Дмитрий Вернидуб - Полынь и порох

• Название: Полынь и порох
• Автор: Дмитрий Вернидуб
• Жанр: Боевик
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-036797-Х, 5-9725-0421-9

Россия, залитая огнем Гражданской войны, кровавая мясорубка на Дону, некогда прозванным Тихим…

Трое молодых парней, недавних гимназистов, сражаются против красных. В их душах любовь к тому миру, который рушится на глазах. В их сердцах ненависть к захлестнувшим родину бесовским ордам.

Как выжить в этом кошмаре и остаться людьми? Как победить предательство, пустившее корни в самом сердце белого казачества?

---

– Верно, – согласился Алешка. – Так что же, выходит, Ступичев ждал латышей?

– Не знаю. Но кто-то еще должен был остаться. Одному, да с больной рукой, вести подводы и спрятать груз не под силу. По-моему, надо в районе Берданосовки искать.

Вениамин Барашков никогда не учился посредственно. Окончив гимназию с отличием, эрудированный отпрыск купца второй гильдии Семена Аполлинарьевича Барашкова вполне мог рассчитывать на карьеру преуспевающего адвоката. Но Веня, вопреки всем ожиданиям, поступил в Донской политехнический институт. Мальчик любил химию. Причем любил в основном экспериментально-практическую ее часть.

Всевозможные взрывы и возгорания в папашином доме были делом если не обычным, то, по крайней мере, всегда ожидаемым.

«Чертов бомбист! – кричал в сердцах Семен Аполлинарьевич после очередного пиротехнического опыта. – Ты нас по миру пустишь!»

Но совсем пресекать Венины эксперименты меркантильный папаша не решался. «А вдруг и правда второй Менделеев растет? Вон Нобель какую монополию отхватил: почитай полмира его шашками бабахает».

Профессора Вениамина хвалили и считали одним из самых перспективных студентов курса. Стоило связаться парню с какими-нибудь эсэрами, и появился бы у революции еще один «кулибин», ставящий науку физического уничтожения власти превыше всего на свете.

Но Веня был не таков. Все-таки отцовское мироощущение укрепило фундамент его политических воззрений, сделав убежденным монархистом.

«Демократия – наркотик для малодушных и почва для жуликов, – говорил он своему другу Журавлеву, открывавшему было рот в защиту Временного правительства. – Понимаешь, Анатолий, все, что делал Керенский, подходило только Керенскому. Мы же в России живем, а она – четыреста лет как империя. Надо уметь управлять, а не словесами воздух сотрясать».

В отряде Чернецова умение делать бомбы особенно пригодилось. Изделиями Барашкова рвали рельсы и хаты, да так, что только пух и перья летели.

«Эй, алхимик, – смеялся ротный Осниченко, – взрывчатки на Совнарком останется?»

Вениамин только хитро улыбался.

Пробираться в Ростов Лиходедов решил с Барашковым.

«Стратег, и в технике разбирается. С таким вероятность устроиться поближе к штабу довольно высока, – размышлял Алексей. – Серега Мельников силен, надежен, но слишком прямолинеен, да и знаний маловато. Толик Журавлев не трус, рассудителен, и не такой наглый – хороший тормоз для Сереги. Пусть оба пока остаются в Берданосовке и наблюдают за происходящим».

Выбор командира был товарищами одобрен. Только Мельников немного покочевряжился – ну как же, лучший друг все-таки, а его оставляют совсем не героически болтаться по округе, занимаясь расспросами жителей и наблюдением. Но после терпеливых Алешкиных объяснений Серега согласился.

А наблюдать, как потом оказалось, было за чем.

Никогда хутора и станицы между двумя главными донскими городами не выглядели так уныло. Конец зимы 1918 года повыгонял хозяев синеставневых куреней на поля Гражданской войны. Иногда мужчины появлялись у своих баб и детей, чинили прохудившиеся крыши и поваленные плетни, а потом, подхваченные очередным кровавым вихрем, снова уносились рубить друг другу головы.

Многие донские хуторяне скитались где-кто в поисках правды, лучшей доли и военного счастья, примеряя поочередно то белые, то красные одежды. А искомая ими правда так и оставалась ждать на родных дворах, отражаясь в глазах полуголодных ребятишек.

Несмотря на такое неприглядное положение вещей, на станции Берданосовка без конца что-то грузили и разгружали, подавали вагоны и пили в станционном буфете.

Спустя день после разделения Алешкиной группы на две части ушедший в разведку на станцию Журавлев битый час слушал душевные излияния буфетчика Митрофана, пытаясь повернуть ход мыслей местного Цицерона в полезное русло. Буфетчик неожиданно проникся доверием к воспитанному, хотя и просто одетому пареньку, не требовавшему сдачу.

Больше всего Митрофана беспокоило революционное отношение граждан к спиртному. Народ тупо жрал спирт во всех его видах и концентрациях. Война приучила туманить мозги и греть нутро на ходу, не размениваясь на длительные застолья. Паче прочего сама идея вкушать дары виноградной лозы, закусывая как положено, в соответствии с кулинарными правилами, воспринималась теперь как контрреволюция и покушение на народную свободу.

– Пришлые мускат от пива не отличают. Да и на кой им пиво, если от него у них одна нужда случается, – жаловался Митрофан. – Ну ладно, хотите водку в три горла жрать, так платите и закусывайте. А то нагрянет комиссар какой: маузер под нос, и пои его орлов на халяву. А они водку лопают как кони… А про плату заикнешься, так ты – мироед, и добро народное прикарманил. Да я за это пойло в Ростове кровные отдавал! И что ж это получается? При «временных» доход был, при Каледине, царство ему небесное, тож имелся. Добровольцы не обижали… – Буфетчик мечтательно прищурился. – Уж больно господа офицеры вина крымские уважали. А на «Массандре», к примеру, самый навар. А эти… – Кислая улыбка исказила лицо Митрофана. – После них ни водки, ни денег, да еще спалят что-нибудь. Вон, дом покойного Громичука, и тот пожгли. Аркемолог проживал, все курганы копал – древности искал. Порешили его еще при Керенском, со всей семьей. Ужасть! Темное дело… Здешние дом стороной обходили. Говорили, что сила там нечистая обитает. Так заброшенный и стоял, дом-то.

– Археолог, наверное, – поправил Журавлев.

– Вот-вот, я и говорю.

– А когда пожгли-то?

– Да в аккурат после того боя в Большом Логу. – Митрофан заговорщицки наклонился к Анатолию и распахнул свои коровьи глаза:

– Гутарят, обоз у них был какой-то, так его и не поделили. Опосля у пепелища лошади распряженные бегали, а телеги пропали… Как пить дать, нечистая взяла!

Анатолий тоже, на всякий случай, перекрестился.

Хотя некоторые сомнения по поводу целесообразности имелись, Мельников с Журавлевым решили пепелище осмотреть.

Беглый осмотр сгоревшей усадьбы ничего не дал. Перекрытия дома рухнули. Кроме груды обугленных бревен и треснувших закопченных стен, ничего не осталось.

И все же партизаны несколько дней по очереди наведывались к дому археолога и часов по пять-шесть вели наблюдение. Лошадей, арендованных у станционного буфетчика, прятали в овраге.

Наконец Журавлев, направляясь в очередной дозор к пепелищу, увидел перед собой всадника на пегом коне. Ежась от утреннего холода и безудержно зевая, Анатолий чуть не подавился, когда верховой вдруг пропал из виду.

«Так он же туда свернул!» – студент подскочил в седле и вытащил из кармана браунинг. Кобыла словно почувствовала напряжение седока и вся подобралась.

– Ну, Люська, – шепнул ей Журавлев, – щас мы выясним, чего ему здесь надо.

У поворота они с Люськой немного постояли, потом спустились в овраг.

Обойдя усадьбу с другой стороны и спрятавшись за толстенной акацией, Анатолий увидел, как незнакомец ходит по двору. Парень остановился на месте какой-то сгоревшей дворовой постройки.

«Наверное, там был погреб», – решил студент. Неизвестный тем временем толкнул обгоревшее бревно ногой. Бревно откатилось, подминая рассыпающиеся останки строения.

«На подъесаула не похож, – разглядывал чужака Анатолий, знакомый с ним лишь по Серегиному описанию. – Слишком угловат, юрок, выглядит моложе. Наверное, мой ровесник, походка размашистая. Не рыжий… Нет, это не он».

Тут незнакомец нагнулся, потянул и со скрежетом вытащил из-под головешек лист кровельного железа.

«Что ему там надо? – удивился Журавлев. – Может, овин покрыть нечем?…»

Однако молодой человек вдруг стал на четвереньки, сунул голову в образовавшееся углубление и принялся что-то там рассматривать. Потом, явно удовлетворенный увиденным, вернул лист на место, накатил бревно и для верности присыпал место золой. Сняв картуз, отряхнул руку о полу гражданского пальто и причесал пятерней темные, волнистые, спадавшие на лоб волосы. Затем, воровато осмотревшись, таинственный посетитель сгоревшей усадьбы (Журавлев успел разглядеть узкое, не мужицкого склада лицо) перекрестился, сел на коня и пустился в обратный путь.

Глава 9

«С приходом красных торговая жизнь города замерла. Решив ее оживить, 17 февраля Исполнительный комитет Совета рабочих и казачьих депутатов в ультимативной форме приказал открыть все торговые предприятия.

Однако магазины и лавки стояли почти пустыми. С таким же успехом пытались реанимировать работу театров, синематографов и увеселительных заведений. Потерпев полное фиаско на этом фронте, рабоче-крестьянская власть взялась за население.

Под угрозой расстрела было приказано сдать все излишки продовольствия. Там, где что-либо находили, бесцеремонно реквизировали все, якобы для пополнения общественных запасов. Особенное внимание, как и стоило ожидать, обратили на винные погреба и спиртные склады.