Константин Николаев - Брачный сезон или Эксперименты с женой

• Название: Брачный сезон или Эксперименты с женой
• Автор: Константин Николаев
• Жанр: Ужасы и Мистика

Кто объяснит, почему из очаровательных невест чаще всего получаются стервы? Этот вопрос мучает мужчин не одну сотню лет. Тем не менее, количество стерв от этого не уменьшается. Как, впрочем, и количество браков.

Мысль о женитьбе буквально не дает покоя учителю литературы Арсению Васильеву. Он ищет кандидаток всеми доступными ему способами. Знакомые девушки подсовывают ему несчастных подруг, друзья предлагают секретарш и брошенных жен. Однако жену Арсений находит буквально рядом. После родительского собрания мамаша одного из самых нерадивых учеников неожиданно приглашает его в гости. Душа учителя, истосковавшаяся по ласке и уюту, немедленно откликнулась на призыв меркантильной мамаши.

Но оказалось, что семейная жизнь вовсе не идиллия. Вместо вечернего чтения стихов на балконе, Арсений вынужден выслушивать нытье о нехватке денег, вместо романтических закатов он наблюдает постоянную стирку и засолку огурцов, а лица друзей все чаще загораживают неприятные физиономии провинциальных родственников. А ведь настоящая любовь была действительно рядом…

Впрочем, что потеряно? Брак тем и хорош, что всегда можно развестись. Тем более что на десять девчонок по статистике девять ребят (как поется в известной песне)…

---

И что теперь делать? Сказать, что я ошибся? Вот из подобных ситуаций и возникает вранье, в котором нас так любят обвинять женщины. Впрочем, это будет вранье во благо. Хорошая она женщина, хоть и насолила тридцать банок огурцов. Огурчики, однако ж, недурны. Хрустят.

– Ты же понимаешь, – ухватив еще один огурец, соврал я, – что все эти похвалы несколько преувеличены.

– А зачем же ты тогда… – начала было мадам Еписеева.

Но я ее перебил:

– Из-за тебя. Тебе ведь было приятно?

Мадам Еписеева зарделась, словно лакомилась не облепиховой безделицей, а по меньшей мере портвейном. И бухнула мне в тарелку новую порцию салата.

– Да, – она вонзила ложку в салатную пирамиду. – Если хочешь знать, я к тебе уже давно приглядываюсь…

– Это с какой же целью?

– Просто так. Может, жалко мне тебя. Какой-то вы, Арсений Кириллович, неухоженный. Заботливой женской руки не чувствуется…

Вот это новость! Ну да, живу я один. Ну и что с того? Неухоженным меня еще никто не называл. Разве что Рыбкин. Кстати, как он там? Даже интересно…

Внезапно дверь распахнулась и на пороге возник взлохмаченный хулиган Еписеев.

– Мать, похавать чего-нибудь есть? Голодный как собака… – Тут его глаза остановились на мне. Владимир тихо присвистнул и подхалимски улыбнулся. – Здравствуйте, Арсений Кириллович.

Я вжался в диван. Разом заалевшая мадам Еписеева начала оправдываться:

– Вот, Арсений Кириллович мимо бежал, да и заглянул к нам на минутку. Проведать, как ты тут живешь. Посмотреть твою комнату. Хватает ли тебе света в рабочем углу… А то, может, из-за этого и двойки, – добавила Маша виновато.

– Колобок, блин, какой-то. Бежал – не добежал. – Еписеев отодвинулся в коридор.

Мне оставалось только встать и осмотреть комнату хулигана. А также измерить уровень освещенности в его «рабочем углу».

Дверь с черепом скрипуче открылась. Я наугад шагнул. Под ногой звякнула какая-то железяка. Вот ведь вляпался в историю! Владимир протянул руку куда-то в зашкафную щель, и «детская» озарилась.

Прямо под моими ногами лежал глушитель от мотоцикла. Чуть поодаль сгрудилось промасленное тряпье. За ним маячила лежанка с ворохом вечерних туалетов хулигана Еписеева. Еще дальше размещался стол, заваленный металлоломом, сквозь который кое-где проглядывали несвежие пятна школьных тетрадей. И наконец, имелось окно, подоконник которого был заставлен пивными бутылками.

Я бросил взгляд на стены, задрапированные плакатами. С одного на меня уставилась чья-то рожа с высунутым языком. Если бы не язык, рожа была очень похожа на мое отражение в зеркале через пять минут после нападения собратьев Еписеева в Катькином дворе. Но сейчас я был загримирован Мариниными тенями.

– Может, ему света не хватает? – нарушила молчание Маша.

– Этого-то как раз хватает, – мрачно ответил я.

С кухни донеслось чавканье. Хулиган Елисеев приступил к вечерней трапезе.

– Да ты не бойся, – успокоила Маша. Но почему-то шепотом. – Сильно он тебе досаждает? На уроках-то?

– Ну что ты, – опять соврал я. – Не больше, чем все остальные, – тут я соврал совсем чуть-чуть.

– Управы на него нет, – грустно заметила она и взмахнула пергидролевыми волосами. – Я уж пробовала… Да что поделаешь, без мужика-то в доме? Разве что этот, летчик…

– Да, – согласился я, – от летчика проку мало…

В комнату вошел Владимир.

– Ну что, шмон закончен? Хватает мне света?

– Вполне…

– Ну ладно, мне уроки надо делать, – бесстыдно заявил он и ехидно добавил: – Литературу.

– Может, тебе помочь? – нерешительно предложил я.

– Да уж я сам как-нибудь.

– Не будет он ничего делать, – неожиданно встряла мать хулигана. – Врет все! Сейчас опять музыку включит на полную катушку, и хоть трава не расти.

Я переступил с ноги на ногу. Еписеев стал потихоньку оттирать нас со своей территории. Я попятился. Моя спина уперлась в руль мотоцикла. Упало пальто.

– Может, посидите еще, Арсений Кириллович, – предложила Маша.

Что я мог ответить? Да, охотно, мол, посижу? Поем салата? Смешно. Тем более что сын летчика-испытателя сверлил меня наглым взглядом и ждал, когда я уберусь восвояси.

– Нет-нет, уже поздно, – я трусливо отпрянул от мотоцикла. – Я пойду… Как-нибудь… потом… В следующий раз.

– Вы что же, каждую неделю собираетесь мать объедать? – В Еписееве неожиданно взыграли сыновние чувства.

– Ну почему каждую неделю, Володя? Если хочешь, я больше не приду…

– Очень хочу! – сказал хулиган и гадко улыбнулся. – Мне вас и в школе во как хватает!

– Ну что ты такое говоришь, Вова, – обреченно выдохнула Мария.

Я понял, что больше в этом доме не появлюсь. Натягивая пальто, я горестно смотрел на прекрасное в электрическом свете Машино лицо. Ее губы изогнулись в легкой улыбке.

– А ну марш за уроки, нахал несчастный! – вдруг крикнула мадам Еписеева сыну.

Как ни странно, Еписеев молча скрылся в своей «детской» и захлопнул за собой дверь. Череп таинственно щерился всезнающим оскалом. Через минуту за дверью что-то взорвалось. Я вздрогнул. Судя по всему, хулиган Еписеев приступил к прослушиванию музыкальных произведений.

– Я тебя провожу, – нерешительно сказала Маша.

– Там темно.

– Тем более.

Мы осторожно спустились по лестнице. Света в подъезде по-прежнему не наблюдалось. Фонарик моя спутница забыла, а потому крепко держала меня за руку. Словно маленького. Наконец мы вышли под звезды и двинулись к метро.

– Боже, как мне все это надоело, – пробормотала мадам Еписеева, когда мы преодолели половину пути.

Я промолчал. Мне вдруг стало жалко эту маленькую женщину. Нелегко жить с хулиганом под одной крышей. Хотя кто знает?

У метро было пустынно. На фоне многочисленных домов, обступавших станцию как лес, оранжево горела буква «М».

«Мария, – подумал я. – Красивое имя. – Только вот фамилия у нее какая-то хулиганская. Но это дело поправимое. Фамилию можно поменять. К примеру, после свадьбы. Многие так поступают».

– У тебя фамилия по мужу? – внезапно спросил я.

Маша поежилась.

– Нет, по отцу. Когда мой муж еще гулял со мной, то я ему сразу сказала: если хочешь жениться – бери мою фамилию…

– И что? Он согласился? – опешил я.

– Видишь ли, когда отец умирал, то он завещал мне хранить фамилию. Больше хранить-то было нечего…

– Понятно, – сказал я.

У турникета, перед тем как опустить жетон в щель, я глупо спросил:

– Одна-то дойдешь? – словно собирался проводить ее назад.

Серые глаза уставились на меня. Красные губы дрогнули. Неожиданно мадам Еписеева пробормотала:

– Ты знаешь, Сеня, я ведь давно люблю тебя. С самого первого родительского собрания.

Она развернулась и быстро-быстро засеменила прочь.

«В огороде – бузина, а в Киеве – дядька», – как сказал бы наш директор Константин Кузьмич Рогожин.

Глава 11 Нет выхода

Интересно, что значит «давно»? – размышлял я, пересекая Москву в голубом вагоне с севера на юг. Сколько это «давно»? Когда у нас было первое родительское собрание? Год назад? Два? А может, месяц?

Я стал вспоминать, при каких обстоятельствах мадам Еписеева могла влюбиться в меня. Роль классного надзирателя ее сына я исполняю полтора года. Значит, полтора года – максимальный срок. Что ж, за такой промежуток времени, да с учетом того, что Мария не знает меня, а следовательно, идеализирует, ее чувство могло вполне окрепнуть и даже выродиться в своего рода манию.

И тут я вспомнил, как на прошлых родительских собраниях безбожно поносил хулигана Еписеева и как некая белесая дамочка во втором ряду с каждым моим словом все ниже и ниже опускала голову. Когда же я наконец отвлекался от грехов ее сына, меня неизменно преследовал чей-то серовато-голубоватый взгляд. Я помню, что, помимо родителей, мне постоянно что-то мешало на собраниях. Так вот оно что! Теперь мне стало все ясно. Влюбленные глаза мадам Еписеевой – вот что мешало мне сосредоточиться на встречах с родителями моих учеников.

Но с чего это она взяла, что я не пью? Кто ей мог сказать такую глупость? Вот уж будет разочарование так разочарование. Крушение всех надежд, не меньше…

Итак, я побывал в гостях у Маши Еписеевой. Ну и что? Я должен жениться на ней, как честный человек? Нет, зря затеял я эту катавасию с женитьбой. Все Катька! А я, человек подверженный чужому влиянию, поддался ее словам. И вот ведь взбрело в голову! До того времени, когда я буду натягивать одеяло зубами, еще очень и очень далеко. Сто раз можно успеть жениться. И девяносто девять раз развестись.

«Красногвардейская». Задумавшись, я толкнул дверь, собираясь выйти из метро. Дверь не открывалась. Я внимательно вгляделся в черную надпись, выведенную на стекле: «НЕТ ВЫХОДА».

Ну разве можно писать такое в общественных местах?! А если у человека горе? Как прикажете ему понимать эту зловещую надпись? В философском смысле? Так ведь и до самоубийства довести горемыку можно. Бьешься, ищешь выход из тупика, мучаешься, старательно взращиваешь в себе надежду, и вот на тебе: «Нет выхода».