Григорий Покровский - Честь

• Название: Честь
• Автор: Григорий Покровский
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Действие повести Григория Медынского «Честь» развертывается в наше время. В центре повествования – советский школьник, девятиклассник Антон Шелестов, вовлеченный преступниками в свою шайку. Автор раскрывает причины, которые привели Антона к нравственному падению, – неблагополучная семья, недостаточное внимание к нему взрослых, отход юноши от школьного коллектива, влияние улицы, разрыв с настоящими друзьями и т. д. Антон – юноша со слабым, неуравновешенным характером. Он делает попытку порвать с засасывающей его тлетворной средой, но ему не хватает для этого силы воли. И вот участие в грабеже приводит его вместе с другими преступниками на скамью подсудимых.

Дальнейший путь Антона Шелестова – возвращение к честному труду.

(Повесть впервые опубликована в журнале «Москва» (№4,5,10,11) за 1959 г.)

---

– И против будущего, – добавил капитан Шукайло.

– И против будущего! – согласился Максим Кузьмич. – Значит, и относиться к нашим ребятам нужно по-другому, и, может быть, не помешает иногда и напоминание. Не простое напоминание. Осознание! Не укор, а оценка! Элемент сознательности, активности в переоценке своей жизни. Так, по-моему!.. И вот этой активности, осознанности Шелестов пока не обнаружил.

– Какая у него статья-то? – поинтересовался майор Лагутин.

– А какое это имеет значение: статья, срок? – ответил ему начальник. – Важна степень преступности и развращенности. У Шелестова все это наносное, и с ним решаем так: все эти песни, напетые тюрьмой, в нем нужно глушить и всю тюремную наволочь счищать. Сегодня же в работу, на строительство клуба. И сразу же в производственную мастерскую. Обязательно!

– В какую? – спросил капитан Шукайло.

– Выясните. И интересы его выясните, и наличие мест. Выясняйте и определяйте. Так же будем решать и со школой. На него нужно активное и энергичное воздействие. Чтобы тянулся, а не раскисал! Вот такую задачу и поставьте перед учителями, Николай Петрович! И вы, Кирилл Петрович, тоже обратите внимание.

– Понятно.

– Поехали дальше. Кирилл Петрович, раз уже сели у дверей, будьте любезны, пригласите Шевчука.

Шевчук вошел с форсом, надвинув на один глаз клетчатую кепку, руки в брюки, с иронической ухмылкой на лице. Он выдержал упорный взгляд подполковника и вызывающе отставил ногу.

– Кепка! – строго сказал подполковник.

Мишка посмотрел на него, как бы не понимая, в чем дело.

– Снять кепку. Стать как положено!

– П-жалуйста!

Шевчук не спеша стащил кепку с головы, чуть-чуть подтянул выставленную вперед ногу, и вдруг уши у него задвигались, как у овчарки.

– Брось паясничать! Не в цирке! Фамилия? – спросил подполковник.

– Там все прописано. Чего зря спрашивать? – процедил сквозь зубы Мишка, и теперь волосы на его голове стали ходить взад и вперед.

Но и это ни на кого не произвело впечатления, а подполковник стал еще строже.

– Изволь отвечать. Фамилия, имя, отчество?

– Ну, Шевчук, Михаил Илларионович. Как Кутузов.

– Похож! – раздался чей-то иронический голос.

– Вторая судимость?

– Ага!

– Что за «ага»?.. Первая за что?

– А я не запоминаю разные варианты.

– Освобожден досрочно?

– Досрочно.

– И опять.

– Как видите.

Пристальным, изучающим взглядом подполковник смотрел на Мишку, а тот, отставив опять ногу, стал блуждать глазами по стенам, потолку, глянул в окно и наконец уставился в пол.

– Подними глаза! – сказал подполковник.

– А у меня такой привычки нет, не выработалась, – ответил Шевчук упрямо, изучая рисунок ковра.

– А знаешь, у кого такой привычки нет? – заметил майор. – У кого совесть нечиста.

– Ну, насчет совести вы пионерам говорите, а нам это нужно как рыбе зонтик. И вообще напрасно время тратите: меня морально не возьмешь!

– А знаешь, что я тебе скажу, Михаил Илларионович! – уже без строгости, а с легкой, не то добродушной, не то шутливой улыбкой сказал подполковник. – Дураков-то не сеют, они сами родятся.

– Понятно! – тоже улыбнулся Мишка. – Ну что ж, с дурака спросу меньше.

– Голова, я вижу, у тебя совсем не так пляшет. Давай-ка лучше о будущем думать, – продолжал подполковник.

– А что о нем думать? Мне только на волю выйти – я себя покажу.

– Ты сначала выйди, а там видно будет, где ты приземлишься, – вмешался опять заместитель начальника. – Есть голова на плечах – одумаешься, а нету – пропадешь.

– А это не ваша печаль, – пренебрежительно ответил Мишка. – У каждого своя голова – как хочет, так а пляшет.

– И кого ты из себя строишь? – все больше вглядываясь в него, спросил подполковник. – Мы ведь всяких видали.

– На том сидите, – усмехнулся Шевчук.

– А как же? На том сидим! Так что ты эти штучки брось. Давай-ка лучше о профессии думать. Какую выбираешь: слесаря, токаря, литейщика? Или, может, строителем хочешь быть? Любую!

– А у меня профессия есть.

– Это какая же?

– Вор.

– И что же ты – всю жизнь думаешь воровать?

– Я на то создан, – с напыщенной важностью ответил Шевчук. – Был вором, вором и останусь и считаю это за гордость.

– Та-ак!.. Ну, а если все будут воровать?

– Все не смогут. Это не начальником в кресле сидеть. На это сила нужна.

– Ты думаешь? – прищурив на него глаза, спросил начальник.

– Я думаю! – точно так же прищурил глаза Шевчук. – И техника нужна.

– Насчет техники – это правильно! – согласился подполковник. – Кто чему учился. А насчет силы… Может, наоборот? Сила нужна, чтобы отойти от этих дел?

– На это подлость нужна!

– А может, тоже наоборот? Как понимать подлость!

– Подлость есть нарушение воровских законов. За это нож полагается.

Сквозь кривую пренебрежительную полуусмешку, с которой Шевчук вел свой поединок с начальником, блеснуло вдруг что-то исступленное и диковатое, заставившее всех сразу примолкнуть и насторожиться: этим людям, по многу лет работающим в колониях, действительно приходилось видеть всяких, но такие тоже попадались не часто.

– И ничего вы от меня не добьетесь! – все больше распаляясь, продолжал Шевчук. – И в зону я не поднимусь, хоть режьте. Я решил жизнь посвятить преступному миру, а здесь мои враги. Чтобы бугры мне ребра ломали, табуретки на головы надевали…

– А у нас бугров нет, – заметил подполковник – у нас командиры.

– Ну, все равно бугры. Актив! Не пойду я к вам! Не пойду!

Исступление, сначала лишь блеснувшее у Мишки, разгоралось все больше и больше. Его бледное, испитое лицо стало дергаться, и он, сжав кулаки, напрягся, точно готовый к прыжку. И кажется, если бы не сидело здесь десять – двенадцать человек, он бросился бы через стол на начальника. А начальник опять смерил его пристальным, сделавшимся сразу очень спокойным, но по-прежнему изучающим взглядом и вдруг сказал:

– А палец где сбил?

Шевчук сразу замолчал, посмотрел на начальника, потом на сбитый палец и уронил кепку, но тут же нагнулся и поднял ее.

– Ногти отрастил! – как будто ничего не заметив, покачал головою начальник. – Ну? В каком классе учиться будешь?

– Ни в каком я не буду учиться, – еще больше обозлился Мишка. – И вы эти приемчики бросьте. Не подловите!

– А почему зуба нет? – опять, словно не замечая его раздражения, спросил майор.

– Не вырос.

– Будем вставлять.

– Смотрите последние не выбейте!

Шевчук дерзко, с вызовом глянул на подполковника, но на лице его опять не обнаружил ни раздражения, ни гнева.

– А чем заниматься любишь? – спросил начальник клуба. – В футбол играешь, в шахматы?

– В карты играю.

– Ну, в карты у нас играть нельзя.

– А я без карт не могу, инстинкт выработался.

– А проиграешься, чем расплачиваться будешь?

– Я не проиграюсь. Я все время выигрываю.

– Это почему же?

– Секрет знаю.

– Сколько классов-то кончил? – спросил директор школы.

– Четыре класса, пятый коридор.

– А что читал? Что любишь читать?

– Да мало ли их! – пожал плечами Мишка. – Ну, Джека Лондона читал и другие. Про любовь, про войну.

– Про преступления, – подсказал директор школы.

– Ну, это само собой. С убийствами!

– Отец есть? – спросил подполковник,

– Нету.

– Мать?

– Тоже нету. Никого у меня нету.

Больше часа шел этот поединок с исступленным, одичавшим упрямцем, решившим во что бы то ни стало отстоять втиснутую кем-то в его голову напыщенную «воровскую гордость». Люди посматривали на часы, на столе у начальника звонил телефон, и он, взяв трубку, снова опускал ее на рычаг, не прерывая разговора. А Шевчук все стоял и требовал, чтобы его отправили во «взрослую» колонию или в «режимку» – куда угодно, лишь бы не оставаться здесь, во власти ненавистного ему «актива».

– Ну хорошо, Михаил! – решил наконец подполковник. – На сегодня, пожалуй, хватит. Иди поразмышляй!

– Эрудированный товарищ! – покачал головою директор школы, когда Шевчук с тем же форсом, сдвинув на затылок кепку, вышел.

– А может, его и действительно прямо в колонию со строгим режимом переправить? – предложил майор Лагутин.

– Что значит «переправить»? – вспыхнул подполковник. – Не тару, не бочку пустую берем.

– Но у нас их пятьсот человек, – заметил майор. – Мы только что приняли Шелестова, и вот рядом с ним – Шевчук. И если он с самого начала так проявляет себя, зачем нам эту заразу брать?

– Не испытав и ничего не сделав? – возразил опять подполковник. – Как же так? Да из него, может, скорее толк получится, чем из Шелестова.

– Ну, это еще как сказать! – не согласился теперь Кирилл Петрович.

– Не будем спорить! – Максим Кузьмич, взглянув на часы, взялся за лежавшую перед ним фуражку. – Можете, товарищи, идти по рабочим местам.