Владимир Солоухин - Славянская тетрадь

• Название: Славянская тетрадь
• Автор: Владимир Солоухин
• Издательство: Издательство: «Советская Россия»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

«Славянская тетрадь» – это как бы еще первая, «робкая» попытка установить связь, духовное родство народных культур, выявить общность, закономерность и показать, насколько это возможно в жанре повести-путешествии, своеобразие культуры болгарского народа. Автор делает это с величайшей бережностью, даже можно сказать с нежностью. В этом произведении он наиболее поэт.

---

Страничкой раньше я сказал про розу: «кто» вместо «что», то есть как если бы про одушевленный предмет. Это я под влиянием сотрудницы, провожавшей нас, под влиянием ее отношения к розе. Сотрудница, например, говорила:

– Когда роза цветет, она хочет, чтобы было много влаги в воздухе. Особенно ей нравится туманное утро. Поэтому наша казанлыкская роза цветет с конца мая до двадцатого июня. Свои бутоны она раскрывает рано утром. Надо обрывать лепестки до восхода солнца. Потом масло начнет улетучиваться. Вы же знаете, как пахнут розы на солнце.

Обрывают розовые лепестки только руками, никакая механизация невозможна. С одного гектара мы собираем две с половиной тонны розовых лепестков (вот это сырье!); из трех тонн лепестков мы получаем один килограмм масла, один килограмм масла стоит пять тысяч левов (около шести тысяч рублей на наши новые деньги). Розовое масло идет исключительно на экспорт. В 1917 году в Болгарии было 9 тысяч гектаров розовых плантаций. В 1944 году – пять гектаров. Теперь около трех с половиной тысяч.

Сначала производили исключительно розовую воду. Она идет в медицину, в кондитерскую промышленность, в косметику. Потом заметили, что на розовой воде плавают капельки масла. Теперь вода – вторичный продукт.

Опытная станция изучает болезни, вредителей, агротехнику. Собственно, две главных половины вопроса: во-первых, зачем и где образуется масло и, во-вторых, каким способом получать его побольше. Я не уточнял, но, сдается, что вторая половина вопроса решается успешнее первой.

Аппаратура несложная, перегоночная: котлы, трубы, пар, его охлаждение, капельки драгоценной жидкости.

Когда происходило вручение упомянутого мной лоскутка бумажки, разговор расширился, захватив краем эстетическую сторону розового цветка. Я вспомнил о том, что садоводы, как ни бьются, не могут вывести голубого сорта розы. Сотни, многие сотни оттенков и сортов, а голубой не дается в руки, разжигая азарт, возбуждая энергию любителей.

– У нас есть голубая роза, – возразила мне девушка.

– Не может быть! – Почва подо мной заколебалась. Дело в том, что на этой голубой розе, вернее, на невозможности вырастить ее, я построил одно свое стихотворение. Зачеркивать его было очень жалко.

– Ну да, – убеждала девушка, – есть голубая роза.

Мы подошли к кусту. Но роза теперь не цвела, и наш спор никак не мог бы решиться. Но тут вспомнили, что на станции есть альбом. Скорее раскрыли его на нужной странице.

«Вздох облегчения вырвался из моей груди», – как написали бы в старинном романе. Роза была вовсе не голубой, а сиреневой, лиловой, скорее даже фиолетовой.

ЭТЮД ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ

Михаил Михайлович Пришвин однажды написал, что долгое время в его жизни был небольшой пробел: все не удавалось вместе с археологами покопаться в земле. Ну там курганы, древние захоронения, черепки, кости…

У каждого из нас, наверно, есть такие пробелы. Каждый человек умирает, не увидев на земле большую часть того, что есть, не прикоснувшись к большей части дел, которыми занимаются люди.

Мне, например, не приходилось до сих пор бывать в настоящих пещерах. Читал в книгах про сталактиты и сталагмиты, подземные озера и реки, про заманчивые путешествия в глубь земли. В книжках, читанных в детстве, все эти пещеры были связаны с тайнами, с кладами, с таинственным исчезновением людей, со скелетами, находимыми в глубине пещер. Красота пещер была между прочим.

Люди живут на земле, редко думая о том, что у них под ногами, под деревнями, лугами, пашнями, рощами, реками или даже морями скрывается что-то такое, что может быть интересным или даже красивым. Полезные ископаемые – это понятно. Где-то внизу залегают каменный уголь, нефть и железные руды. Но чтобы сказочные дворцы…

Правда и то: находясь в настоящей пещере, забываешься и с трудом представляешь, что наверху суетятся в изнурительной суете миллиарды живых существ, руководящихся в своем поведении все больше минутными да часовыми стрелками. Иногда поглядывают даже и на секундную.

Здесь своя мера времени. С каменного свода, с высоты, допустим, двадцати метров падает капля. Через некоторое время (не имеет значения, через какое) она упадет вновь. Можно поручиться только в одном – промежутки между каплями абсолютно одинаковые. Капли падают восемнадцать миллионов лет. В ней, крохотной капельке воды, растворена крупица (ну какая там крупица, молекула!) извести. Упала капля на каменный пол подземного зала, разлетелась вдребезги, растеклась в мокрое пятно. Так бы и не было навеки ничего, кроме мокрого пятна. Но, чу, точно на это же место падает новая капля. Не было бы ничего и теперь, упади хоть сто капель, хоть тысяча. Разве что продолбилась бы со временем в камне маленькая ямка, исходя из пословицы – мала капля, но камень долбит.

Происходит нечто противоположное. На месте падения капли появляется беленький бугорок. Микроскопическая частица извести, растворенная в капле, умудрилась зацепиться за камень, остаться на месте падения капли. Торопиться некуда, если, допустим, восемнадцать миллионов лет. И вот посреди серого, черного даже, каменного зала вырастает ослепительно белая, как бы вся в инее каменная сосна высотой и размахом ветвей с настоящую земную сосну, выросшую на отшибе от леса на солнечном и ветровом приволье.

В том месте, откуда капля падает, тоже начинает расти причудливое образование вроде сосны, но только острием книзу.

«Кап да кап» работает время-зодчий, куда ему торопиться. Здесь по-новому осмысливается выражение, которое я однажды услышал от профессора-геолога: «За последние 7—8 миллионов лет, – сказал профессор, – на земле ничего существенного не произошло».

Снаружи обыкновенный каменный холм серого тона, редкая трава. Узкого, треугольного хода внутрь земли сразу и не заметишь. Пригибаемся и пролезаем в темноту. Ноги слышат резкий, скользковатый уклон вниз. Впрочем, вот ступеньки. Пещера благоустроена для посещения туристов.

Испокон веков люди отправлялись в пещеры с факелами. Говорят, совсем другое дело, когда факелы и красные отблески, пляшущие на белых причудливых колоннах подземных дворцов, в то время как своды и все впереди и все позади тонет во мраке, устоявшемся за миллионы лет. И тишина здесь тоже устоявшаяся, и совершенно неподвижный, миллионы лет неподвижный воздух, всегда одной и той же температуры – 13 градусов (для той пещеры, в которой мы были, разумеется). Попадалось и пещерное озеро, по-новому играли в нем черно-красные факелы.

Говорили, что можно было попросить устроителей экскурсии, и они могли бы устроить прогулку с факелами. Но мы не догадались попросить, путешествовали вполне современно и цивилизованно.

Экскурсовод, шедший рядом с нами, шарил рукой впотьмах, ища переключатель, впереди раздавался легкий гулкий щелчок, как бы крохотный взрывик, и вдруг, именно вдруг, как может быть только в сказке, из кромешной (на этот раз уж безо всякой метафоры кромешной) тьмы возникало волшебное царство, которое ни в сказке рассказать ни пером описать: дворцовый зал метров тридцать, а то пятьдесят в длину, метров пятнадцать-двадцать в высоту.

Лампы были устроены так, что их самих вовсе не было видно. Они лишь подсвечивали то стены пещерного зала, то наиболее красивый сталагмит. Иногда они подсвечивали сталактиты и сталагмиты сзади, причудливые образования виделись силуэтно.

Когда мы миновали один зал, свет в нем гас. На некоторое время мы оставались в полной пещерной темноте и тишине. Потом опять гулкий щелчок, и вот новое царство, новая фантастическая красота. И так на несколько километров вглубь и вдаль под землей.

То опускается сверху донизу тяжелый складчатый театральный занавес, то струится, обтекая вроде бы на своем пути округлые валуны, из белого камня изваянный водопад. То, как я уж говорил, выросла натуральная каменная сосна, то свисают гигантские каменные сосульки, то свисают пышные каменные люстры, то весь потолок – грандиозные пчелиные соты; то дальняя стена – ни дать ни взять – орган, на котором играть бы великану, то настолько уж все замысловато, витиевато и причудливо, что не знаешь, на что и похоже.

В причудливом и бесформенном всегда можно узнать нужные тебе формы. Поэтому экскурсовод добросовестно показывает образования, похожие на монаха, на трех монахинь, на влюбленную целующуюся пару, на магометанский город с минаретами, на старушку, на всадника, на медведя, на убийцу с ножом, на цветущую розу.

В путеводителях обыкновенно про пещерные залы пишут: «Каменные симфонии». При всей видимой банальности очень точно сказано, если вдуматься в первоначальный подлинный смысл этих двух слов.

Потрясли меня более всего летучие мыши, прилепившиеся к потолку дружной колонией. Я не сразу понял даже, что темное пятно на сводах очень высокого зала (метров восемнадцать) – живые существа. Потом заметил, что пятно шевелится. В первое мгновение у меня была мысль, что мышам тоже пятнадцать (или сколько там) миллионов лет. Лишь опомнившись, я осознал всю нелепость моего первого предположения. Это все потому, что очень они сливаются, срастаются, гармонируют с камнями пещеры. Труднее было предположить, что их когда-нибудь, хотя бы и миллионы лет назад, не было.