Валерий Гусев - Розыгрыш с летальным исходом

• Название: Розыгрыш с летальным исходом
• Автор: Валерий Гусев
• Жанр: Детектив

---

С берега замахали факелами и головешками, выписывая ими в сумраке огненные круги.

– Зовут, - сказал Понизовский, готовясь спуститься в лодку, на которой его доставили к яхте. Абориген, что ею управлял, вплавь вернулся на берег.

– Принимай Яну, - скомандовал Семеныч Сереге, а меня легонько придержал за руку.

– Загляни в форпик, Серый. Мне что-то запах там не нравится - не течь ли?

В форпике, носовом отсеке, хранились запасные паруса. И обитал в темное время суток крысиный лев. Я отодвинул люк, просунул в проем голову. Запах был. Но не плесени, не влаги. Не Льва Борисыча. Запах ружейного масла.

Я протянул руку, пошарил в темноте, сдвинул немного клетку. Нащупал короткий автомат. Два магазина. Молодец, Семеныч! И местечко славное для заначки выбрал - под надежной охраной.

Завернув угол паруса, я прикрыл им оружие и вышел на палубу. Понизовский уже разбирал в лодке весла, Янка сидела на корме, подпрыгивая от нетерпения. В своей зеленой, с разрезами до попы, юбочке. Сердце у меня сжалось.

– Как там? - Семеныч кивнул в сторону форпика.

– Все в порядке, Семеныч, сухо. Ты хороший капитан. Да и я не промах. Особенно когда в Янкиной рубке водочку тайком попиваю. Сидя на мягком пуфике.

– Ну! - согласился Семеныч. - Тут тебе цены нет!

Я отвязал швартов, мы спрыгнули в лодку, отчалили.

Подгребая к берегу, Понизовский нас инструктировал и информировал.

– Вождя зовут Мату-Ити. Он прямой потомок Эатуа.

– А это кто? - спросила Яна. - Его отец? Француз?

– Эатуа у таитян - верховное божество.

– Не может быть! - воскликнула Яна. - Здорово!

– Жену вождя зовут Икеа.

– Здорово! - подпрыгнула Яна. - Не может быть!

– Вы, Яна Казимировна, будете изображать мать этих девушек. Их зовут…

– Зита и Гита?

– Почти. Тахаа и Ваа. После общего ритуального танца их подведут к вам. Они станут перед вами на колени. Вы должны снять с себя…

– Что? - испугалась Яна. - Что снять?

– Да нет… Вы снимете с себя символический венок из цветов ибиска, кажется, и разорвете его над их головами.

– Почему же над головами? Если это символ, то…

– Откуда я знаю? - рассердился Понизовский. - Таков обычай. И не задавайте вопросов - уже нет времени. Слушайте и запоминайте. - Он слегка запыхался, и я подумал - не сменить ли его на веслах? Одновременно общаться с Яной и грести - трудная работа. Но мы уже были возле берега.

– Затем, - торопливо продолжил Понизовский, - самое неприятное… Вы должны будете оросить их бедра кровью невинной голубки.

– Ладно, - Яна махнула рукой. - Орошу.

– Но… горло голубке вы должны будете… перегрызть. Своими белыми зубками.

– Что?! Да я тебе его лучше перегрызу. Своими зубками.

Лодка ткнулась носом в песок. К нам ринулась толпа девушек. Довольно соблазнительных. Блестящие глаза, густые, до плеч, даже у некоторых до пояса и ниже пояса, волосы. Ну и фигурки… Коротенькие юбочки с разрезами, как у Янки. И при каждом движении в этих разрезах мелькали смуглые стройные бедра. Как у Янки.

Девушки подхватили ее, напялили на шею венок из ярко-алых крупных цветов, похожих на наши розы; запели, довольно мелодично, какую-то свою песню и усадили Янку на носилки. Вроде таких, в которых у нас на стройке носят цементный раствор, но тоже украшенных цветами.

Янке это понравилось. Она села по-восточному и засияла во все глаза и зубы.

Процессия направилась к дворцу. Девушки двумя стройными рядами шли по бокам носилок, а смуглые парни (тоже, кстати, в юбочках), потрясая копьями, приплясывали сзади. Мы, белые вожди мужского пола, замыкали процессию. Правда, у каждого из нас на шее, кроме венка из белых цветов, висело еще по две симпатичных черномазеньких девчонки.

Перед хижиной вождя горел костер. В свете его ровного, жаркого пламени девушки из группы сопровождения подвели Яну к Мату-Ити, усадили ее рядом с ним в такое же пляжное кресло, как и трон самого прямого потомка Эатуа. Мы вчетвером встали рядом, и начался придворный обряд представления. Он был прост. Из толпы девушек выходила одна, подходила к нам, по очереди клала нам руки на плечи и терлась своей горячей щечкой о наши небритые щеки. Понизовский при этом называл ее имя:

– Жена великого вождя Икеа.

– Очень приятно, - сказала Яна. - Наслышаны о вас.

Вышла из толпы и подошла к нам еще одна красавица.

– Жена великого вождя Алоха.

– Эй, толмач, - окликнула Понизовского Яна, - ты ничего не напутал?

– Великий вождь велик во всем. У славного Мату-Ити двенадцать жен.

Довольный Мату-Ити будто понял его слова и добродушно закивал: да, мол, такой вот я великий.

Меж тем праздник разгорался, как огромный буйный костер. Гулко и дробно застучали барабаны, сделанные из высушенных тыкв, засвистели какие-то дудки. В центр огненного круга вошли две красивые пары. Они встали рядом и, взявшись за руки, уставились друг другу в глаза. А из зарослей, двумя вереницами, выплыли танцоры. Они создали для влюбленных как бы фон, разместившись по внешнему кругу, ярко озаренные пламенем. И начали общий танец. Сперва он был довольно интересный, плавный и красивый, похожий на наши хороводы. Но, постепенно набирая ритм, становился все откровеннее и, я бы сказал, разнузданнее. Группа танцоров начала распадаться на парочки, которые уже не просто отплясывали, а демонстрировали откровенные позы в неистовой динамике. А две юные пары все так же недвижно стояли, держась за руки. Хотя было заметно, с каким трудом они сдерживаются, чтобы не включиться в общую вакханалию. Глаза их блестели, по обнаженным телам пробегала дрожь.

Понизовский вполголоса комментировал и разъяснял суть танца. Но я не слушал его, мое внимание надолго привлек великий вождь. Его пухлое полусонное лицо мне нравилось. В его глазах не было похотливого азарта, они были спокойны и внимательны. Мне они напоминали глаза художника, который объективно, в меру своего таланта, рассматривает только что написанную им картину. Или уверенного в себе режиссера на прогоне нового спектакля. Иногда он морщился, время от времени хмыкал, порой одобрительно пришлепывал громадной босой ступней.

Мне порой казалось, что он вдруг встанет, хлопнет в ладоши и басовито выкрикнет: «Стоп! Стоп! Эту мизансцену еще раз, пожалуйста. С начала!»

… - Это вроде такой… интермедии, что ли, - бубнил тем временем Понизовский. - Эти девушки и парни показывают, как развивались чувства влюбленных. Вот они встретились, но юноша ничего особенного в этой девушке сначала не увидел. Сердце его не дрогнуло. Но чем больше приглядывался он к ней, тем больше раскрывал в ней достоинств и, наконец, прозрел, сердце его затопила лавина страсти. Вернее, водопад.

На «сцене» как раз в это время девушки уже совсем распоясались. Лавина страсти. Водопад похоти.

Что ж, скоро и у нас, цивилизованных, так будет. Чтобы получше разглядеть свою суженую и затопить ее лавиной страсти, нужно, чтобы она встала на четвереньки и повыше задрала вертящуюся попу.

– Пасадо-бля! - с азартным презрением высказалась Яна, когда танец оборвался.

Вождь даже подпрыгнул и испуганно покосился на нее, словно понял смысл сказанного. А может, его просто напугала решительная интонация.

– Ну что вы, Яна Казимировна! Какой же это разврат. Они нас еще стесняются. А в прежние годы эти танцы развивались в такую групповуху под баньяном!…

– Да что вы! - изумился Нильс.

– Повально, - усмехнулся Понизовский, - всем населением. Даже старики и дети.

– Позвольте, - заинтересовался Нильс. - А что же делали старики?

– Учили детей.

– Как?!

– Своим примером.

Нильс призадумался.

Над островом высоко поднялась луна, непривычная - красная, кривая на один бок. С моря дохнул вечерний ветерок, взметнул пламя затухающего костра, бросил к луне быстро гаснущие искры.

Танцоры окружили молодых и увлекли их под сень баньяна, где, надо сказать, становилось все прохладнее.

Под аккомпанемент песен, ритмичных хлопков ладоней и топот ног их поставили перед Янкой на колени. Она не сплоховала: так рванула этот венок «но-вобрачия», что разорвала его не пополам, а на «мелкие дребезги» - алые цветы тропическим ливнем упали на покорно склоненные темноволосые головы.

Тут же из толпы вывернулась полуголая девчонка лет двенадцати, но вполне уже сформировавшаяся. Перед собой она держала какую-то птаху, сжав ее крылья. Птаха с доверчивым любопытством вертела головкой, не догадываясь о своей участи. В глазках ее поблескивали искорки отраженного пламени.

Но меня, честно говоря, беспокоила участь не этой голубки, а посаженной матери Янки. Потому что девчонка уже тянула к ней руки с зажатой в них жертвенной голубкой.

Янка встала, выпрямилась. Гордо подняла голову:

– Великий вождь! Великий народ Таку-Каку…

– Такутеа, - подсказал ей взволнованно Понизовский.

– А я что говорю? - окрысилась Яна. - Подставил меня и еще поправляешь! Великий народ… Та-ку… Как там дальше? Теа! Великая честь оказана мне. Но… Сами мы люди не местные. Вон там… - Она повернулась к морю, над которым висела кривобокая красная луна, и величественно простерла руку. - Там, на моем далеком острове, есть тубо.