Сергей Полищук - Старые дороги

• Название: Старые дороги
• Автор: Сергей Полищук
• Издательство: Весть
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995

Сергей Полищук (1929 – 1994) – писатель, член Союза журналистов, член Одесской коллегии адвокатов.

Глазами своего героя, молодого одессита, идеалиста и насмешника, автор остро подмечает своеобразный колорит жизни небольшого городка. Случаи из адвокатской практики, курьёзные и трагичные, разные характеры и судьбы и – любовь -составляют повесть „Старые Дороги".

---

И вот я опять говорил, долдонил одно и то же, повторяя в десятый, может быть, в сотый раз, какой это редкий негодяй, Пухтевич, и как необходимо его задержать, хотя бы ради ребенка, не жалел красок. Михаил Павлович был снова невозмутим, сидел со сложенными перед собой руками и слушал – очень-очень спокойный человек, очень рассудительный, все для себя решивший и не оставивший места ни для каких инотолкований.

Но он был еще и очень непростым человеком, наш Михаил Павлович! Он не так просто сказал свое «нет». Вызвал из приемной Пухтевич и Гринченко и внимательнейшим образом выслушал в моем присутствии и их. Выслушивал как бы даже опять-таки сочувствуя, переживая. А потом позвонил в Минск, в областную прокуратуру, и, изложив все дело так, чтобы и там сказали «нет», снова произнес его как уже окончательное, но идущее не от него самого, а откуда-то оттуда, сверху – разве он волен не подчиняться тому, что решено наверху?

А я смотрел на него, смотрел и на двух женщин, когда

смысл того, что говорил Михаил Павлович, стал им понятен, и опять на него, и тоже, кажется, что-то начинал пони, мать, и с опозданием, с обидным опозданием молодости, которую иногда буквально ненавидишь, вспоминая о том, как часто ты в то время позволял себя морочить…

Уходя, я все же его предупредил – и сказал это уже без всяких эмоций, сухо и по-деловому: сухой деловой разговор двух юристов, – что считаю его действия неправильными и незаконными, а наш спор с ним неоконченным. Он ответил: «Сколько угодно! Можете жаловаться на меня и в областную прокуратуру, и вообще куда захотите!» – Я пообещал, что непременно буду жаловаться. На том мы с ним и расстались.

* * *

Что я мог еще сделать? Продолжать здесь наши словопрения, ставшими совершенно бессмысленными? Ринуться в погоню за преступником? Или же, действительно, как советовал Михаил Павлович, составить исковые заявления в Березовский народный суд Свердловской области и ждать несколько месяцев, может быть, полгода пока их там рассмотрят и пока негодяй Пухтевич пропьет и прогуляет все уворованные им деньги, а ребенка… Кто может знать, что придет в голову такому негодяю в отношении ребенка? Ведь и украл он его у матери с единственной целью избавиться от алиментов…

Вернулся я в консультацию совершенно подавленный. Работать в тот день я уже не мог и отпустил всех, кто меня еще там ждал. Обе женщины тоже приплелись вслед за мной, сидели и плакали. От меня они, похоже, не собирались уходить вообще. Я успокаивал их, пообещал что-нибудь для них сделать: написать, например, в газету. Сказал это просто так, не думая, что напишу, потому что не думал, чтобы в какой-либо солидной газете, той же «Советской Белоруссии», скажем, где меня не так уж и хорошо знают, вот так без проверки, без согласований и обсуждений взяли и напечатали мой материал. Да и когда, помимо всего, они его там напечатают? Заявления в суд я им все-таки написал и тут же послал кого-то из них на почту купит:, марки госпошлины. Потом, когда та вернулась (кажется, это была старуха), опять сказал, что напишу в газету, а она все, что я ей говорил, тут же с помощью жестов и мимики переводила Валентине, которой такой язык был понятнее – смотрела на пальцы старухи, а мне кивала: так, так, дескать, напишите! Обязательно напишите! Я пообещал, что напишу обязательно.

Потом два или три дня я действительно писал статью Консультация была закрыта, куры радовались жизни Потом, написав и отпечатав, отнес показать статью Пильгунову. Он прочитал: «Заметка хорошая, но, смотри, работать тебе после этого у нас будет ох как трудно!». В тот же день рейсовым автобусом я отвез статью в Минск.

«…странно нам все-таки пришлось поменяться с Вами ролями, уважаемый Михаил Павлович, когда я, адвокат, вынужден был настаивать на задержании преступника, тогда как вы, прокурор района, взяли его под защиту!» – такими словами, кажется, начиналась статья и называлась она «Открытое письмо прокурору Стародорожского района та. кому-то». Но это – подзаголовок. Было, естественно, и заглавие, по его я уже и вовсе забыл. Помню только, что мне самому оно показалось несколько выспренним и крикливым, я добросовестно пытался придумать что-нибудь поскромнее, да так ничего и не придумал.

Глава VIII, где автор обещает читателю подобие детектива, любовь, секс, много жесткой драматургии и счастливый конец.

Я не стану рассказывать, как «пробивал» свою статью в редакциях минских газет и притом еще умолял поскорее ее напечатать. Как ее там отвергали с порога, принимали, увечили до неузнаваемости, заставляя иногда это делать и меня самого, вновь восстанавливали. Как, наконец, в своем первозданном виде она была опубликована газетой «Советская Белоруссия» и как сразу же, буквально с первого дня завертелась вся наша прелестная партийная и судебно-прокурорская машина: звонок из ЦК в обком, а из обкома – в областную прокуратуру и далее (бедного Михаила Павловича нашли где-то в санатории, где он поправлял свое слабеющее здоровье). Как вообще все завертелось, словно по волшебству: поездка ответственной сотрудницы райисполкома в маленький городок Березовский под Свердловском и ее возвращение с похищенной девочкой (ребенка она из квартиры Пухтевича, кстати говоря, тоже выкрала – увела через окно в отсутствии папаши); наконец, арест самого этого папаши и суд над ним в нашем районе, причем поддерживал обвинение, конечно же сам Михаил Павлович, очень, очень хорошо выступал, с большим чувством и мерзавцу влепили даже за то, чего он не совершал, например, за хулиганство…

Всего этого, повторяю, я не буду описывать подробно, да и не наблюдал сам, потому что опять вынужден был ненадолго уехать. Со слов моей квартирной хозяйки, все то время, пока меня не было, обе женщины, молодая и старая, проводили возле консультации. Приходили с утра, садились на крыльце, на ступеньках и плакали. У хозяйки они ни о чем не спрашивали, только внимательно смотрели ей в глаза, когда им доводилось встречаться, и плакали еще и еще. Потом обе они внезапно исчезли – это когда, наконец, девочку им вернули и возвратили почти все деньги: удалось, к счастью, и это, – на несколько дней исчезли и появились в консультации уже с девочкой, с шестилетней Нюрой Пухтевич, и… с бутылкой самогона…

– Дараженький, залатенький!… Ну, хоч ложачку… хоч ложачку перед обедом!…

О, это приятное бремя славы! Я, можно сказать, присутствовал уже при ее закате, потому что во время выхода газеты со статьей моей находился в другом районе и все главные ее громы отгремели. На улице, чтобы пожать мне руку ко мне подошел парикмахер Генрих Сенкевич и то, мне кажется, потому, что я у него стригся, а стриг он отвратительно. В нашем районе с интереснейшей историей и многонациональным, как ее следствие, составом населения было, кстати сказать, немало людей с самыми замечательными фамилиями. Тот же Сенкевич, вальяжный и представительный, похожий на графа из последнего акта оперетты, и некто Шиллер, первый городской хулиган, мой постоянный клиент. И еще… и еще кто-то – всех, конечно, я не запомнил… И сапожник Мопассан, замухрыжка и горький пьяница…

Когда прошла денежная реформа и цены на продукты (на базаре) и на услуги сразу же поползли вверх, они. как уважительно отмечалось жителями района, не поднялись только у меня, у благородного Сенкевича, да еще у Мопассана, но у последнего, впрочем, не в силу его благородства, а потому, что Мопассан длительное время находился в запое и с реформе, скорее всего, просто ничего не знал…

Так вот на улице подходили все эти милые люди, знакомые и совсем мало знакомые, подходили и пожимали руку, доверительно улыбались. Но иные из них заговаривали о статье и при этом начинали мне подмыгивать, похихикивали по поводу того, что сейчас должен чувствовать Михаил Павлович, и это уже было немного противно. Я был убежден, что точно так же они подхихикивают при случае и надо мной, и спешил такой разговор прекратить.

А потом, как мне показалось, о статье в районе забыли вообще, все снова вошло в свою нормальную колею, и меня это радовало. Парикмахер Сенкевич в очередной раз постриг меня так, что я стал похож на разбойника Кудияра, а босяк Шиллер – он в последнее время работал отстрельщиком бродячих собак при райкоммунхозе, но попытался отстрелить и тещу, и я должен был опять его защищать, – Шиллер, как и во всех предыдущих случаях, за защиту не расплатился. Все, словом, вошло в свое обычное русло, все шло нормально.

И тогда вдруг – появление этих двух женщин: «Хоч ложачку! Хоч ложачку перед обедом!», как новый всплеск моей, оказывается, еще не до конца угасшей славы…

Но об этом их приходе и о событиях, которые за ним последовали, – все-таки чуть подробнее.

Итак, они и на этот раз врываются ко мне в консультацию совершенно для меня неожиданно (не ждал я их, во всяком случае, в этот именно день), врываются с криками и слезами, хоть теперь это уже слезы радости, и с упомянутой бутылкой, тычут мне эту бутылку («Ну, хоч одну только ложачку!»)., и, конечно, все это происходит в присутствии других клиенток и моей хозяйки – она на этом торжестве вообще первое лицо («Сергей Владимирович, выпейте! Выпейте рюмочку, вы же обидите этих людей! Выпейте и я сама тоже выпью…»), все, словом, опять очень напоминает хаос их первого появления. И посреди всеобщего этого хаоса я опять-таки не совсем знаю, как мне поступить, стою, наверное, с довольно глупым выражением лица. И в довершение ко всему на пороге появляется человек, которого я уж никак не мог в этот день ждать, а в его присутствии принимать в подарок бутылку самогона никак не хотел бы. Появляется Анелька.