Гарун Тазиев - Этна и вулканологи

• Название: Этна и вулканологи
• Автор: Гарун Тазиев
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1976

Гарун Тазиев, известный вулканолог, рассказывает о своих необычайных путешествиях, связанных с изучением деятельности вулканов. Очень точно он описывает поразительные зрелища и явления, происходящие при извержении вулканов, которые он наблюдал.

В книге приводится история гибели цветущего города Сен-Пьер, а также ряд других историй, послуживших уроком для человечества в деле более пристального изучения грозного явления природы.

---

Если вам некуда спешить, а спину не оттягивает тяжеленный рюкзак, если погода чудесная, а ваши ноги привычны к ходьбе и дыхание ровное, переход по этим жутковатым просторам способен доставить удовольствие. Я прямо купался в нем и забирал все круче на север, не желая отклониться к востоку, где проходит грунтовая колея для «джипов». Ее пробил в прошлом году Винченцо Барбагалло с жителями Лингвалосса, чтобы возить к вершине туристов, желающих полюбоваться извержением. Нет, выйдя на дорогу, я лишился бы столь нечасто выпадающего ощущения счастья.

Я шел наугад. Лава местами была ровной как ладонь, и я был ей благодарен за это; разом утихала тупая боль в покалеченной ноге, а долгий путь обходился без прыжков и балетных па. Я чувствовал себя превосходно: ходьба порождала своеобразное опьянение. Дикий зверь всегда сберегает силы на тот случай, когда они действительно понадобятся. Я с давних пор знаю, что подобную атлетическую форму очень трудно обрести, а потерять можно в два счета, и сейчас мышечная радость добавлялась к мимолетному ощущению счастья. Естественно, в радостном теле – радостный дух.

Безбрежные просторы окаймлял горизонт нежно-голубого цвета. Череда долин и холмов тянулась волнистой нежно-пастельной линией. А вдали прелестная зелень уже покрывала вздымающиеся груды склонов; такую зелень можно видеть лишь на редких витражах и картинах Кватроченто, зелень одновременно деликатную и насыщенную, зелень трав и деревьев, отстоявших слишком далеко, чтобы из различить. Впрочем, я и не старался делать это, мне и так хорошо. Еще дальше темно-изумрудная линия сосен переходила в сероватые пятна далеких селений, и, наконец, совсем вдали было море.

Всю неделю, что мы провели выше 3000 метров, я видел лишь черные скалы, серый пепел, дым и небо; убежищем нам служил грязный бетон гостиничной постройки, уже покрывшейся пятнами проказы, хотя ее не успели заселить. Отель уже получил знаменитое имя, используемое ныне в хвост и гриву: «Башня философа»!

Откровенно признаюсь, мы были счастливы, что можем там спать и готовить еду, хранить драгоценные инструменты, слушать, как Фанфан Легерн мучает аккордеон или издает веселые йодли в два голоса со своим другом, тоже Фанфаном – Зандом. Не будь этого убежища, нам пришлось бы мучиться с жильем, как обычно бывает на вулкане. И тем не менее эта казарма оскорбляла взор, так что сейчас его просто следовало хорошенько омыть видом долов и холмов, пронзительной зелени и мягких линий.

Скоро я добрался до снежных полей. Никогда не думал, что столько снега может оставаться к середине июня! Оказалось, что ниже остановившихся фронтов лавы 1969 и 1970 годов, видимо еще теплой, поскольку снег там не держался, весь северный склон горы между 3000 и 2500 метров над уровнем моря был покрыт белой шубой. После немного извращенного удовольствия, которое я получал, бредя по скалистому нагромождению вулканических излияний, я теперь с не меньшим наслаждением двинулся широким шагом по крепкому фирновому насту, переливавшемуся мириадами бликов под жгучим солнцем.

А вот и снова мне приходится подглядывать чужую жизнь – далеко внизу вижу ярко-зеленое пятнышко. Спускаюсь еще немного – это снежный плуг. Водитель все еще не замечает меня, занятый своей машиной. Наверх доносится стрекотание дизеля.

Еще добрых минут пятнадцать я спускался незамеченным. А когда наконец человек меня увидел, то застыл в изумлении: с этой стороны обычно никто не приходит. Я думал, что увижу молодого парня, из тех, что работают обычно на таких склонах, а это оказался старик. Лет ему было, конечно, меньше, чем мне, но он выглядел старше. Ведь это был крестьянин – худой, жилистый, честный и явно бедный, проведший всю свою жизнь в тяжком труде, который так быстро старит…

– Вы, значит, оттуда… И как там, на другой стороне?

– Нормально, нормально. Снег уже сошел.

– Уже сошел? Им всегда везет, на той стороне…

Он выключает мотор, и сразу становится слышно, как поет ветер. Полдень. Он приглашает меня перекусить с ним. Отыскиваем сухой камень побольше, устраиваемся. Вытаскиваем хлеб, нож, банку, тунца, апельсины.

– Да, везет им на юге. Солнце топит снег аж на месяц раньше…

– Давно очищаете поле?

– Дней десять будет. Видите, вон откуда спускаюсь.

Он показывает рукой на север. Три километра, не меньше, он уже очистил своим стальным плугом. Между ровных отвалов чернеет голая земля, жадно греющаяся на весеннем солнце, кое-где уже проглядывают скудные участки альпийских лугов.

Мой новый приятель протягивает бутылку вина, старинную двухлитровку, которую выдувают ручным способом. Я делаю большой глоток, чтобы уважить собеседника. Бутылку он допьет за оставшийся час, нарезая крупными ломтями хлеб и беря его осторожно двумя пальцами; ножом он вытаскивал из банки маленькие кусочки тунца и отправлял их в рот.

– Сейчас уже ничего, со снежным котом жить можно, – говорит он. – А недели три назад было плохо. Слишком холодно. Понимаете? А теперь ничего.

«Снежный кот» – это гусеничный плуг. Но при чем тут кот?…

Это буквальный перевод названия американской машины на гусеничном ходу, построенной в свое время для полярных экспедиций.

Кстати, раз уж речь зашла об этимологии, каково происхождение слова «вулкан»? Все словари, в том числе академический Литтре, полагают что оно происходит от Вулкана, бога подземного огня. Так вот, похоже, это ошибка. Во всяком случае один профессор-филолог сейчас утверждает, что в классической латыни данный термин не встречается. Он появляется лишь в конце XV – начале XVI века в отчетах иберийских мореплавателей. «Волкан» или «болкан» (в испанском «б» и «в» часто произносятся одинаково и взаимозаменяются), он же «булкан» или «букан» – так называли рокочущие горы…

Мой друг полез назад на своего гусеничного кота, взревевшего, словно настоящий букан, а я зашагал к широкой седловине, разделяющей крутые склоны северной Этны. Посреди этой впадины пролегает скалистый хребет, почти целиком погребенный под напластованиями пепла. Место называется Пицци Денери, и именно его мы облюбовали для постройки обсерватории.

Седловина расположена сравнительно далеко от вершинных кратеров, но они хорошо видны. С другой стороны она надежно защищена от потоков лавы, изливающихся, как правило, в другом направлении, а риск неожиданного извержения невелик. Более того, хребет проходит как раз над теми трещинами, что погубили в 1928 году город Маскали и угрожали повторить это в мае – июне 1971-го.

Обсерваторию необходимо строить на возвышении, дабы она избежала печальной судьбы своей предшественницы, неразумно возведенной на ровном, даже слегка вогнутом месте. К сожалению, с этой стороны Этны возле вершины нет паразитных конусов. Единственный выступ – Пицци Денери.

На пустынных просторах северной и западной Этны вообще нет ни одной саттелитной горы. Только на востоке я увидел вдали два конуса-близнеца. Мне давно хотелось их осмотреть, но даже сегодня это не удастся сделать. Их склоны чрезвычайно круты для базальтовых вулканов; скорее, подобная форма заставляет думать о паразитных конусах-хорнито, но высота их не может не интриговать.

Конусы зовутся Фрателли Пии, то есть «любящие братья». Мне так и не удалось установить, отличаются ли они чем-нибудь от двухсот паразитных конусов, рассеянных по склонам Этны. Может, в самом деле они являются свидетелем извержения, описанного безымянным поэтом, современником Вергилия. Как гласит легенда, они и есть те самые братья, которых Юпитер в награду превратил в две приметные горы…

«Давным-давно случилось так, что пещеры Этны изрыгнули огонь, – писал поэт, – и гора вся обратилась в пламя, а ее котлы неистово клокотали. Громадные жгучие волны понеслись вниз. Загорелись поля, жнивье, и вместе с урожаем горели землепашцы, пылали леса и холмы; огонь хватал все впереди себя. Каждый брал добро, которое мог унести, и бежал прочь. А тех, кто мешкал, огонь пожирал… Когда раздался треск в соседнем доме, Амфион и его брат Анафий заметили, что их отец и мать, увы, не в силах от старости спастись бегством и пали на пороге. Братья подняли их на плечи и заторопились сквозь пламя. И пламя застыдилось и не тронуло этих любящих юношей, а пропустило их и угасало там, куда они ставили ногу. Справа и слева бушевал всепожирающий огонь, но оба брата благополучно прошли сквозь него и донесли до безопасного места свои драгоценные ноши. Живые и невредимые, они удалились всей семьей.

Столь благочестивые юноши провели потом свою жизнь в спокойствии и добре, а у Плутона их ждало уготованное место. Поэты воспевали их…» Два тысячелетия лавы обходят эти две особняком стоящие горы, словно желая сохранить память о Фрателли Пии – любящих братьях. К сожалению, они слишком далеки от северо-восточной бокки и центрального кратера, чтобы строить на них научный наблюдательный пункт. Да и не будет ли это святотатством?