Анатолий Салуцкий - Всеволод Бобров

• Название: Всеволод Бобров
• Автор: Анатолий Салуцкий
• Издательство: Издательство: Физкультура и спорт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987
• ISBN: [не указан]

Книга об известном советском футболисте, хоккеисте, тренере 1940-1950-х годов Всеволоде Боброве, а также о становлении этих видов спорта в Советском Союзе. Содержит описание знаменитых международных матчей по футболу и хоккею, начиная с 1930-х годов, отношений между игроками и тренерами, спортивной политике СССР.

---

Но в 1939 году Дмитрия Богинова призвали в армию, и он расстался с ленинградским спортом. Всеволод Бобров сохранился в его памяти подающим надежды парнишкой, маленького роста, узкоплечим, физически слабым, хотя и вертким, с изумительным дриблингом.

Летом 1942 года Богинов был ранен под Харьковом, а затем вывезен в один из архангельских госпиталей. Вылечившись, он прибыл за назначением в Москву, и капитана направили в Омск за сибирским пополнением: ему предстояло доставить в Сталинград два солдатских эшелона. Богинов вышел из поезда на незнакомом омском перроне, и только принялся разыскивать военную комендатуру, как нос к носу столкнулся с Михаилом Андреевичем Бобровым и Иваном Христофоровичем Первухиным.

Эта встреча была архислучайной.

По пути из Москвы Богинов остановился в Челябинске, где провел несколько дней на тракторном заводе, выпускавшем танки, и в результате не по своей вине прибыл; в Омск с опозданием. С другой стороны, Михаил Андреевич Бобров и Иван Христофорович Первухин зашли на омский вокзал мимолетно. Большой, грузноватый Первухин слегка замешкался, что случалось с ним очень редко, и они не успели на очередной трамвай, отправлявшийся с конечного вокзального круга в сторону СИБАКА. А следующего трамвая предстояло ждать минимум минут пятнадцать.

Между тем начал накрапывать дождь.

Да, не замешкайся в тот раз Иван Христофорович Первухин… Тоже тверской, этот человек до войны был широко известен среди ленинградских спортсменов. Простой рабочий, он стал, по сути дела, организатором спортклубов сначала на заводе «Электрик», а потом на «Прогрессе». Всюду, куда он перекочевывал, немедленно возникали футбольно-хоккейные команды. Кроме того, Иван Христофорович славился своим замечательным сапожным искусством, именно он в омский период эвакуации, когда о спортивной обуви и слыхом не слыхивали, сшил великолепные бутсы для команды завода «Прогресс», в том числе и для Всеволода Боброва.

О скромнейшем и честнейшем Иване Христофоровиче Первухине можно было бы рассказать многое. Но о том, что он был за человек, лучше всего свидетельствует одно из его писем, пришедших в Москву к Всеволоду Боброву осенью 1948 года. Первухин писал: «Привет из Ленинграда, Сева! Во-первых, спешу тебе послать свой сердечный привет. Сева, во-вторых, поздравляю лично тебя, я рад за твой успех в первенстве СССР и Кубке СССР. Что оба звания и оба трофея у вас, Сева, я очень приветствую. И поздравляю всю вашу команду. Сева, шлю привет Михаилу Андреевичу, Вове с его семьей и Тосе. Сева, я о себе никогда ничего тебе не писал и никогда в жизни не горевал. Но, Сева, нонча так тяжело и забралась нужда, не знаю, как ее выгнать. Сева, я прошу тебя, как своего сына, и не откажи в моей просьбе. Сева, обрати на мою просьбу серьезное внимание, прошу тебя, как сына. Сева, за все мои старания не откажи в моей просьбе. Когда будешь выписывать газету «Советский спорт», выпиши и на меня на 1949 год. Здесь это очень трудно… Я очень жду и надеюсь. Первухин Иван Христофорович. Жду «Советский спорт» с 1 января, Сева, обязательно!»[4]. Вот таким был незабвенный Иван Христофорович Первухин, великий и бескорыстный любитель спорта, который замешкался чуть ли не единственный раз в жизни, что и привело к неожиданной встрече с Богиновым.

Впрочем, последняя точка в этой длинной цепи абсолютно не связанных друг с другом обстоятельств, приведших к этой встрече, была поставлена, как уже говорилось, в небесной канцелярии: погода с утра стояла отличная, но во второй половине дня, когда Бобров и Первухин, уладив городские дела, собрались ехать в городок СИБАКА, небо стало быстро затягивать. Дождь застал приятелей как раз на трамвайной остановке. Чтобы не мокнуть, они решили зайти под своды вокзала. И там, к величайшему своему изумлению, сразу столкнулись с ленинградцем Димой Богиновым.

Забыв о трамвае, Бобров и Первухин ударились в сумбурные расспросы, обязательные при таких внезапных встречах военной поры. А потом в числе прочих известий сообщили Богинову, что от Володи Боброва с июля сорок первого года вестей нет никаких – возможно, погиб, что Всеволод находится пока в военных лагерях и ожидает отправки на фронт.

На следующий день, прибыв туда, Дмитрий Богинов получил списки солдат, прошедших курс молодого бойца и готовых к переброске в Сталинград. Пишущих машинок в то время в воинских частях не было, все документы от руки, каллиграфическим почерком, исполняли штабные писари. Богинов просматривал списки новобранцев, и неожиданно в глаза ему бросилось: «Бобров Всеволод Михайлович, 1922 г. р.» Фамилия «Бобров» – весьма распространенная, и не будь той случайной встречи на омском вокзале, Богинов наверняка не обратил бы на нее внимания. Но теперь он твердо знал, чья судьба находится у него в руках.

Богинову было известно, что по решению государственных и партийных органов некоторых ведущих футболистов страны, как и некоторых артистов, ученых, не отправляли на фронт, используя их для работы в тылу. Это решение было мудрым и дальновидным, оно свидетельствовало о глубокой вере в грядущую Победу и закладывало основы послевоенного развития искусства, физической культуры и спорта. Безусловно, в тот момент Богинов не предполагал, что из маленького Севки Боброва, какого он знал, вырастет выдающийся футбольный форвард. Но он вспомнил прекрасную, зрелую игру – Владимира Боброва, которого, возможно, уже нет в живых, перед его глазами возникло постаревшее, сникшее лицо Михаила Андреевича Боброва, который проводил в армию второго сына… И дарованной ему, капитану Богинову, властью решил не брать на фронт красноармейца Всеволода Боброва, словно этот Всеволод Бобров был одним из лучших футболистов страны.

Богинов ткнул пальцем в фамилию «Бобров» и приказал писарю: – Такие маломерки мне не нужны. Вычеркни и перепиши лист. В тот раз, в Омске, Дмитрий Богинов так и не увидел Всеволода Боброва воочию. И летом 1945 года, когда впервые после войны пришел «поболеть» на московский стадион «Динамо», не узнал в высоком, атлетически сложенном форварде ЦДКА своего бывшего товарища по ленинградским футбольно-хоккейным командам. На трибунах только и говорили о Боброве, однако в сознании Богинова этот великолепный нападающий никак не ассоциировался с маленьким Севкой довоенных времен. Лишь позже кто-то из ленинградских футболистов сказал, что это и есть тот самый Севка. И встретившись с Бобровым после одного из матчей, Богинов с изумлением понял, какого «маломерка» он вычеркнул из списков призывников 1942 года.

Любопытно, что Дмитрий Цветков, в первый раз наблюдая за игрой Всеволода Боброва с трибун стадиона «Динамо», тоже абсолютно не признал его, даже в голову не пришло сопоставить могучего, рослого армейского форварда с бывшей Козявкой. Цветкову «открыл глаза» Анатолий Викторов, тоже сестрорецкий спортсмен, который впоследствии играл в хоккейной команде ВВС вместе с Бобровым. Маленький Егорыч был поражен безмерно – потрясен, сражен.

Все это происходило позже, после Победы. Однако путь в большой спорт для Всеволода Боброва начался именно осенью 1942 года, когда красноармеец Бобров остался в военных лагерях. Как раз в это время начальник Ярославского военного интендантского училища, дислоцированного в Омске, генерал Белов решил создать сильную футбольную команду. В нее вместе с лучшими игроками спортклуба «Прогресс» Зубаревым и Цвилихом был включен Всеволод Бобров.

Той же осенью он стал курсантом училища.

Команда, за которую он играл, сразу стала сильнейшей в Омске. Ее посылали для товарищеских игр в другие крупные города Сибири.

Так начала восходить спортивная звезда Всеволода Боброва.

В ярославском госпитале Владимир Бобров пролежал полгода, выписали его по инвалидной статье. Однако податься ему было некуда: он не знал, где родные, да и живы ли они вообще. И Владимир Бобров решил поехать… на фронт. Он категорически отказался от демобилизации по инвалидности и потребовал снова, направить его в действующую армию. Рапорт удовлетворили, однако сперва послали Боброва на долечивание в инвалидный дом отдыха близ Ярославля. В это время Владимиру удалось списаться с двоюродной сестрой Валентиной Бушуевой. А уж от нее в середине 1943 года он узнал адрес родных.

Письма от Михаила Андреевича начали приходить часто. В одном из них отец с душевной болью и тревогой писал о племяннике Борисе, сыне родной сестры Михаила Андреевича. Боря с самого раннего детства рос вместе с Володей и Севой, получилось так, что даже имя ему дали в семье Бобровых. Но в период эвакуации обстоятельства сложились неблагоприятно, Борю не удалось вывезти из осажденного Ленинграда. Его родители умерли, и одиннадцатилетний ребенок остался один. Он пережил все ужасы блокады и уцелел лишь благодаря исключительной воле к жизни, а также непомерному для его возраста мужеству. Хлебной пайки, выдававшейся по карточкам, не хватало, и маленький мальчик выменивал на пищу вещи, оставшиеся в доме. Но стоили эти вещи гроши, за них можно было получить лишь самую дешевую еду – студень. И однажды Борис принес с рынка студень… с трупным ядом. Когда ребенка по «дороге жизни» вывезли из Ленинграда, он заболел дистрофией в очень тяжелой форме.