Анатолий Калинин - Запретная зона

• Название: Запретная зона
• Автор: Анатолий Калинин
• Издательство: Госкомиздат СССР
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989

Писателя Анатолия Вениаминовича Калинина представлять не надо. Его произведения не просто известны, а стали, можно сказать, хрестоматией нашего времени. Гражданскую войну, раскулачивание, кровавые дороги Великой Отечественной, голод и разруху прошли сыны донских степей.

В романе «Запретная зона» повествуется о строительство Волго-Донского канала. «Запретная зона», являясь самостоятельным произведением, вместе с книгами «Товарищи», «На юге», «Гремите колокола!» входит в завершенный писателем цикл произведений о военных и послевоенных годах.

---

– Договаривайте,

– Рыжий.

Греков засмеялся:

– При чем здесь его… масть?

– Не говорите. Рыжие они все упорные. Запустит руку в свою шевелюру и ни с места. А тут не одно упорство нужно. Вы того казака помните, что во время ледохода приезжал?

– Суровый старик.

– Теперь он повадился уже каждое воскресенье ездить…

– Зачем?

– Говорит, у него здесь на стройке работает внучка, но я подозреваю, что он не столько ради нее, сколько как уполномоченный от таких же, как сам, стариков и старух. Станет под прораном на том бугре, – Цымлов показал в окно, – и смотрит. А в прошлое воскресенье, когда я мимо проходил, придержал меня крючком байдика за плечо. «Это что же вы там строите, мост?» – «Нет, – отвечаю, – это называется прораном». – «А как же, – спрашивает, – вы по этому прорану будете ездить, если в нем такие дыры?» – «Через них мы и завалим камнями Дон». – «А куда вода денется?» – «Будем собирать ее перед плотиной и выпускать сколько нужно». – «Посадите Дон на паек?» – «Не на паек, а чтобы зря не пропадала». Тогда он как ворохнул на меня глазами из-под дремучих бровей: «Вот как он развернется и разом смахнет к такой-то матери весь этот проран. Это же Дон». Повернулся и ушел.

– Так и сказал?

– Слово в слово.

Уже собираясь уезжать, Греков стыдливо вспомнил:

– Вы, Федор Иванович, не дадите мне на время ту монету?

Федор Иванович удивился:

– Какую монету?

– Из того горшка, что у вас на шкафу, – приглаживая ладонью волосы, пояснил Греков. – Понимаете, имел я неосторожность проговориться об этих монетах Танюшке, и она мне теперь покоя не дает. Всего на три-четыре дня, пока ей надоест, – заверил Греков.

– Можете хоть на три недели, – улыбаясь, сказал Федор Иванович, запуская руку в горшок, вымытый гидромеханизаторами из-под яра. – Если она полтысячи лет в сохранности пролежала в этом ropinV ке, можно быть уверенным, что в ручонках у вашей Танюши с нею ничего не случится. Успеет еще належаться под стеклом в музее.

Древняя, черная от времени монета заняла почти всю ладонь Цымлова.

– Чего только не находят теперь у нас на объектах, – передавая ее Грекову, сказал Федор Иванович. – Как-то взглянул на свой стол в конторе и даже вздрогнул: хазарский пестик от ступки, кузнечный молоток черт знает какой давности, казачье стремя, кулацкий обрез, орден Отечественной войны второй степени…

– Почему же вздрогнул? – глуховато спросил Греков.

– Как вам сказать… Лежали они в одном и том же песочке, хоть и на разной глубине. Теперь бы этот древний кузнец посмотрел, какими мы молоточками забиваем шпунты. И в чьих только руках она не была, а теперь окажется у вашей Танюши.

– И попросить она умеет так, что не отказать, – берясь за шляпу, виновато сказал Греков.

В этот момент Галина Алексеевна, появляясь в фартуке из кухни, преградила ему путь.

– Нет, Василий Гаврилович, уж теперь-то я вас не отпущу, – сказала она, отбирая у него шляпу. – В прошлый раз вы сбежали самым позорным образом, и теперь я дам вам амнистию не прежде, чем вы попробуете моего пирога. Да, да, я видела, как приехала ваша машина к конторе, и спекла его специально для вас. Израсходовала полкило муки и почти столько же дефицитного масла. Вы меня ввели в убыток, вы его и съедите.

Греков взмолился:

– В следующий раз, Галина Алексеевна, я съем два пирога, а теперь мне нужно к Автономову, а к двенадцати на пристань.

– В полночь? – недоверчиво спросила Галина Алексеевна.

– Из Ростова только один ходит пароход.

– Опять какое-нибудь начальство встречать?

– На этот раз, Галина Алексеевна, я встречаю сына.

Перед этим доводом она отступила. Но шляпу вернула ему не прежде чем он согласился на ее ультиматум.

– В таком случае вы возьмете пирог с собой и съедите его дома по случаю приезда сына.

Она знала, за какую потянуть струну. Покачивая головой, с завернутым в газету круглым пирогом под мышкой, вышел Греков от Цымловых.

Уже у машины догнал его Федор Иванович:

– Не забудьте, Василий Гаврилович, напомнить Автономову и про Коптева. Наша бумага уже вторую неделю у него лежит.

Дождь перестал. Но и омытые им звезды не могли бы поспорить с огнями, которые, чем ближе было к полуночи, тем все ярче разгорались внизу, под нависшей над поймой кручей.

8

Из углового окна управления пробивался сквозь малиновую штору свет, окрашивая еще невытоптанную лебеду. Раньше здесь был станичный выгон.

Когда Греков вошел к Автономову в кабинет, тот сидел, сцепив руки и подперев ими подбородок. Глаза у него были закрыты, китель вздымался и опускался на груди. Что-то заставляло его единоборствовать с усталостью в этот час, когда давно уже все спали. Не только в управлении – по всему поселку померкли окна. И батарея телефонов на тумбочке справа от стола Автономова не подавала признаков жизни.

Но едва Греков переступил порог кабинета, как Автономов, открывая глаза, совершенно свежим голосом, в котором всегда чудилась насмешка, спросил:

– Ты где это по ночам бродишь? Я тебе и в политотдел звонил, и Валентину Ивановну разбудил. В такое время все организованные люди спят. Где был?

– У Цымлова, – садясь, ответил Греков.

– И от него, заряженный какой-нибудь очередной идеей, – ко мне на штурм? – уже с нескрываемой насмешкой в голосе спросил Автономов.

– Почти.

– Выкладывай, – миролюбиво согласился Автономов. – Мне все равно дожидаться звонка министра. Но сперва расскажи о проране.

Обратно на левый берег Греков поехал от Цымлова не по наплавному мосту, а через проран и убедился, что Федор Иванович не напрасно был так уверен. Еще месяц – и можно будет перекрывать русло Дона.

– Если, конечно, не задержит нас с отводным каналом Гамзин, – заключил Греков.

Автономов усмехнулся:

– Если ты так уверен в Цымлове, то в Гамзине я тем паче. А с Приваловской?

– Там стоило бы лучше разобраться.

– Вот и разберись. Ты же в тридцатом году там людям райскую жизнь обещал.

– Этого я, между прочим, не обещал, – закипая раздражением, сказал Греков. Не любил он, когда Автономов начинал разговаривать с ним в таком тоне.

– И если надо, то без лишних церемоний с районными властями бери там все в свои руки.

– Но это уже после засыпки прорана.

– Не опоздай. Скоро вода начнет нам пятки мочить… Ну а теперь хочешь я сам скажу, по какому делу тебя сегодня уполномочил твой Цымлов.

– Он такой же мой, как и твой.

Автономов отвел его слова жестом.

– Не скажи. Я же не отрицаю, что Гамзин – тот больше мой. Но и без твоих слов мне уже известно, какой Цымлов замышляет новый человеколюбивый акт.

– От кого, Юрий Александрович, тебе это известно, если не секрет?

– У меня от тебя секретов не может быть. Ты же моя партийная совесть. Кого Цымлов через два дня на третий присылает ко мне на доклады вместо себя?

– Козырева?

– Но у человека, как тебе известно, кроме чувства совести, должно быть и чувство долга. Мой долг не позволяет мне обходить закон.

– Ты, Юрий Александрович, помнишь того ЗК, который прыгнул на льдину и погасил шнур?

– Что-то припоминаю, но смутно.

– Это был он.

– Кто?

– Молчанов.

Только на секунду колебание отразилось на лице Автономова.

– Это еще ничего не доказывает. Во время войны многие из лагерей попадали в штрафроты. Случалось, и зарабатывали звезды Героев Советского Союза. Но мы давно уже не по законам военного времени живем. Сегодня его расконвоируй, а завтра он опять сунет кому-нибудь под лопатку перо.

– И все же на этот раз твои информаторы обманули тебя.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Загляни в свою синюю папку и ты сам увидишь, о чем теперь тебя просит Цымлов.

Пошарив рукой в тумбе стола и раскрыв перед собой синюю папку, Автономов продолжал небрежно улыбаться, но Греков видел, как уже порозовели его щеки, улыбка, подергивающая уголки рта, все больше начинала напоминать гримасу, а руки шарили на столе: передвигали чугунную пепельницу, откручивали и закручивали ручку на пресс-папье. Больше всего Автономов не любил быть обманутым.

– Козырев свое получит, – сказал он. – Но из этого еще не следует, что и человеколюбивый проект твоего Федора Ивановича под аплодисменты пройдет.

– За что ты, Юрий Александрович, его не любишь?

– Разве это заметно?

– Даже слепому.

– Теперь и ты ошибся. Не его я не люблю, а когда он начинает ковыряться.

– Как это понимать?

– Наше дело строить, а не лезть в дебри.

– Боишься заблудиться?

– Не нами заведено.

– И на этом можно поставить точку?

Автономов долго не отвечал, склонившись над папкой. Большая белая рука его лежала на стекле, отражаясь в нем, как в зеркале. Когда, подняв голову, он взглянул на Грекова, тому показалось, что под фамильярной грубостью Автономов старается спрятать что-то другое.