«ЕСЛИ» - ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» №7 2007 г.

• Название: ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» №7 2007 г.
• Автор: «ЕСЛИ»
• Издательство: "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2007

---

ДЕЛА ИЗДАТЕЛЬСКИЕ

Евгений ВОЙСКУНСКИЙ: «ЛЮДИ — ЭТО САМОЕ ГЛАВНОЕ»

Краткая аннотация к последней книге Евгения Львовича Войскунского «Румянцевский сквер» начинается так: «Один из старейших российских писателей в своем новом романе…» Это так. Евгению Львовичу исполнилось 85 лет. А среди отечественных писателей-фантастов он просто самый старший. Строго говоря, «чистым» фантастом Войскунского называть не следует. Он просто очень хороший писатель, автор многих прекрасных книг, среди которых немало фантастики.

Несколько читающих поколений начинали знакомство с жанром со знаменитого «Экипажа «Меконга» Е.Войскунского и И.Лукодьянова — классики советской НФ. Книга вышла в 1962 году, почти полвека назад, выдержала много переизданий и совершенно не устарела. Потом последовали «Черный столб», «Очень далекий Тартесс», лиричный и романтический «Плеск звездных морей», «Ур, сын Шама», «Незаконная планета»…

Поэтому первый вопрос, увы, банален, но неизбежен.

— Почему фронтовик, кадровый офицер Евгений Войскунский начал писать фантастику?

— Да потому что любовь к такой литературе у меня была с самого раннего детства. Читал Жюля Верна, Александра Беляева и, конечно же, Герберта Уэллса. Одна из первых прочитанных фантастических книг — «20 тысяч лье под водой». Меня навсегда поразил образ: капитан Немо и Аронакс идут по морскому дну и беседуют.

— Некоторые семинаристы-малеевцы, к слову, утверждали, что вы и сами очень похожи на капитана Немо… А ваша морская профессия тоже связана с любовью к Жюлю Верну?

— Нисколько не связана. Я о море и не помышлял, хотя родился на берегу моря и очень его люблю. Но на флоте служить никогда не собирался. В 1939-м году окончил десятилетку в Баку и поехал в Ленинград поступать на архитектурный факультет Академии художеств. Однако оказался недостаточно подготовлен по рисунку и не прошел. Зато на факультет истории и теории искусств меня как отличника приняли без экзаменов. Одновременно поступил на подготовительный курс по рисунку, намереваясь перевестись на архитектурный.

Но подошли мои годы, и осенью 1940-го, несмотря на ходатайство Академии об отсрочке, меня призвали в армию. Предложили на выбор топографическое училище, артиллерийское и, кажется, даже кавалерийское. Но я свое будущее с армией не связывал, намереваясь через два-три года вернуться в Академию, и от предложения отказался. Тогда послали служить рядовым. Нашу команду привезли в Кронштадт а оттуда на полуостров Ханко, который достался нам от Финляндии после закончившейся несколько месяцев назад войны.

Тогда там везде были развешаны лозунги: «Превратим полуостров Ханко в неприступный советский Гибралтар!» Я и сам потом малевал такие же, когда меня взяли в клуб батальона художником.

— Там, на Ханко, вы встретили войну…

— Да. Оборона Ханко продолжалась 164 дня. Мы ушли на Кронштадт в ночь на 2 декабря с последним конвоем на огромном турбоэлектроходе «Иосиф Сталин» в сопровождении нескольких эсминцев, тральщиков, морских охотников и торпедных катеров. Финский залив был сильно минирован, и каждый такой переход сопровождался большими потерями. Транспорт был набит людьми страшно. Во втором часу ночи погас свет, и раздался ужасающий взрыв. Это была мина. За ним — второй. Мы были вместе с Михаилом Дудиным, который потом стал знаменитым поэтом. Кругом паника, крики, что тонем… Настроение, конечно, жуткое. Не то чтобы страх, а тоска какая-то… Нам сунули носилки, и мы с Дудиным носили из трюма раненых в кают-компанию — там врачи развернули лазарет. В какой-то момент Дудин затащил меня в нашу каюту где были составлены винтовки, и сказал: «Не хочу рыб кормить. Давай…» Я вырвал у него винтовку…

К концу ночи мы с ним выбрались на верхнюю палубу. Сыпал снег, и здорово штормило — баллов пять, наверное. Наш транспорт осел и накренился. Мы увидели, что к нам подходит тральщик. Волны то с грохотом наваливали его на борт «Сталина», то отбрасывали. Улучив момент, люди просто прыгали на него с тонущего корабля. Не всем удавалось попасть на палубу тральщика, некоторые промахивались и падали в воду. В какой-то момент Миша Дудин тоже прыгнул — удачно! Слышу его голос: «Женька, прыгай!» Не знаю, что меня удержало. Буквально в то же мгновение волна отбросила тральщик далеко от транспорта. Заработали его двигатели, и он ушел. Ощущение было такое, что все для меня закончилось…

Не знаю, сколько прошло — пять минут или полчаса, мне казалось, что вечность. И вдруг подошел еще один тральщик, БТЩ-217, я навсегда запомнил его номер. И я на него прыгнул. Корабли конвоя были перегружены людьми, но снять всех с транспорта так и не смогли. Весь день мы шли сквозь незатихающий шторм. Однажды налетел «Юнкерс», но его встретили безумным огнем, стреляя из всего, что было на борту. Он отвалил в сторону и улетел. К вечеру мы пришли на военно-морскую базу на острове Гогланд.

А транспорт не затонул. На нем осталось больше, чем спаслось — около трех тысяч людей. Течением его прибило к южному берегу занятому немцами, все попали в плен, и судьба их была страшной. Выжили немногие…

— Тема войны постоянно присутствует в вашей реалистической прозе. И все же пер вой книгой был написанный в соавторстве с И.Лукодьяновым «Экипаж «Меконга».

— Не первой. Когда я в 1956 году ушел в запас и вернулся в Баку, у меня уже вышла книга морских рассказов. Исай Борисович Лукодьянов, мой двоюродный брат, был старше меня на девять лет. И если в детстве мы с ним не слишком общались, то тут очень сблизились. Я писал о том, как родился замысел книги. Как-то раз мы с Лукодьяновым и моим сыном Аликом вышли из цирка и вдруг услышали визг тормозов на перекрестке. Мы увидели, как из-под колес грузовика вынырнул пешеход, которому чудом удалось спастись в самый последний миг. Но впечатление было такое, будто он прошел невредимым сквозь машину. Именно это происшествие и стало толчком к рождению сюжета романа.

— Последней вашей книгой в жанре фантастики стала «Незаконная планета», вышедшая в 1980 году. После нее, к великому разочарованию своих читателей, вы фантастику уже не писали…

— В семидесятые годы в советской фантастике происходили не слишком приятные события. Сменилось руководство редакции фантастики и приключений в издательстве «Молодая Гвардия» — фактически оно стало монополистом в области издания фантастики. Мы с Лукодьяновым, как и братья Стругацкие, попали в немилость и у нового руководства, и у чиновников Госкомиздата. За книгу «Ур, сын Шама», героем которой был шумерский юноша, нас даже обвинили в сионистской пропаганде. Мол, какой-то семит учит уму-разуму советскую молодежь. Вообще я не знаю, кто такие были древние шумеры. Олжас Сулейменов, например, утверждал, что они тюрки.

Но дело не только в этом. Я почувствовал, что мне необходимо написать о виденном и пережитом. Война надвинулась на меня с такой неодолимой силой, что противостоять этому я не мог и не хотел. У меня созрел замысел, который был реализован в романе «Кронштадт».

— Потом были еще книги о пережитом вами и вашими сверстниками. Последняя из них — недавно вышедший роман «Румянцевский сквер» — охватывает почти семидесятилетний период истории нашей страны — с тридцатых годов до сегодняшних дней. Трудной истории, зачастую горькой. Скажите, а какое время вспоминается вам с наибольшей приязнью?

— Пожалуй, хрущевская оттепель. 1956 год, между ХХ съездом и венгерскими событиями, с февраля по октябрь — это было удивительное время. Вспыхнувшие надежды, страна оживала, люди перестали бояться, начали говорить нормально. Это была попытка возрождения, попытка прийти в себя. Страна, люди после долгих лет оледенения осматривались, оглядывались. Какие перспективы разворачивались! Культ сброшен с плеч, перестали сажать, из тюрем возвращаются невинно осужденные. Мы ожидали многого, и жаль, что это время длилось так недолго.

— А перестройка? Сегодняшнее время?

— О сегодняшнем времени хочу сказать, что, прежде всего, оно мне не нравится. Думаю, не стоит объяснять почему. Перестройка? Да, мы встретили ее с интересом. Это были лихие, неожиданные времена, с диспутами на съезде народных депутатов, которые мы смотрели с таким же интересом, как, вероятно, французы читали сообщения с заседаний Конвента в 1791 году. Наступили годы новой надежды, которая затем сменилась разочарованием. Не то чтобы я пошатнулся в своих либеральных взглядах, но происходящее в девяностые годы вызывало противоречивое впечатление. У Макиавелли в статье о государстве была такая мысль: «Результатом тирании может быть только развращенное общество». Вот это самое мы и получили. А результатом этого развращенного общества стало все, что произошло — дикая приватизация, непонятные залоговые аукционы, нувориши из бывших комсомольских работников…