Поль Феваль - Черные Мантии

• Название: Черные Мантии
• Автор: Поль Феваль
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-195-8

В 1825 году в Кане – провинциальном французском городке – происходит дерзкое ограбление местного банкира. В преступлении обвиняют молодого чеканщика Андре Мэйнотто и его жену Жюли. Суд выносит обоим суровый приговор. Но кто же в действительности организовал ограбление? И какое отношение к нему имеет тайная организация под загадочным названием «Черные Мантии»?

Об этом читатель узнает, прочитав роман «Черные Мантии» известного французского писателя прошлого века Поля Феваля.

---

Многие из вас наверняка слыхали о словах, подобных талисману, затаивших под неказистой оболочкой не всем понятный смысл. Обычно ими пользуются как паролем – конспираторам без таких слов не обойтись. Однако ни элегантный капитан, ни Симилор в своих затейливых обносках на заговорщиков отнюдь не походили. Но разве можно доверяться внешности в таких вопросах? Стиль сам по себе ничего не значит. Так или иначе, обычные слова – завтра будет день – набатом отдавались в ушах взбудораженного Симилора.

«И этот тоже греет руки! – мысль, шевельнувшаяся под серой шляпой, была тревожна и вызвала новый приступ страха. – Подумать только, в Париже шагу нельзя ступить, чтоб не споткнуться о кого-нибудь, кто греет руки!»

Симилор не без оснований называл себя артистом. Было время, когда он думал разбогатеть, давая платные уроки танцев, но ни принцы, ни бароны среди его учеников не попадались, а на вояках да гризетках мудрено сколотить состояние. Он отказался от артистической карьеры и решил попробовать себя в «делах». Бывшего артиста обуревали честолюбивые мечты, он широко размахивался в своих грезах: неограниченный кредит в ресторане «Гран-Вэнкер», вожделенный балкон в театрике на Монпарнасе, приличное жилье за триста франков. Столь неумеренные притязания могут завести куда угодно.

Хотя рождение его было окутано покровом тайны, Симилор не исключал наличия в себе благородной крови, унаследованной по материнской линии, ибо фамилия его явно смахивала на кличку; впрочем, он лелеял гордую надежду сделать ее знаменитой. Каким образом? История об этом умалчивает. Аристократ в душе, он тем не менее умел взглянуть на жизнь глазами реалиста и не гнушался трудового заработка, даже самого ничтожного: опускал подножки у карет за чаевые, торговал буклетами и контрамарками, по ночам расклеивал афиши, а то и за небольшую мзду простаивал в очередях у театральных касс или подлавливал приезжих англичан, чтобы свести их в злачное местечко. Но мало-помалу он стал съезжать с трудовой и, как говорится, честной колеи, принявшись тайком о чем-то хлопотать, причем весьма усердна. О чем? Секрет.

Секрет даже для Эшалота, испытанного друга, предоставлявшего ему и кров и ложе (заметим, что у Симилора имелась когда-то собственная кровать, но, склонный к мотовству, он продал ее ради неотложных светских нужд). Эшалот принадлежал к натурам более солидным, он по крайней мере раз и навсегда определил свой социальный статус, повесив на дверях своей мансарды табличку с надписью «Генеральное агентство»; к тому же он искренне склонялся к добродетели, хотя и не всегда мог удержаться на ее стезе. Поведение друга не могло не вызывать у преданного Эшалота подозрений. Симилор стал надолго покидать его и Саладена (с Саладеном читатель познакомится чуть позже), на расспросы отвечал невнятно и уклончиво, намекая, что от его молчания зависят чрезвычайной важности дела. «Я поклялся держать язык за зубами!» – с пафосом воскликнул он в ответ на приставания любопытствующего Эшалота и, усугубляя тайну, обронил загадочную фразу: «Будь что будет, но я погрею руки!»

…Группа пассажиров, мелких торговцев из Мо и обитателей окрестных деревень, обступила тепло укутанного человечка, которому удалось завладеть разговором, вертевшимся вокруг недавно упомянутого замка Буарено. Несмотря на малый рост человечка, лицо его, украшенное очками в золотой оправе, производило внушительное впечатление. Он разглагольствовал с завидной легкостью, обретаемой в судебных говорильнях, прохаживался перед публикой и принимал эффектные позы.

– Я приглашен на ужин в замок, мы с бароном давние приятели, по воскресеньям я запросто бываю у него. Могу заверить вас, что этот господин не всегда купался в золоте.

– Говорят, первые свои сто тысяч франков он выудил из мутной водицы, – вмешался в разговор пассажир из Вожура, явно завидующий и миллионам барона, и красноречию укутанного человечка.

– Говорят и то и се, – отпарировал последний.

– Что именно «то и се»? – вызывающе поинтересовался вожурец.

– То и се, сударь, я выразился ясно. Есть вещи, недоступные для понимания простаков, утверждаю это как человек, принадлежащий к высшим сферам. Господин Шварц прибыл в Париж, имея тысячу франков, слышите, всего лишь тысячу монет по двадцать су! За пятнадцать месяцев он превратил их в четыреста тысяч франков.

– Абсурд! – с искренним недоверием возразил вожурец.

– Позвольте… если вам знакомо искусство оперировать цифрами…

– Мне знакомы только честные операции!

– Позвольте… с кем вы говорите и о ком вы говорите? Мое имя Котантэн де ла Лурдевиль, я бывший депутат, а господин барон один из наших известных финансистов с капиталом в двадцать миллионов франков, даже больше…

– И надежным? – вожурец не скрывал ехидства.

– Как башни Нотр-Дам. Если угодно, могу растолковать, хотите?

– Еще бы! Барыш в четыреста процентов за пятнадцать месяцев! Растолкуйте.

– Это проще простого. Соблаговолите только выслушать меня, не прерывая.

Господин Котантэн де ла Лурдевиль сделал шажок вперед, скрипнув башмаками. Слушатели навострили уши.

– Чтобы сколотить капитал, – важно начал он, – требуется то и се и кое-что еще. В 1825 году – помнится, тогда я выступал защитником по делу Мэйнотта, и я бы это дело выиграл как пить дать, если бы обвиняемый не оказался сущим остолопом, – так вот, в 1825 году господин Шварц приехал в Париж с тысячью франков в кармане и снял комнату на улице Ферронери. Он задумал одно дельце. Все вы знаете, конечно, Главный Рынок. Так вот, в те времена на нем вовсю орудовал некий старичок, тоже Шварц, ростовщик, ссужавший деньги под проценты на короткий срок. Давал пять франков в понедельник, а в воскресенье забирал шесть, вот и вся его операция, нехитрая, но хлопотная и требующая немалой осмотрительности. Наш Шварц, молодой, прошел у старикана выучку, а когда как следует в этом искусстве поднаторел, открыл ссудную кассу у себя в мансарде. Его тысяча франков, пущенная в дело до последнего су, с первого же недельного оборота принесла ему тысячу двести круглых франков, во второе воскресенье эта сумма превратилась в тысячу четыреста сорок франков, в третье он имел уже тысячу семьсот двадцать восемь франков, в четвертое – две тысячи семьдесят три франка и пятьдесят сантимов… Теперь понятно? Вот так-то, с цифрами не спорят. Скостим семьдесят три франка пятьдесят сантимов на текущие расходы, на то да се. Принцип остается в силе: капитал удваивается в двадцать восемь дней. Хорошо, округлим для полной ясности до месяца. Что получается? Четыре миллиона франков на второй месяц, так? Восемь миллионов франков на третий, шестнадцать на четвертый, тридцать два на пятый, шестьдесят четыре на шестой, сто двадцать восемь на седьмой, двести пятьдесят шесть на восьмой, пятьсот двенадцать миллионов франков на девятый… Внимание, мы приближаемся к концу…

Вожурец собрался было возразить.

– Позвольте! – не допустил этого оратор. – На пятнадцатый месяц, следуя этой геометрической прогрессии, мы получаем тридцать два миллиона семьсот шестьдесят восемь тысяч франков, впечатляющая цифра! Предвижу ваши возражения, более того, я принимаю их. Просчеты и ошибки, то да се… Чем больше цифра, тем труднее с клиентурой, навряд ли сыщется на Рынке пара миллионов мелких торгашей, жаждущих занять пять франков на неделю. В этом вся загвоздка. Потому-то через пятнадцать месяцев господин Шварц, а он тогда как раз женился, имел всего лишь четыреста тысяч франков, что составляет восемьдесят вторую часть теоретически возможной суммы. К тому же поговаривают, будто для округления цифры он нашел одну никем не терянную вещицу…

В то время как публика ахала и веселилась, Симилор жадно вбирал в себя столь соблазнительные и внятные расчеты. Давно уже изыскивал он способ окунуться в золото. Только он решился вежливенько подойти к господину Котантэну де ла Лурдевилю и поподробнее разузнать, где берется первая тысяча, как внимание присутствующих было привлечено необычайным зрелищем: вдоль берега канала двигалось нечто странное – похожая на большую корзину плетенка, поставленная на два колеса от тачки и ретиво влекомая вперед облезлым псом.

Возницей и единственным ездоком сего диковинного экипажа был человек с рыжей бородой, по виду напоминавший коммивояжера. Пассажиры мигом сгрудились у борта, обмениваясь комментариями:

– Трехлацый! Глядите, Трехлапый едет в своей карете!

– Трехлапый, калека из подворья Пла-д'Етэн!

– Скачет на воскресную пирушку к своему банкиру!

– Скачет на воскресное свидание к своей милашке!

– К барону Шварцу…

– К графине Корона…

– Салют, Трехлапый!

– Эй, нищий, ты куда?

Развязные юнцы из Вер-Галана и севранские зеленщики взапуски изощрялись в остроумии. Только Симилор, к чести его сказать, приподнял старенькую шляпу и учтивейшим образом произнес: