

* * *

Роман, предполагая отправиться в Россию в начале зимы, решил отдохнуть и взял у императора отпуск. Его забавляла поездка в карете: десятки дней в пути – и ни одной рельсы, ни одного телеграфного столба; Европа была, в общем как всегда, только без электрического освещения и многих других положительных данных. После Женевы, проехав Милан и Венецию, Роман побывал в Генуе, где вспомнил испанское лицо наркоминдела Чичерина и ловчайшего конферансье всех времен и народов Ллойд-Джорджа.

Роман заехал также в деревушку Монте-Карло; там была архаическая простота. Роман гулял по заросшим склонам, причем до ушей адъютанта, неотступно следовавшего за ним, доносились странные слова: «zero… impair… manque!..» [11].

* * *

Владычин возвратился в октябре и привез с собой какую-то еврейскую чету, которую он поселил в задних комнатах дворца, так как зачислил еврея юрисконсультом своей канцелярии.

В Париже было получено известие о смерти Людовика XVIII – обстоятельство, немного обескуражившее Бурбонов, все еще не унимавшихся в своих притязаниях и без толку бродивших по Испании и Англии. Когда о них заговаривали как об эмигрантах, Роман неизбежно вспоминал Николая Николаевича «длинного» [12], Милюкова и многих других и жалел, что не с кем поострить на эту тему.