Макс Мах - Квест империя

• Название: Квест империя
• Автор: Макс Мах
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-93556-931-0

Чудеса еще случаются. Иногда. И тогда гадкий утенок – обыкновенная питерская докторша Лика встречает своего сказочного принца – старого, действительно старого, коминтерновца Макса, и начинаются захватывающие приключения на Земле, в параллельных реальностях и в далекой галактической империи Ахан.

Перед вами космическая опера, которая не зря названа «Квест империя». Это квест, в котором есть место и космическим битвам, и рукопашным схваткам, и магии (чуть-чуть), и альтернативной истории с сестрой ее, криптоисторией, и детективу, и образам готического романа. Здесь есть все: любовь и война, боевые столкновения в Женеве и Петербурге, галактические аристократы и коварные руководители человеческих и нечеловеческих спецслужб и, естественно, верные друзья. Итак, квест начинается, а приз в этом путешествии за счастьем – империя. Скучно не будет.

---

Виктор затушил сигарету. Встал, постоял секунду, раздумывая над тем, чем бы еще убить время, и пошел чистить оружие. Чистка оружия занятие правильное, и заняла она его на целых два часа. Потом, в поисках ветоши, он забрался на чердак и наткнулся на коробки с книгами, оставшимися от былых былинных времен, от другого координатора, может быть даже и не от того, у которого принял дела он сам.

На глаза попалась книжка дяди Гиляя «Москва и москвичи», и Виктор стал ее неторопливо перелистывать, но вскоре увлекся. Не столько даже самой книгой увлекся, сколько поводом вспомнить свое детство в старой Москве и юность в старом Петербурге, в городах, которые, подобно сказочному граду Китежу, давно уже исчезли в водах забвения вместе со страной, которую они олицетворяли. И неважно, что Москва по-прежнему стоит на своих семи холмах, и не только на них уже; и называется, как и прежде, Москвой. Это другой город. А той Москвы, которая ассоциировалась у него почему-то с Масленицей, той Москвы уже нет. И никогда больше не будет, как не будет никогда уже того мальчика, которого звали Витя Дмитриев и который катался на санках с огромной деревянной горки. «Где? Когда? Но это случилось в Москве!» И Петербурга, того Петербурга, в который приехал подростком Виктор Викентьевич Дмитриев, нет и не будет, хотя и город есть, и дома многие в нем сохранились, как сохранился на Каменноостровском особняк тети Лизы; и называется этот город снова Петербургом, и тонет, как прежде, в тех же гнилых болотах, что и тот, старый, его, Виктора, Петербург.

Воспоминания не были ни мучительными, ни сентиментальными. Они походили на воспоминания о давно прочитанной книге или виденном невесть когда фильме. Они были подернуты легкой дымкой грусти, сродни запаху осени. В них была толика ностальгии, не по месту или времени, а по себе родном, но другом, давнем, навсегда утраченном, изжитом.

Из страны грез, из русского смутного Зазеркалья его вернул голос Вики, требовательно призывавшей его немедленно «найтись» и отозваться. Взглянув на часы, он обнаружил, что, пока грезил, наступил вечер. Было четверть шестого, и народ, вероятно, собирался к обеду.

– Ну и что мы имеем с гуся? – громко спросил он, спускаясь в зал.

– С гуся, Федя, мы имеем шкварки, – откликнулся басом Макс, подчеркнув многозначительной интонацией это свое «мы».

«Ну и что конкретно он имеет в виду на этот раз?» – усмехнулся Виктор.

– Кстати, а почему ты не в смокинге?

Виктор, спустившийся, наконец, в зал, ошалело смотрел на представшее его глазам чудо. Круглый стол был выдвинут ближе к середине зала и сервирован к праздничному обеду («Икебана!» – восхищенно присвистнул Виктор). Белоснежные салфетки («Их ведь еще стирать и гладить надо было»), кузнецовский фарфор, богемский хрусталь, серебро… И друзья его приоделись, насколько это было возможно в их положении.

– Я что-то пропустил? – спросил он, подходя к столу и беря в руки водочную бутылку с сургучной головкой.

– Еще нет, но обязательно пропустишь, – ответила ему Вика. – А ну, марш одеваться!

Все еще не пришедший в себя Виктор продолжал крутить в руках бутылку («Надо же, хлебное вино нумер…»).

– Где ты нашел? – спросил он, наконец, поднимая взгляд на Макса.

– В этом доме, если поискать, и не такое сыщется, я так понимаю.

– Да! – только и смог выговорить ошеломленный Виктор. – Подожди! – встрепенулся он. – А что все-таки случилось?

– С Новым годом тебя, Федя, – улыбнулся Макс.

– С каким Новым годом? – снова опешил Виктор. Женщины, прежде лишь улыбавшиеся загадочно, веселились уже вовсю.

– С пять тысяч семьсот шестидесятым, – серьезно ответил Макс.

– Ой, вейз мир![30] Я сейчас! – вскричал Виктор и рванул наверх.

Взлетев по лестнице и ворвавшись в их с Викой спальню, он первым делом достал из шкафа свои памятные боем в «Невском Паласе» костюм, рубашку и галстук и быстро переоделся. Затем достал с верхней полки белую картонную коробку и, держа ее на вытянутых руках, пошел обратно.

– С праздничком! – объявил он, входя. – Макс, вам Деды Морозы положены или как?

– Нам нет, но поскольку у нас тут интернационал…

– Да уж! – хмыкнул Виктор. – Интернационал три с половиной! Ладно, объявляю себя еврейским Дедом Морозом и предъявляю подарок.

Он поставил коробку на стол, и все увидели, что сверху к ней приклеен скотчем листок бумаги, на котором фломастером написано:

«Дорогому товарищу Хрусталеву от благодарных авиастроителей Союза ССР».

Дав присутствующим прочесть надпись, Виктор движением волшебника открыл коробку, и взглядам его друзей предстало весьма впечатляющее зрелище. Впрочем, интересны, как всегда, были детали, оценить которые, к сожалению, мог лишь Макс. Поэтому Виктор взял на себя функцию глашатая, когда Макс начал извлекать дары волхвов («Или, лучше сказать, данайцев? – мимолетно подумал он) на свет божий и передавать Виктории, которая вместе с Ликой встречала каждый новый предмет счастливым смехом.

– Je demande de l'attention, les dames et messieurs! Champenois Dom Perignon![31] – возвестил он, когда из коробки появилась пузатая бутылка. – Папиросы «Беломор» (две пачки). Обратите внимание, дамы и господа, что это не просто так «Беломор», а «Голубой Беломор» фабрики Урицкого. Шоколад бельгийский (только две плитки, к сожалению), курага тегеранской расфасовки (один пакет), чай цейлонский (одна пачка), сыр камамбер австрийского производства (одна коробочка). Все!

Утес не обманул. В тюках оказалось все, о чем просил Виктор, и даже немного сверх того, что неизвестный ему Утес счел правильным добавить к списку Виктора. И среди всего этого добра Вика нашла вот эту коробку, и сразу сообразив, кому она предназначена, передала ее Виктору. Сохранив посылочку в секрете, Виктор предполагал предъявить ее накануне прорыва. А что касается ее содержимого, то циничный Утес был в своем репертуаре. Виктор понимал, что вкусности подобраны впопыхах, на бегу, но все равно со смыслом.

«Да, – усмехнулся он про себя. – Широка страна моя родная…»

– Ну, за работу! – объявил Виктор, беря в руки бутылку шампанского. – Все ли готовы? Все ли готово? Тогда прошу приготовить бокалы!

– Не торопись, Федя. – Макс встал и, обведя взглядом собравшихся, остановил его на Лике, хотя говорить он продолжал, обращаясь вроде бы к Виктору: – Сегодня еврейский Новый год, поэтому, Федя, я тебя прошу, побудь пять минут евреем, пожалуйста. Я скажу браху – это благословение на пищу, если кто не знает, – и можно будет разливать и пить. Идет?

– Как скажешь! Мы, коммунисты, кем только не были, можем и евреями, если партия прикажет.

– Барух ата адонай… – начал читать Макс молитву.

«Благословен ты Господь… – автоматически перевел Виктор и вспомнил, как много лет назад, в Иерусалиме, они сидели в маленькой кофейне и Макс рассказывал о своем детстве в Праге. Когда это было? Кажется, в тридцать первом. Да, точно, в тридцать первом. А кофейня принадлежала армянину, сын которого, Ашот, был коммунистом. От воспоминаний его оторвал дружный вопль собравшихся: «Разливай!» – и Виктор стремительно переключился на шампанское.

Обед удался. Макс сделал невозможное. На столе были тушенные с сублимированным луком грибы, запеченная в углях утка и, наконец, как апофеоз, стейки из медвежатины.

– По-умному, – благодушно рокотал басом Макс, – медвежатину надо есть с яблочным соусом, но яблок я не нашел. Поэтому решил поэкспериментировать с медом.

– С медом? – Виктор отвлекся от созерцания великолепного куска мяса, лежащего перед ним на тарелке, и, потянувшись к заветной сургучной головке, спросил:

– А где ты мед тут умудрился достать?

– Пчелы, Федя, – наставительно поднял вверх указательный палец Макс, – бывают домашними и дикими. Как по-русски называются эти люди, которые собирают дикий мед?

– Так ты что, бортничал, что ли?

– Как ты сказал?

– Бортник, – старательно проартикулировал Виктор. – Бортничать.

– О да! – согласился Макс. – Я бортничал. Я был бортник. Я собирал дикий мед.

Виктор усмехнулся. Русский язык Макса качался, как маятник. Макс то говорил по-русски совершенно гладко, даже акцент смягчался, то его стопорило, и он начинал, как казалось, переводить с немецкого.

Стейки оказались выше всяческих похвал. Закончив со вторым и опрокинув очередную стопочку («Слеза, ну, чисто, слеза. «Поповка» – она и через сто лет «Поповка»!), Виктор оглядел повеселевших друзей (даже Лика раскраснелась, и ее усталые больные глаза засветились прежней живой зеленью) и сказал:

– А знаете что, ледиз энд джентльмен, давайте-ка сваливать с этой дачки!

– Что ты сказал, любимый? – подняла бровь Вика.

– Что отпуск закончился.

– Побежим сегодня? – по-английски спросила Вика. Она не была удивлена.

– А почему бы и нет? Выпили, закусили… Кураж есть?

– Есть!

– Ну так вперед! А скажи, Макс, мазаль еврейский гоям[32] тоже положен или как?