Василий Головнин - Описание примечательных кораблекрушений, претерпенных русскими мореплавателями

• Название: Описание примечательных кораблекрушений, претерпенных русскими мореплавателями
• Автор: Василий Головнин
• Издательство: Издательство Главсевморпути
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1949

Описание примечательных кораблекрушений, претерпенных русскими мореплавателями.

Собрано и пополнено примечаниями и пояснениями флота капитаном-командором Головниным.

---

Наконец, прибыли в приморский город Селиврию[110]. На пути до оного один турок, наевшийся опия, пристал к нам и в сумасшествии, подобно пьяному, делал большие забиячества как с нами, так и с товарищами своими. Никто из провожатых не мог его унять; одного покусившегося на то ударил он по голове ятаганом, просек скуфейку и шаль, а другого чуть не убил досмерти из пистолета – к счастию, не попал в него. Не знали, как отделаться от такого товарища. Наконец, решились связать его, выколотили по пятам палками и оставили больного на дороге.

Город сей также имеет приятный вид и многолюден.

Квартирой был нам сарай, кормили досыта.

14-го отправились в путь: дорога и день были прекраснейшие, повсюду представлялись обработанные поля и виноградные сады. Через шесть часов прибыли в селение, где дали нам позавтракать, и таким образом приготовили ввести в столицу. Мы весьма радовались скорому концу нашего несчастья. По крайней мере, избавимся, думали мы, от ежедневных побоев и беспрестанной опасности жизни.

Прибытие наше было уже известно в Стамбуле. У шлагбаума мы были встречены вновь присланными для конвоя янычарами[111], а старые должны были сдать нас у ворот. Приняв нас, они, по обычаю, осмотрели наши карманы, и что осталось не взятого старыми, отнято было новыми, даже и платки с шеи не постыдились стащить, варвары.

Представьте теперь наше положение: в изорванном платье, босиком, на голове тряпки, обросшие бороды, бледные, сухощавые лица, неизвестность будущего… Народ по улицам дожидался нашего шествия; нас разделили попарно: к каждой паре приставили по четыре янычара и одного впереди адабаша, то есть сержанта.

Таким образом растянули линию, дабы уверить народ, что взято много, и даже старались разглашать, что взяли нас сопротивляющимися в Албании, которую хотели мы покорить.

Наконец, привели нас на двор к визирю и поставили попарно. Таким образом дожидались мы около часа. Двор и дом преогромные. Народу вокруг нас собралось множество; караульные наши стояли с дубинами и с ятаганами, а некоторые из чиновников и с плетьми: признаться, не без ужаса посматривали мы на них. Вдруг шум в толпе утихает, является на балконе визирь. Посмотрев на нас и не спрося ни слова, сделал он знак чубуком, и нас повели на приготовленные барказы для перевоза через залив мимо Перы и Галаты[112].

Вскоре привезли нас на каторжный двор, называемый курень, или банья. Пройдя несколько ворот за караулом, дошли до последних; там заковали нас в железо попарно; но как я по жребию остался один в почетах, то принадлежащие двум кандалы должен был принять один.

Наконец, отворились и последние железные ворота; тюремщик, сосчитав нас, закричал: «гайда!», указывая на тюрьму. Боже мой! Какое зрелище представилось нам. Темнота, смрад, грязь, и по углам послышались стенания и вздохи. То были бедные русские больные и израненные. Немедленно бросились мы к ним с вопросами, откуда они и каким образом попали в адское сие место. Потом потужили вместе, порадовались и посмеялись…

На другой день меня сковали с донским казаком Ивановым, предобрым человеком, и в таком положении более месяца щеголяли мы с ним в железах. Наконец, узнавши, что мы офицеры, через разные посторонние доказательства, а не по одежде, ибо мы были в совершенном рубище и обросли бородами, турки заковали нас поодиночке.

Тюрьма представляет большое четыреугольное каменное здание. Оно выстроено нарочно для государственных преступников и разделено на два этажа, из коих верхний – род полатей, поддерживаемых столбами, с прибитыми к ним цепями, на кои сажают самых важных преступников, а прочие все до единого человека скованы попарно. В наше время преступников находилось до шестисот человек, да пленных русских, более из драгун, двести. Свет в тюрьму проходит из слуховых окошек и из дверей, а по стенам окошек нет. Против дверей отгорожен небольшой уголок для греческой церкви. Каждое воскресение для службы приходит греческий священник, которому строго воспрещено, впрочем, иметь какие-либо сношения с узниками. В другом углу в стене находятся два крана с водой для питья с двумя медными кувшинами на цепочке. Всего несноснее, что тут же немного в сторону отведено место для всякой нечистоты, которая не прежде как через неделю очищается: ужасное зловонье исходит из сего места.

Каждое утро, в 6 часов, узники ходили на работу в адмиралтейство, не снимая желез, кроме нас, офицеров, и ввечеру в 7 часов возвращались в тюрьму и получали по два небольших хлебца и кашицу из круп и воды. Тюремщики в это время считают число людей, потом еще выгоняют вон и опять пересчитывают и, наконец, запирают железные двери. Один из каторжных определен старшиною – смотреть за внутренним спокойствием; через каждые три часа к дверям подходит дозор человек из двадцати находящихся при тюремщике янычар, и, перестав бить в барабан, тюремщик спрашивает Кириаки (имя внутреннего старшины), хорошо ли все. Он отвечает: хорошо, и все закричат «ишалла». Всю ночь продолжают ходить кругом тюрьмы и бить в барабан; поутру пересчитывают вновь и выгоняют на работу.

Здесь также производится казнь над преступниками: им рубят головы и удавливают; накануне рокового дня заковывают их кругом. Некоторые остаются здесь в заключении вечно. В то время как бунт в Константинополе возгорелся против султана Селима[113], мы были еще в тюрьме. Можно представить себе, в какой опасности мы тогда находились. Ожидали каждую минуту, что бунтовщики, восставшие против всего европейского, вломятся к нам в тюрьму и перерубят нас всех. Каждый выстрел, глухо отдававшийся в сводах нашей преисподней, казался нам предтечею нашей погибели; три дня не смыкали мы глаз от страха. Но бог помиловал – буря обошла нас и рушилась над визирем и вельможами: они были изрублены в куски и не могли спастись никоим образом.

Государь император Александр повелел через датского агента давать нам содержание, которое и производилось офицерам по пиастру, а рядовым вполовину. До сего совершенно терпели мы голод, получая один маленький хлебец и будучи изнурены побоями и усталостью. Подконец, сверх того, я нечаянно открыл еще способ помогать себе и любезнейшим моим товарищам: выпросив красок и бумаги, нарисовал я однажды маленький морской эстампец для турка, которому чрезвычайно он понравился; после сего многие турки приходили меня видеть и просили рисовать, задавая мне свои мысли. Я рисовал всегда, что турецкий корабль разбил трех английских и несколько французских; за это получал деньги, а иногда и съестное, которое делил с товарищами; сверх сих выгод, для рисовки выводили меня из тюрьмы – и я пользовался еще чистым воздухом. Таким образом напоследок жили мы безнуждно…

Гибель Российско-Американской компании корабля «Нева»[114] на северо-западном берегу Америки, у мыса Эджкома[115], в широте 57°11' 9 января 1813 года

В ноябре 1813 года, возвратись из Японии в Камчатку, нашел я в Петропавловской гавани флота лейтенанта Подушкина и некоторых других чиновников, бывших в службе Российско-Американской компании и находившихся на корабле «Нева» во время крушения оного. От них получил я сведения касательно несчастного сего кораблекрушения и по обыкновению моему записал оное со всеми подробностями в журнал свой. Следующее повествование взял я из моих записок и при составлении оного воспользовался также замечаниями Василия Николаевича Берга[116][117], некогда служившего на флоте и совершившего путешествие вокруг света. Впрочем, не все путешествия, случившиеся в плавании корабля «Нева» из Охотска до Америки и при самом кораблекрушении, я описал так, как они помещены у сего почтенного человека; он писал с показания, как и сам говорит, Терпигорева, который тогда был отставным кадетом из морского корпуса и ехал в Америку с дядей своим, коллежским советником Борноволоковым. Ни по званию его, ни по летам не мог он приобресть той опытности, которую нужно иметь, чтоб безошибочно судить о морских происшествиях, а особливо при кораблекрушениях; бывали примеры, что и людям совершенных лет нос корабля казался кормой, и потому-то я думаю, что мое описание, составленное со слов не одного лица, а многих, рассказывавших в присутствии друг друга, будет ближе к истине.

Главный правитель компанейских колоний, коллежский советник Баранов, проведя в Америке беспрерывно двадцать лет, желал под старость возвратиться в отечество, чтоб остаток жизни провести в кругу родственников и друзей; на сей конец просил о назначении ему преемника. Тогда предложил компании свои услуги коллежский советник Терентий Степанович Борноволоков. Летом 1812 года прибыл он в Охотск.

Для доставления Борноволокова в Америку директоры назначили корабль «Нева», над коим начальство поручили флота лейтенанту Подушкину. Офицер сей служил с похвалой в Средиземном море, во флоте, бывшем под главным начальством вице-адмирала Д. Н. Синявина. Помощник у него был штурман 9-го класса Калинин, совершивший да том же корабле путешествие вокруг света. Он был весьма искусный мореходец и самый прилежный к своей должности, неутомимый офицер. Сверх вышеупомянутых чиновников, на корабле «Нева» находилось состоявших в компанейской службе разночинцев четырнадцать человек и промышленников пятьдесят шесть человек, да четыре женщины – жены и дочери компанейских служителей.