Олег Суворов - Злой Город

• Название: Злой Город
• Автор: Олег Суворов
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современная проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-252-0

Российская попойка имеет удивительное сходство с пожаром – подобно тому, как он, раз начавшись, не успокаивается до тех пор, пока не переварит в своем огненном нутре все то, что попадется ему на пути, так же и она будет неуклонно стремиться к расширению и продолжению в пространстве и времени. Это не западный способ пития, где каждый деловой разговор предваряется неизменным вопросом: «Что будете пить?»; в России пьют все, что пьется, и отнюдь не для того, чтобы можно было занять руки бокалом во время деловой беседы, а для того, чтобы занять разговором душу и отвлечься – и от всех дел, и от всей смертельно надоевшей, бестолковой обыденности. А потому алкоголь в России – это не вспомогательное средство, повышающее общий тонус, это образ жизни, противоположный работе, недаром же слова «пить» и «гулять» стали почти синонимами. Однажды знаменитый атаман Платов, отвечая на вопрос императрицы, гулял ли он в Царском Селе, сказал, что особой гульбы не вышло – «а так, всего по три бутылки на брата».

И в этом главная особенность российской попойки, вполне отражающая основные свойства раздольной русской души – ведь гуляют здесь так, чтобы не только собственную душу вывернуть наизнанку, извергая обратно остатки немудреной закуски, но и так, чтобы чертям стало тошно.

«То ль раздолье удалое, то ли смертная тоска» – вот два знаменитых полюса, между которыми мечется все разнообразие русской духовной жизни. После первого тоста, когда впереди еще много блаженных минут, участники попойки впадают в «раздолье удалое», которое постепенно, по мере убывания «огненной влаги», сменяется тоской, грозящей стать совсем «смертной», если не удастся восполнить естественную убыль того, что питает российские духовные силы. С наступлением этого рокового момента ощупываются карманы и пересчитывается наличность, нетвердой рукой тыкаются в губы последние сигареты и, гонимые сладкой надеждой, участники попойки отправляются «добавлять», при этом непременно так громко хлопая всеми попадающимися по пути дверьми, словно это является составной частью ритуала.

---

Второе понимание справедливости, казалось бы, искупает недостатки первого, поскольку гласит: каждому по заслугам или в соответствии с достоинствами. Здесь сильный может вырывать свою долю, губя и топча слабого, зато умный не боится быть умным, чтобы не раздражать при этом дураков. А любой талант волен блистать всеми своими гранями, не страшась при этом злобного ропота серости. Однако тут возникает иная проблема – проблема воплощения этого принципа в жизнь. Кто будет определять заслуги и достоинства бескорыстно и беспристрастно? Где эти судьи и кто будет определять их заслуги в деле определения заслуг? А заслуги судей? Если сказать – время или потомки, то такой ответ не удовлетворит человеческое сердце, которое проявляет наибольшее нетерпение в достижении двух вещей – любви и справедливости. А потому многие готовы отдать жизнь немедленно, чтобы только их представление о справедливости воплотилось как можно скорее. Остается лишь Господь Бог, и если ту, первую справедливость, пригодную к воплощению на земле, хотя и губительную для всего земного, можно так и назвать – земная, то вторую, как никогда не достижимый идеал, остается назвать небесной.

Вот эти два принципа: всем поровну и каждому по заслугам – существуют под одним общим названием – справедливость.

«Так какой же справедливости ты сам хочешь добиться, – вопрошал себя Дмитрий, стоя на мосту и смотря в сторону Ваганьковского кладбища. – Если первой, то следует смириться и склонить голову, ибо будет справедливо, что на право обладать красивой женщиной может претендовать любой. А если второй

– тогда опять-таки получается, что этот мафиози благодаря своим деньгам и власти имеет больше прав на Светлану, чем я, который не может купить ей за миллион ту проклятую шубу… Почему же тогда я чувствую несправедливость судьбы? Потому ли, что благодаря любви Светланы на какое-то время почувствовал себя ее избранником? Потому ли, что мне помешали безмятежно наслаждаться счастьем? Но при чем здесь справедливость, когда это дело слепого случая. Если бы Светлана не пошла в тот магазин и не встретила того гада, то ничего бы и не было… Ой ли? Она так красива, что обязательно встретила бы кого-то другого. А если бы он к тому же оказался человеком порядочным, умным, красивым и увел бы ее у меня силой своего мужского обаяния, считал бы я это справедливым? Так на что я жалуюсь и чего боюсь, кроме смерти? На то, что не в силах защитить любимую женщину, которая не только не просит у меня этой защиты, но готова пожертвовать своей честью ради меня? Что делать, Боже мой, что делать?»

Под мостом прогремел товарный состав, рядом проехал троллейбус, над головой прострекотал вертолет, но Дмитрий впал в состояние такой углубленной сосредоточенности, что наблюдал мир как бы через стекло, настолько отчетливо отделявшее его от всего окружающего, что это придавало волнующую нереальность его собственному миру. И это было бы даже интересно – рассматривать внешние события таким образом и чувствовать себя при этом невидимым и сторонним наблюдателем, если бы стекло вдруг не раскололось и не осыпалось, словно от попадания невидимой пули. Дмитрий понял, что надо делать, когда узнал о том, что позднее произошло в этот день в городе.

Глава 8. КОШМАР

Толпа росла на глазах с каждой минутой, и непонятно откуда взявшиеся возбужденные люди, что-то кричавшие и размахивавшие красными флагами и палками, с разбегу врывались на Крымский мост, рассекая тонкие цепи ОМОНа, одними дубинками пытавшегося преградить им путь. Слышались глухие удары о каски и щиты милиционеров, и общий, нестройный крик постепенно перерастал в яростный рев.

На мосту завязалось настоящее побоище, а Дмитрий, одетый в старую куртку, в джинсы и кроссовки, стоял перед входом в парк Горького и с волнением наблюдал за всем происходящим. Никогда прежде он не видел милицию столь жалкой, а толпу столь грозной. Какая-то неведомая сила всеобщего возбуждения вовлекла его на мост вслед за первыми группами десятитысячной толпы. Он просто шел, и все его эмоции словно бы застыли на точке растерянности, не успевая оценивать то, что четко фиксировал потрясенный разум.

Вот отнятые у омоновцев каски и щиты полетели в реку, пока чей-то голос не заорал: «Остановитесь, товарищи, щиты самим пригодятся!» Вот три человека яростно избивают ногами лежащего на проезжей части моста, окровавленного и уже почти не реагирующего милиционера. Вот троих омоновцев прижали к перилам и, не давая им вырваться, оживленно обсуждают, а не сбросить ли их в реку, пока те только жалко прикрываются щитами от палок и древков знамен, которыми в них тычут, как в затравленных собак. А вот какой-то страшный в своей ярости дед, только что оравший: «Коммунисты, вперед!» и «Бей их, бля-дей!», – вдруг стал оседать на землю, хватаясь за сердце и опираясь на свой нелепо размалеванный плакат: «Иуду Ельцина под суд!»

Дмитрий шел и шел дальше, перешагивая через валявшиеся повсюду камни и палки, в самом конце моста его ждала еще более жуткая сцена. Трое одетых в пятнисто-камуфляжную форму боевиков сбрасывали с парапета на проезжую дорогу внизу отчаянно извивающегося и орущего омоновца, а рядом стояли люди и, даже позабыв о том, чтобы что-то кричать, смотрели на это как завороженные. Но как только омоновец полетел вниз, все дружно бросились к парапету, чтобы посмотреть на распростертое в безжизненной и нелепой позе тело.

Дмитрию было страшно находиться среди этих неузнаваемых людей, но он все шел и шел, подгоняемый какой-то странной нервозностью. Возле метро «Парк культуры» банда юнцов громила коммерческий киоск, оттуда слышался звон бьющегося стекла и бессвязный мат, но основная часть толпы, разгоряченная первой победой над милицией, поспешила дальше. Дмитрий еще не видел тех, кто шел во главе, но нелепо ковыляющие и что-то орущие пенсионеры со своими неизменными плакатами генералиссимуса производили дикое впечатление разбегающегося сумасшедшего дома. Впрочем, и вся ситуация явно отдавала фантасмагорией. Дмитрий помнил эти места: и Крымский мост, и Садовое кольцо, и Зубовскую площадь – еще по давним трехсоттысячным демократическим митингам, когда он тоже шел посередине проезжей части и с непривычной точки зрения оглядывал знакомые здания. Но тогда все было как-то светло, хотя и слегка тревожно, всех опьяняла жажда перемен и никто бы тогда не поверил, что через три года по этим же местам, сметая все на своем пути, прокатится небольшая, но очень агрессивная толпа людей, которым эти перемены оказались ненавистны. 'Причем ведут они себя так, словно вырвались из незримого подполья и стремятся натворить как можно больше, прежде чем их вновь туда загонят. «Проклятые люмпены, – злобно бормотал Дмитрий сквозь зубы, прибавляя шагу, чтобы обогнать какого-то, явно пьяного типа В грязном пальто, – где же управа на всю эту сволочь?"|

В районе Кропоткинской улицы была выставлена еще одна, жидкая и растянутая цепочка безоружных солдат, с которой расправились столь быстро, что в разочаровании от слишком легкой победы стали преследовать и избивать разбегающихся. Солдаты прятались в автобусы, закрывали двери и баррикадировали щитами окна, которые немедленно разлетались вдребезги под градом непонятно откуда взявшихся булыжников.

– Эх, блядь, поджечь бы этих тараканов! – неожиданно завопил рядом с Дмитрием молодой усатый) парень, одетый в казачьи шаровары, китайские кроссовки и нестроевую камуфляжную куртку с поясом,) на котором болтались сабельные ножны. Казачья фуражка с красным околышем была лихо сдвинута набок, а в руке он держал обнаженную саблю, подрагивая ей так, словно ему не терпелось немедленно пустить ее в дело.

Дмитрий отошел от него и прибавил шагу, надеясь, что хоть где-нибудь впереди этот безумный марш будет наконец остановлен. Казалось, что вырвалась наружу долго сдерживаемая и от того разъяренная и бесшабашная дикость – и теперь несется по опустевшим улицам, предоставленная самой себе, безумная и безжалостная.

На Смоленской площади ситуация повторилась – омоновцы снова прятались в автобусы, а толпа подбирала их щиты и дубинки и уже почти бегом устремлялась вперед. Кто-то поджег два грузовика, и это пламя придало всем проходившим мимо участникам событий какое-то новое оживление. Дмитрий задыхался от быстрой ходьбы и ярости на власть, которая предстает такой могучей перед своими законопослушными гражданами и столь жалкой и бессильно-растерянной перед настоящими бандитами.

Через час всей этой ходьбы колонна стала скащиваться в начале Новоарбатского проспекта, явно готовясь идти на прорыв блокады Белого дома. Дмитрий уже явственно различал ее руководителей, расхаживавших в военной и полувоенной форме с мегафонами в руках.

– Построиться, построиться, – упоенно кричал один из них в форме подполковника, стоя возле эстакады, так памятной по тем, самым трагическим событиям 1991 года.