Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

Расхожденіе между двумя политическими секторами должно было сказываться в самом подходѣ к вопросу о "возстановленіи порядка", расхожденіе, которое Энгельгардт в воспоминаніях опредѣлил так: "говорить нечего, что для конституціоналистов и постепеновцев, членов прогрессивнаго блока, дальнѣйшее "углубленіе" революціи уже было не нужно 28 февраля". И тѣм не менѣе я побоялся бы, не нарушая исторической перспективы, рѣзко противопоставить в данном случаѣ политику "думскую" политикѣ "совѣтской", как это дѣлают всѣ мемуаристы лѣваго сектора. Вот примѣр. Анализируя слова, с которыми Милюков 28-го обращался к воинским частям, Суханов отмѣчает проницательность того, кто "не в примѣр своей думской периферіи умѣл смотрѣть в корень" и в "первый же момент революціи", "еще до выясненія позиціи Совѣта", поставил "ребром будущій роковой вопрос о двоевластіи". Милюков, призывая подчиняться единой власти — Временному Комитету — указывал, дѣйствительно, на опасность двоевластія (слова его были воспроизведены в "Извѣстіях" журналистов). Между тѣм, едва ли имѣется сомнѣніе в том, что в своих опасеніях оратор был далек от мысли бросить "яблоко раздора" и отгораживаться от политики Совѣта, о настроеніи котораго он был мало освѣдомлен, и который в первые дни не претендовал на власть; говоря о двоевластіи, Милюков имѣл в виду еще не ликвидированную старую власть, — это вытекает из контекста всѣх его рѣчей. Суханов заключает: "с утра 28-го по всему фронту праваго крыла уже шла атака на гарнизон с кличем: "возвращайтесь спокойно в казармы, подчиняйтесь офицерам, подчиненным Гос. Думѣ и не слушайтесь никого больше, опасаясь двоевластія". Было ясно "нашему Исп. Ком... предстояло немедленно принять мѣры к постановкѣ агитаціоннаго дѣла... среди гарнизона... и немедленно озаботиться производством выборов во всѣх воинских частях в Совѣт Р. Д.". Итак, послѣдующая совѣтская политика, одним из звеньев которой было изданіе "приказа № 1", изображается в видѣ сознательнаго противодѣйствія политикѣ думской. Согласиться с этим без очень существенных оговорок нельзя. Нѣсколько, быть может, сусально зарисованная картина,  на которой изображен член Гос. Думы октябрист свящ. Петров, из вестибюля Таврическаго дворца благословляющій 28 февраля подходящія воинскія части, и соц. дем. Чхеидзе, на колѣнях "с восторгом" цѣлующій, как символ побѣдившей революціи, красное знамя, выхваченное из рук солдат Инженернаго батальона, пришедшаго одним из первых "с офицерами" и "оркестром музыки" (воспоминанія Станкевича) — в большой степени даст представленіе о подлинном господствовавшем тогда настроеніи...

"Знаменитый приказ Родзянко", изданный "без вѣдома значительной части членов даже думскаго комитета", утверждал Стеклов в докладѣ 30 марта, — привел к эксцессам. "Мы первые скорбили о смертях и насиліях", — говорил Стеклов: "Мы никогда не призывали к кровопролитію и убійствам. Наоборот, всѣм вѣсом своего авторитета мы старались воздѣйствовать против этих эксцессов... Мы не могли не видѣть, что армію толкают на эксцессы, что народ призывают к насилію этим, в лучшем случаѣ, неосторожным политическим актом, неразумность котораго не мог сразу оцѣнить его автор. Я должен сказать, что думскій комитет поспѣшил взять обратно и уничтожить приказ[93], но яблоко раздора было брошено: оказалось, не только революція, но и права солдата не обезпечены, и здѣсь стихійно вылилось... бурное стремленіе солдат как-нибудь оформить свои права". Эксцессы, вызванные "приказом" Родзянко и попытками разоруженія гарнизона (или только "провокаціонными" слухами), остаются неуловимыми и, думается, они должны в большей степени быть отнесены за счет позднѣйшей придуманной аргументами, объяснявшей тѣ, скорѣе все же единичные факты революціоннаго насилія над отдѣльными офицерами, которые имѣли мѣсто в Петербургѣ в дни 28 февраля и перваго марта. В наличности у гарнизона оставалось напряженное, болѣзненно-взвинченное самочувствіе, всегда грозное в обстановкѣ угрожающей демагогіи, — как бы в преддверіи возможных эксцессов... Нельзя не повѣрить тому, что большинство членов Исп. Ком., как и люди, засѣдавшіе в думском комитетѣ, были чрезвычайно обезпокоены, поступившими из Кронштадта в утренніе часы перваго марта извѣстіями с происходивших там насиліях над офицерами. "Кронштадтскія избіенія, — пишет Суханов, — могли вылиться в безудержную и гибельную стихійную бурю". Тогда же было рѣшено в Исп. Ком. немедленно опубликовать воззваніе к солдатам с протестом против самосуда, с призывом установить "контакт" между солдатами и офицерами революціонной арміи, с указаніем на присоединеніе офицерской массы к революціи и на безопасность ея для "солдатской вольницы в новых условіях"

В такой атмосферѣ и родился "приказ № 1". "Совѣтскіе" мемуаристы довольно однородно разсказывают, как выработаны были основныя положенія, вошедшія в текст приказа. Происходило это на дневном общем собраніи Совѣта перваго марта, когда Совѣт с учрежденіем "солдатской секціи" превратился в представительство не только рабочих, но и солдатских депутатов. Объединеніе явилось естественным результатом событій и не может быть поставлено в зависимость от какого-то обдуманнаго плана противодѣйствія думской агитаціи, как хочет представить Суханов. Распыленныя солдатскія массы сдѣлались центром событій с момента, когда февральскія рабочія демонстраціи превратились в солдатскій бунт, рѣшившій судьбу стараго политическаго строя. Оставаться дезорганизованными в вихрѣ революціонных событій эти массы, конечно, не могли. По утвержденію Шляпникова, только "послѣ долгаго колебанія" из-за боязни вовлечь армію в "политическую борьбу" и сдѣлать ее тѣм самым "небоеспособной". Исп. Ком. постановил 28-го вечером организовать при Совѣтѣ спеціальную "солдатскую секцію". Не столько настойчивость представителей большевиков, выступавших против аргументами, которая развивалась "в рядах оборонческих групп", сколько жизненная необходимость разрѣшила вопрос.

Совершенно естественно на первом общем собраніи Совѣта с делегатами от воинских частей был поставлен на обсужденіе волновавшій гарнизон "солдатскій" вопрос: о предѣлах компетенціи военной комиссіи, о выдачѣ оружія, об отношеніи к возвращающимся офицерам и т. п. В результатѣ совѣщанія, происходившаго под предсѣдательством вездѣсущаго Соколова, были приняты положенія, формулированныя, занимавшим отнюдь не крайнюю позицію с. д. Кливинским, одним из ближайших сотрудников газеты "День":

1. "немедленно предложить тов. солдатам не выдавать оружія никому.

2. ...немедленно избрать представителей в Совѣт солд. и раб. депутатов по одному на каждую роту.

3. предложить тов. солдатам подчиняться при своих политических выступленіях только Совѣту Р. и С. Д.;

4. предложить тов. солдатам, подчиняясь во фронтѣ офицерам, вмѣстѣ с тѣм считать их внѣ фронта равноправными гражданами".

Засѣданіе не протекало в атмосферѣ какой-то особой непримиримости и враждебности. Разработка и окончательное редактированіе положеній, установленных на совѣщаніи, были поручены комиссіи, куда вошли представители солдат, дополнительно избранные в Исполнительный Комитет. Суханов, мало интересовавшійся тѣм, что дѣлается на безотвѣтственном "митингѣ", каким в его глазах являлось общее собраніе, и занятый, как мы знаем, в это именно время в Исп. Ком. выясненіем основной политической линіи совѣтской демократіи, "лишь походя" мог наблюдать картину, как писался текст будущаго "приказа № 1"; "за письменным столом сидѣл Н. Д. Соколов и писал. Его со всѣх сторон облѣпили сидѣвшіе, стоявшіе и наваливавшіеся солдаты и не то диктовали, не то подсказывали Соколову то, что он писал". "Приказ этот был в полном смыслѣ продуктом народнаго творчества" — заключает Суханов. Заключеніе это стало общим мѣстом, и его любили повторять тѣ, кто хотѣл снять отвѣтственность за "приказ № 1" с дѣятелей Исп. Ком. "И если среди всѣх актов Совѣта Р. и С. Д., если среди всѣх документов, носящих подпись Исп. Ком. — докладывал Стеклов в Совѣщаніи Совѣтов, — имѣется какой-либо, который был подлинным творчеством народных масс, то это был приказ № 1, выработанный солдатскими депутатами, пришедшими с улицы и из революціонных казарм; это настолько был акт творчества этих масс, что большинство членов И. К.... узнали об этом актѣ, когда он был уже напечатан". И всетаки это, конечно, не совсѣм так — уже потому, что "представители солдат", "товарищи" Садовскій, Падерин, Линде, Кудрявцев и др. (не говоря уже о прис. пов. Соколовѣ, который, по мнѣнію Суханова, был лишь "техническим выполнителем предначертаній самих масс"), были партійными людьми — нѣкоторые из них были враждебны согласительной политикѣ, доминировавшей в руководящем центрѣ Исп. Ком.[94].

Общія "положенія", принятыя в Совѣтѣ, значительно заострились в конкретной формулировки "редакціонной" комиссіи. Вопрос о невыдачѣ оружія был формулирован так: "всякаго рода оружіе... должно находиться в распоряженіи и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случаѣ не выдаваться офицерам даже по их требованіям". Текст о подчиненіи гарнизона Совѣту в политических выступленіях получил добавленіе: "Приказы военной комиссіи Гос. Думы слѣдует исполнять за исключеніем тѣх случаев, когда они противорѣчат приказам и постановленіям Совѣта Р. и С. Д.". Положеніе о подчиненіи "во фронтѣ офицерам" и о гражданском равноправіи "внѣ фронта" формулировано было слѣдующим образом: "в строю и при отправленіи служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую военную дисциплину, но внѣ службы и строя в своей политической общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в правах, коими пользуются всѣ граждане". Пункт этот добавлялся указаніем, что "обязательное отданіе чести внѣ службы отмѣняется"; "равным образом отмѣняется титулованіе офицеров", "воспрещается обращеніе к солдатам на "ты" и т. д. Вводный первый пункт устанавливал немедленное учрежденіе комитетов "из выборных представителей от нижних чинов" "во всѣх ротах, батальонах, полках.,., отдѣльных служб... разнаго рода военных управленіях и на судах военнаго флота". На этот абзац надлежит обратить особое вниманіе, ибо впослѣдствіи со стороны тѣх, кто в "приказѣ № 1" видѣл первооснову разложенія арміи, шли настойчнвыя утвержденія, что приказ устанавливал выборность офицерскаго состава. Нам придется ниже вернуться к "приказу № 1" и давать его оцѣнку по существу в связи с правительственными попытками реформировать уклад арміи. Сейчас болѣе интересна для нас формальная сторона вопроса. Между совѣтскими мемуаристами получилось существенное расхожденіе в опредѣленіи пути офиціальнаго прохожденія по инстанціям приказа. Суханов, как и Стеклов, утверждает, что Исп. Ком. познакомился с подлинным содержаніем злополучнаго документа только на другой день из текста, напечатаннаго в "Извѣстіях". По иному излагает, как непосредственный свидѣтель, Шляпников. Он подчеркивает, что члены Исп. Ком. не вмѣшивались в техническую работу редакціонной комиссіи, но по окончаніи работы текст был оглашен Соколовым в Исп. Ком.. Ни одного припципіальнаго возраженія не была представлено, и "той же группѣ товарищей" было предложено провести "приказ" на собраніи Совѣта, еще не разошедшагося, хотя время было "под вечер". Текст был заслушан. "Солдаты были внѣ себя от восторга"... Если даже допустить, что память мемуариста точно и объективно воспроизвела обстановку формальнаго принятія "приказа № 1", все же довольно ясно, что текст был принят в порядкѣ простой митинговой резолюціи и не подвергся предварительному разсмотрѣнію по существу в исполнительном органѣ Совѣта. Этот роковой в нѣкоторых отношеніях документ исторіи революціи прошел фуксом, как и многія другія отвѣтственныя рѣшенія в тѣ дни. Творцы его, загипнотизированные текущей столичной дѣйствительностью, едва ли серьезно задумывались о завтрашнем днѣ. Вѣрно в этом отношеніи опредѣлил суть дѣла ген. Алексѣев на московском августовском государственном совѣщаніи, — он сказал: — "Говорят, что этот акт отвѣчал моменту. Может быть. Но отвѣчал ли он милліонам моментов будущаго, через которые должна пройти наша родина? Безпристрастная исторія в очень скором времени укажет мѣсто и этому акту: явился ли этот акт актом государственнаго недоразумѣнія или актом государственнаго преступленія"...