Бальтасар Грасиан - Критикон

• Название: Критикон
• Автор: Бальтасар Грасиан
• Издательство: Наука
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984

Своеобразие замысла «Критикона» обозначается уже в заголовке. Как правило, старые романы, рыцарские или плутовские, назывались по собственному имени главного героя, так как повествовали об удивительной героической или мошеннической жизни. Грасиан же предпочитает предупредить читателя об универсальном, свободном от чего-либо только индивидуального, об отвлеченном от всего лишь «собственного», случайного, о родовом, как само слово «человек», содержании романа, об антропологическом существе «Критикона», его фабулы и его персонажей. Грасиан усматривает в мифах и в знаменитых сюжетах эпоса, в любого рода великих историях, остроумно развиваемые высшие философские иносказания.

---

– Теперь я не дивлюсь, – сказал Критило, – что стены слышат, особливо во дворцах, где они – сплошные уши. В конце концов, ничего не скроешь, не утаишь.

– А что ты видишь во мне? – спросил Андренио. – Есть ли что дельное?

– Э нет, не скажу, – отвечал Ясновидец. – Что вижу, о том молчу – кто много знает, тот не болтает.

Оба странника, восхищенные и завороженные, смотрели, как их спутник делает удивительнейшие открытия. Вот увидели невдалеке от дороги странное здание – по волшебной красоте казалось дворцом, по шуму изнутри – торговой биржей, по глухим стенам – узилищем: ни окон, ни дверей.

– Это, верно, здание не простое, какой-то дифтонг? – спросили они.

Ясновидец в ответ:

– Стыд и срам, вот что это такое.

Едва вымолвил он эти слова, из дома того вышло – неведомо откуда и как – чудище безобразное, помесь человека и коня, из тех, кого в древности именовали кентаврами. В два скачка кентавр очутился с ними рядом и, сделав два-три вольта, подскочил к Андренио, схватил его за волосок – для случая и волоска достаточно, а для страсти и того не надобно, – взвалил себе на круп и в единый миг крылатый этот полуконь (беда всегда на крыльях летит) вернулся в свой лабиринт обыденный, вертеп повседневный. Друзья Андренио закричали, но тщетно – кентавр мчался быстрее ветра и, выйдя неведомо откуда, туда же утащил Андренио, чтобы заточить в вертеп всяческой мерзости.

– О, гнусный насильник! – сетовал Критило. – Что это за дом, или, вернее, содом?

И Ясновидец со вздохом ответил:

– Сие здание стоит не в назидание, это западня казней с сотнями козней, заводь старости, семинарий обмана, – сказать короче, это дворец Кака и его приспешников; ныне они живут отнюдь не в пещерах.

Много раз обошли они здание кругом, но не смогли отличить фасада от зада; сколько ни глядели, сколько ни искали, – ни входа, ни выхода. Изнутри доносились хохот и топот. Критило уверял, будто слышит голос Андренио, только непонятно, что говорит и каким образом туда вошел; сильно опечалился Критило и уже отчаялся проникнуть в это здание.

– Мужество и терпение! – сказал Ясновидец. – Знай, скоро пройдем туда – и без труда.

– Но как? Ведь не видать ни входа, ни выхода, ни единой щелочки или дырочки!

– Тут-то и покажет свои чудеса наука придворная. Разве не случалось тебе видеть, что люди, неведомо как, проникают во дворцы, всем завладевают и повелевают? Не видел ты, как в Англии сумел пролезть сын мясника [598], чтобы устроить бойню знати; а во Франции такой Пернон [599] нашелся, что и пэрам стало скверно. Не случалось тебе слышать вопросы простаков: «Скажите на милость, как этот проник во дворец, как он получил сан и должность, за какие заслуги, за какие услуги?» В ответ только плечами пожимать; ведь те, наверху, вас прижимают, рот зажимают. Сейчас тебя туда введу.

– Как? Ведь я и не стыдливый и не счастливый [600].

– Войдешь туда, как Педро в Уэску [601].

– Ты о каком Педро?

– О славном, который ее завоевал [602].

– Увы, я не вижу ни окон, ни дверей.

– Найдем какую ни на есть – не пускают через парадную, иди через заднюю.

– Но я и такой не угляжу.

– Ничего, иди в дверь пролаз – таких дверей много.

И Ясновидец оказался прав – пролазничая, они вошли без всяких усилий. Очутившись внутри, принялись бродить и кружить по обманным чертогам, примечая всяческую чертовню странную, но в мире распространенную. Слышали голоса многих, хоть никого не видели; с кем говорят, не знали.

– Чудное волшебство! – удивлялся Критило.

– Надобно тебе знать, – сказал Ясновидец, – что входящие сюда, стоит им только захотеть, становятся невидимы и действуют незримо. То и дело здесь раздаются выстрелы из-за угла, летят откуда-то камни в твой огород, слышатся неведомо чьи голоса – все делается исподтишка, за спиною осудят тебя и ославят. Но так как в зрачках у меня человечки не слепые, а зрячие, я все это вижу – в том-то и состоит искусство ясновидца. Иди за мной – увидишь жестокие козни и чудные способы жизни, а заодно поищешь своего Андренио.

Ясновидец повел Критило в первую палату, просторную, привольную. Имела она в ширину сотни четыре шагов, как сказал некий герцог, хвастая одним из своих дворцов. Слушавшие его сеньоры спросили со смехом: «Тогда сколько же она имеет в длину?» И, желая поправиться, герцог ответил: «Да, наверно, шагов полтораста». Уставлена была палата французскими столами, на которых лежали немецкие скатерти и испанские яства, обильные и обманные, – откуда и как появлялись, не увидишь, не поймешь. Время от времени показывалась, однако, пара прекрасных белых рук в перстнях с алмазами чистой и мутной воды; двигаясь по воздуху, они без роздыху подавали на стол лакомые блюда. За пир садились гости не честные, но званые; усердно раскрывая салфетки, не раскрывали рта: ели молча – вот каплун, вот куропатка, павлин и фазан, все за счет твоего феникса, не плати ни гроша, ни полушки, и не любопытствуй, откуда блюдо, кто его доставил.

– Кто они? – спросил Критило. – Жрут как волки и молчат как ослы.

– Это те, – отвечал Ясновидец, – кто ничем не брезгует, многое терпит, даже укусы мух в щекотливую честь.

– Подумаешь, подвиг! Тяжко ли терпеть, когда тебя так потчуют.

– Ради того и терпят.

– Откуда же такое изобилие, любезный мой Ясновидец?

– Из рога Амальтеи [603]. Но пойдем отсюда – это все колдовские штучки средиземноморских сирен.

Перешли к другому столу, здесь уплетали самые изысканные блюда, все лучшее, что доставлялось в кладовые и на кухни, – свежую дичь, нежную, сочную рыбу. А ведь ни у кого из едоков ни доходов, ни вотчины, а вот ветчины вволю.

– Диво дивное, – говорил Критило. – Едят и пьют как короли, а сами-то голяки, ни поместий, ни доходов, ни 6э, ни мэ не знают, не трудятся, не изводятся, а гуляют и веселятся с утра до ночи. Откуда у них это, сеньор Ясновидец, скажите, ведь вы все видите?

– Погоди, – отвечал тот, – скоро поймешь, в чем секрет.

Тут в воздухе показались лапы, не атласные ручки, как прежде, а хищные когти-крючки – сновали туда-сюда и подкладывали то голубя, то кролика. Критило был поражен.

– Славная охота! – восклицал он. – Глядите, как задрали нос те, кто драли семь шкур! Вот что значит чудом кормиться.

– А разве не слыхал, – спросил Ясновидец, – что были люди, которым пищу приносили вороны да псы?

– Слыхал. Но то были святые, а это же бесы. Там было чудо.

– А здесь – секрет. Но все это мелочь сравнительно с тем, что пожирают другие, повыше сидящие. Подойдем к ним, уж там насмотришься чудес. Там иной проедает и десять и двадцать тысяч дохода, а когда сел за стол и лапу запустил в котел, всего-то у него и был один плащ, да и тот драный.

– Да, чудо чудное!

– А все – крохи с королевского стола. Вон тех видишь? – и Ясновидец указал на особ весьма видных. – Вот кто здорово жрет, целыми миллионами.

– Завидные желудки! Серебро глотают, точно страусы.

Покинули они эту палату и перешли в соседнюю, походившую на гардеробную. На поставцах, обитых московитскою кожей, стояли индийские корзины с богатыми, яркими одеждами, миланскою парчей, неаполитанским шелком, блистало золотое и серебряное шитье, а кто за все это заплатил, откуда оно – неведомо. Шла молва, будто гардероб был приготовлен для целомудренной Пенелопы, но достался Таис и Флоре [604]; шили, мол, для супруги честной, а попал к девке бесчестной. Миг – и все стало невидимым, покрылось мраком, колдовским туманом. Струились из больших фонтанов нити жемчугов для одних и струею лились слезы для других – для жены затворницы и для дочери скромницы; а рядом сверкали алмазные колье, так названные потому, что другим глаза колют. Зайдет сюда женщина, и глядишь – Гвинея [605] превратилась в Индию, осыпана рубинами да изумрудами, и ни мужу, ни брату это гроша не стоит.

– Откуда такое богатство, милый Ясновидец?

А он в ответ:

– Откуда? Из этих фонтанов. Вон они бьют, фонтаны жемчужные средь золотого песка, потешаясь над толпой глупцов.

Приходили сюда мужья и тоже наряжались по-княжески. Напяливали касторовые шляпы – с кислым видом глотнувших касторки. А жены-ветреницы кружевами кружили головы – и все уносило ветром. Повстречался здесь и чудо-рыцарь, да не один, а целая орава таких, что денег нет, а одеты-обуты, пьют-гуляют, – сплошное чудо!

– Как это понять? – говорил Критило. – Человек с приличным состоянием, с изрядными доходами, с землями родовыми и жалованными, едва сводит концы с концами, а эти, которым и голову приклонить негде, щеголяют, красуются, чванятся?

– Все очень просто, – отвечал Ясновидец. – У этих-то град не побивает виноградники, туман не ложится на поля, разливом не сносит мельницы, в стадах не бывает падежа, горя-беды они не знают, живут себе припеваючи.

Было на что посмотреть, и в палате даров, что даются недаром. Немало дивились странники хитрым способам, какими вручались взятки, извилистым путям, коими двигались подкупы: дорогой.медальон – «для вашего благочестия»; ценная вещица – «так, приятный пустячок»; золотой сосуд – «в знак благодарности»; корзиночка с перлами – «с глубоким почтением»; блюдо с дублонами – «чтоб легче сошло кровопусканье», жилы опорожнятся, кошель наполнится; жирный окорок – подмазать; каплуны – угостить; сласти – полакомиться.