Энн Райс - Черная камея

• Название: Черная камея
• Автор: Энн Райс
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-23854-5

Тарквин Блэквуд, с детства отличавшийся необычными способностями, волей судьбы проникает в тайны своей семьи, и события начинают развиваться стремительно. Волей прекрасной и ужасной Петронии юный Куинн становится Охотником за Кровью. Подавленный обрушившимся на него Темным Даром, он обращается за помощью к вампиру Лестату...

---

"Я пойду. Никогда еще не занимался любовью с кем-то, подключенным к аппаратуре".

"Хорошо, – сладостно прошептала Мона, – потому что я приготовила три или четыре детских одеяльца, чтобы их испортить, а потом мы почитаем друг другу "Гамлета". У меня здесь режиссерская копия Кеннета Брана со всеми его пометками, так что мы сможем притвориться, будто заново смотрим картину. Ты прочтешь монолог Гертруды, где она рассказывает, как утонула Офелия, а я вытянусь на подушке как мертвая. Я успела раскидать цветы по всей кровати. Я навсегда останусь Офелией", – вздохнула Мона.

"Нет, ты моя Бессмертная Офелия, – сказал я, – я так и стану обращаться к тебе в своих письмах из Европы. Это будет твое имя для электронного адреса на компьютере. Мне кажется, лучшего имени я и не слышал".

Я рассказал Моне, как совсем недавно пересмотрел этот фильм по телевизору только ради одной сцены с Офелией.

"Как здорово, что нам обоим это нравится, – сказал я, – но ты будешь Бессмертной Офелией потому, что никогда не утонешь, ты ведь сама это понимаешь? Ты Офелия, которая "почует беду" и всегда будет плыть по ручью, напевая "обрывки песен"".

Мона рассмеялась и ласково поцеловала меня.

"Ты действительно знаешь все слова, – сказала она. – Как я тебя люблю за это. И насчет электронной почты – почему я сама не додумалась? Конечно, мы будем переписываться по электронной почте, а еще посылать обычные письма Нам придется печатать наши послания, и тогда наша переписка станет такой же знаменитой, как послания Элоизы и Абеляра[28]".

"Вот именно, – сказал я, слегка содрогнувшись. – Но я бы не хотел, чтобы это была такая же долгая и невинная переписка, моя любовь. Я вернусь домой, ты вылечишься, и мы скоро окажемся в объятиях друг друга. – Я тут же рассмеялся. – Кстати, ты знаешь, что за любовь к Элоизе Абеляра кастрировали? Мы ведь не хотим, чтобы со мной случилось что-нибудь столь же ужасное".

"Это метафора для твоего обуздания, Квинн, ты ведь понимаешь, что нам не быть с тобой Офелией и Гамлетом при других обстоятельствах, – если представить, что его отца не убили".

Я снова и снова целовал ее с огромной нежностью.

""Как род людской хорош! Прекрасен мир таких людей!"[29] – процитировал я. – В целом мире не найти второй такой юной девушки, которая знала бы так много", – сказал я.

"Ты должен поговорить со мной о фондовой бирже, – заявила Мона, сверкнув прекрасными зелеными глазами. – Я просто обалдеваю от того, что "Мэйфейр и Мэйфейр" настаивают, что и впредь будут управлять моими миллиардами. Я знаю про акции и облигации больше, чем кто-либо в их фирме".

В это время к столику подошел Стирлинг. Только тут до меня дошло, что я даже не поздоровался с красавицей Роуан и здоровяком Майклом. Я поспешно исправил оплошность, наслаждаясь теплотой, с которой мы все обменялись приветствиями, а затем я поспешил объяснить Стирлингу, что семейство покинуло Блэквуд-Мэнор, так что если Петронии захочется отыскать нас, то ей придется проделать путь до отеля "Виндзорский двор".

"А черноголовый маленький джентльмен, сидящий вон там, – это Томми?"

"Совершенно верно. Вскоре он станет Томми Блэквудом. Мы отправимся в Европу сразу, как только получим его паспорт. Если удастся, попробую изменить его имя в паспортном бюро. Посмотрим, что можно сделать с небольшим увещеванием".

"Дайте мне знать, если что-то не получится, – сказал он. – Таламаска способна помочь".

Обед прошел для нас за разными столами, мы не стали объединяться. Я решил, что так будет лучше. Мне хотелось, чтобы Нэш и тетушка Куин получше узнали Томми, тем более что парнишка отлично держался в новой обстановке. Не дичился, не был перевозбужден и проявил тот незаурядный ум, который я в нем заподозрил при нашей первой встрече. Слава богу, любимыми его предметами оказались литература и история. Математика у него шла хуже, но все равно и в ней он делал успехи. В общем, католическое обучение дало свои плоды, и Нэш с тетушкой Куин оба были в восторге от мальчика – впрочем, я на это и надеялся.

После того как все мы полакомились "обалденными" десертами, я подвел Томми к столику Мэйфейров и Стирлинга, чтобы представить его, и мальчишка вел себя безукоризненно. Потом мы договорились, что моя дорогая компания вернется в гостиницу, а я отправлюсь с Моной в ее палату.

Но прежде я обнял Гоблина и прошептал ему на ухо:

"Ступай с ними. Не отходи от них ни на шаг. И сразу возвращайся ко мне, если появится Петрония".

Гоблин удивился, но, покорно кивнув, сразу исчез.

У Моны была палата люкс, очень похожая на ту, в которой когда-то лежал я, – с огромной больничной кроватью и смежной гостиной. Мона действительно набросала поверх кровати белые детские одеяльца, как говорила. При мне она убрала все засохшие лилии и маргаритки и, собирая пригоршнями свежие цветы из корзин, расставленных по всей комнате, заново украсила ложе.

Потом она прыгнула на кровать и откинулась на огромную гору подушек, игриво мне улыбаясь. Тут мы оба зашлись хохотом.

Доктор Уинн Мэйфейр, стоявший тут же и наблюдавший с серьезным видом за всем происходящим, произнес своим мягким уважительным голосом, который, в свою очередь, у других тоже вызывал уважение:

"Хорошо, Офелия, теперь ты готова, чтобы я включил контакт?"

"Действуйте, доктор, – ответила она. – А потом, без сомнения, можете закрыть за собой эту дверь. Квинн знает, что электрический контакт – единственный контакт, который здесь разрешен, правда, Квинн?"

Кажется, я тогда покраснел.

"Да, доктор", – сказал я.

"Вы полностью сознаете риск, Квинн?" – спросил доктор Уинн.

"Да, сэр", – ответил я.

Мне тяжело было смотреть на иглу в ее руке, на покрасневшую кожу и пластырь, крепивший всю конструкцию, но я чувствовал, что должен, просто обязан вытерпеть все это вместе с ней, и проследил взглядом, как прозрачная жидкость течет по трубке из пластикового мешка, подвешенного на металлическом крючке. Где-то на стыке был установлен крошечный компьютер, издававший писк и сыпавший какими-то цифрами. Рядом стоял агрегат побольше, готовый для более сложных исследований, но, к счастью, сейчас в этом, видимо, не было необходимости.

Мне хотелось о многом расспросить доктора Уинна Мэйфейра, но я был не вправе задавать вопросы – пришлось положиться на заверения Моны, что ее состояние действительно стабильно. Тем более что я знал: завтра придется покинуть Мону, утешаясь только ее словом, что здоровье тетушки Куин сейчас самое для меня главное.

Как только доктор ушел, мы сразу оказались в объятиях друг друга, не забывая о священных трубочках, и я осыпал ее поцелуями, называя вечной любовью, стараясь доставить ей удовольствие, какое она доставляла мне.

Это была длинная ночь нежных поцелуев и любви – на одеялах, наверное, до сих пор сохранились тому свидетельства.

Наступил рассвет, мутный и розоватый, какой бывает в городе, и тогда я попрощался с Моной. Если бы кто-то в тот момент сказал мне, что я больше никогда не увижу ее – эту милую сонную девочку среди кружев и цветов, в ореоле чудесных растрепанных волос, – я бы ему не поверил. Впрочем, я бы тогда многому не поверил.

Впереди меня ожидали хорошие времена. Из больничной палаты, где я оставил Мону сонной, красивой и такой же свежей, как цветы, окружавшие ее в увлажненных корзинах, я прямиком отправился за билетами на самолет, а потом за паспортом Томми (в бюро мы с тетушкой Куин оба подтвердили, что "знаем этого мальчика как Томми Блэквуда"), после чего мы вылетели самолетом в Ньюарк, и Гоблин сидел рядом, сильный и видимый, на собственном дорогом месте первого класса, и уже из Ньюарка мы полетели в Рим.

35

Кто может сказать, прошли бы мои несколько дней в Новом Орлеане по-другому, знай я тогда, что мы отправляемся в наше европейское турне на полных три года?

Никто из нашей компании не предполагал, что праздник продлится так долго, и в самом деле нас поддерживало ощущение сиюминутности происходящего – мы постоянно проверяли тетушкино давление и общее самочувствие, обращаясь к ее любимым врачам в Париже, Риме, Цюрихе и Лондоне, – когда мы разъезжали по странам, посещая все замки, музеи, соборы и города, которые тетушка Куин показывала мне с такой любовью и энтузиазмом, а Нэш снабжал мудрыми сведениями, из которых я постоянно черпал неугасаемый стимул ехать дальше; мы все время поддавались на уговоры тетушки Куин задержаться в Европе "еще на несколько месяцев", заехать еще в одну "маленькую страну" или посетить очередные великолепные "развалины", которые я "никогда не забуду".

Тетушка Куин сдавала, в этом не было сомнения, или, если говорить более откровенно, она была слишком стара для подобных путешествий, но никак не хотела этого признавать.

Синди, наша великолепная сиделка, присоединилась к нам по первому зову, и всем сразу стало немного легче, так как Синди могла правильно отреагировать на тревожные признаки и своевременно дать нужное лекарство, а еще она принадлежала к тому сорту прирожденных сиделок, которые не чураются всякого рода личных поручений, а потому вскоре превратилась также и в секретаря тетушки.