Дмитрий Володихин - МЫ - ТЕРРОРИСТЫ

• Название: МЫ - ТЕРРОРИСТЫ
• Автор: Дмитрий Володихин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

---

– По твоей диспозиции мы танцуем наше танго следующим образом: ты сам на главной позиции, я на второй, а Ваня нам сигналит о приближении Сметанина. Я правильно понял?

– Все верно.

– Дистанция только минимальная, фактически все зависит от первых выстрелов, как они лягут. Для верности я сначала должен стрелять по Сметанину, а уж потом развлекать вохру…

– Точно.

– Любезный друг! Все здесь понятно, только одно я уяснить не способен: для чего нам топить автоматы сразу после акции?

– А для чего они тебе после твоей акции? Чтобы крутым себя чувствовать? Ты в кого из них стрелять собираешься, друг?

– Думается, в охрану, не обязательно они от нас отцепятся, в милицию… если милиция станет нас преследовать. Гордей усмехается, но так по-доброму, с готовностью пояснить:

– Прикинь, какая наша задача? Уложить Сметанина и самим уйти. Да. Смотри-ка, вот мы его застрелили, а охранники живые. Не говорю уже, что мне нравится, если они живые - меньше грехов на душе. Говорю, что из такого расклада выходит: либо они бегают за нами, либо мы бегаем за ними, либо никто ни за кем не бегает. Если они бегают за нами, если они лезут на рожон, то мы из Серебряного бора уйти не можем, и придется их тоже поубивать. А потом автоматы - в воду. То есть тоже самое, но трупов больше. Мы бегать за ними не будем, пускай убегают. Да. Нам надо от них оторваться, убежать оттуда раньше, чем они доберутся до милиции. Зачем нам тогда за ними бегать, скажи-ка мне? Нам главное, чтобы их машина встала или взорвалась… на своей мы всяко быстрее их поспеем. Если они станут безлошадными, конечно, я вот и говорю по десятому разу, как это важно. Чтобы машину их… того! Значит, подходит только одно: не они за нами и не мы за ними. Теперь насчет милиции. Каких-таких фильмов ты насмотрелся, философ! По милиции стрелять! Они тебя разделают, как бог черепаху. У нас на два ствола - три рожка. Девяносто патронов. Сколько мы на Сметанина израсходуем, неизвестно. Понятное дело, на милицию твою уже мало останется. Я стреляю средне, вроде бы ты тоже не хвастался этим делом, много мы настреляем? а? только зря разозлим людей. Теперь посмотри серьезно. Мы решили сгубить одного гада, ну, случайно может и охране достаться, их работа такая. Да. Зачем нужно у ментов жизнь отбирать? Они нам ни к чему, я так мыслю. За каждую ведь душу перед Богом ответим, и за Сметанина ответим, а за всех прочих невинных - вдвойне. Если тебе про Бога непонятно… Извини, конечно, я думаю, тебе все понятно. Но все-таки, на всякий случай, прикинь: тебя же они пристрелят или под высшую меру подведут, когда ты по ним палить начнешь. А если, на худой конец, сдашься без оружия, тогда один из нас, во-первых, может как-нибудь выкрутиться, мол не я… Да и, понятно, посадят, а не поставят. Так что нам из Серебряного бора лучше всего чистыми уехать, без никаких улик, без стволов. И соблазна меньше…

– Как это выкрутиться? Ты на себя все возьмешь за нас двоих? Или я? Молчишь!

– Ну все-таки. Там можно будет как-то прикинуть. Кому сподручнее выйдет… Журналист молчал-молчал, надувался обидой. Но сначала сказал по делу:

– У нас в Эрэфии мораторий на высшую меру. Притом она не высшая называется, а исключительная. Никого не поставят к стенке, хоть десяток младенцев режь. Гордей тяжело так ему выговорил:

– За младенцев, может, и не стрельнут. А вот за своих - могут. Когда своих бьют, какие моратории? Все моратории похерят. Вот что лучше усеки: ни в каких мемуарах или статьях по газетам ни полслова, ни полнамека. Всех под монастырь подведешь. И, главное, Тринегин тоже строго смотрит: подведешь-подведешь! Весь вечер Евграфов нестерпимо переживал - два солидных мужика между собой переговариваются, рисуют на плане действий последние черточки-кружочки, о нем же совершенно позабыли. Сигналь, Евграфов. Теперь еще новая притча, мемуары ему шьют! Тогда Евграфов вынает сигаретку, щурится, зажигалкой щелкает, в лица им презрительно дымит, больше философу. И выдает им обоим:

– Кто бы говорил. Ты, Гордей, вроде семейный теперь человек, идешь на дело в первый и последний раз. Смотри, в постели не проболтайся. А ты, Миша, я тебя знаю, непременно захочешь какое-нибудь тайное описание составить. Для собрания сочинений. Фрагмент номер девять. Или застрелиться соберешься, когда кот помрет, и потомкам в последней записке - бац! Чтобы не забыли потомки. Я - как огня. А вот вы… Гордей стерпеть таких слов не пожелал:

– Ну! Сказал, как дерьма наклал. И вся твоя шатия журналисская - одни мелкодушные шакалы. Ты с ними сам в шакалы подался. Что ты, философ, ухмыляешься! Миша им:

– Вы что, друзья мои, не надо. Я прошу прощения, Ваня, чем-то я тебя рассердил, прости меня и поясни. Ссорится нам не надо. Прости меня, не злись, пожалуйста. Степа, ты его зря так, тоже извинись.

– А к такой-то матери? Под одеяло он мне смотрит! Помолчали.

– Ладно, - сказал Гордей, - ну е к черту, - Гордей сказал. -Насчет шакала я погорячился. Но ты тоже, смотри! Тринегин вкрадчиво оттаскивает разговор поближе к практике:

– Я верю, что никто из нас никогда не скажет лишнего слова. Я недавно приобрел замечательную книгу. Вся мудрость Талмуда и шариата меркнет перед ее величием. УК РФ. Срок давности на наши с вами проделки как-то странно там формулируется, я даже не понял точно: либо его совсем нет, либо пятнадцать лет. А после пятнадцати лет срока давности нам всего-навсего, в случае провала, дадут от десяти до пожизненного. Только что не расстреляют. Примерно так нам дадут в случае провала. В интересах каждого молчать всю жизнь и даже правнукам не шептать на ухо, как говорится. Я, например, не рискну посвящать в дело кого-либо из посторонних, в том числе собственного, еще не покойного кота, хотя он дурно говорит по-русски и еще хуже по- английски.

– Ребята, я что? Я ничего такого. Но мне не нравится, как все просто у вас получилось: вы стреляете, я в сторонке стою, вы автоматы топите, а я вроде бы на них тоже деньги давал, и тоже хочу участвовать в принятии решения.

– Так что, ты против того, чтоб их утопить?

– Вообще-то нет. Топите.

– Тогда вот что, дай сюда руку, - Гордей впритык подошел, за ладонью тянется. Отдал ему ладонь Евграфов. Тот и говорит:

– Давай пальцы загибать. Вот один палец, что я-то уж точно должен стрелять, это понятно. Значит, либо ты, либо философ. Ты в армии был, машинку эту в руках много держал? Нет. Ты закосил. У кого очки, у тебя или у философа? У тебя. Вот тебе еще два пальца. Кто-то нам говорил, что есть особый телефончик, есть способ добраться до такого человека, чтоб он нас правильно понял. А от него чтобы все нас правильно поняли. И ты за обещал этим заняться. Так? Ну вот тебе четвертый пальчик. А пятый самый простой. Философ идейный, а ты нет. Тебе это меньше надо. Я прав? Евграфов сел за стол, пепел на тринегинские бумаги роняет. Растерянный. Волосы пальцами ерошит. Потом гримасничать начал, философ с Гордеем подумали, что он опять станет иронизировать. Нет, журналист заплакал.

– Спасибо вам, ребята. Спасибо вам большое.

– Да за что? Прости, но я не понимаю тебя.

– Спасибо. Спасибо. Все ты понимаешь. И этот здоровый тоже все понимает. Спасибо вам, ребята. Философ переждал немного, время приспело резюмировать.

– Степа, Ваня! Завтра здесь в пять вечера. К полшестому-шести все будем на местах, - сделал паузу и добавил, - мне все-таки до чертиков жалко автоматы. Как бы они потом пригодиться могли, если мне вновь покажется необходимым…

– Да ну их на хрен, эти автоматы, - отвечал ему Гордей. Этой ночью Тринегин открыл свой «Философский дневник» и попытался ответить на главный все-таки вопрос: зачем? «ТАЙНАЯ ДОКТРИНА РУССКИХ Я - русский. Я люблю мою страну, я люблю ее историю, ее Монархию и ее Православие.

Есть только одна русская идея, а все прочие «русские идеи» - хлам, белибердяевщина, вопли рерихнувшихся старух и гумонанизм хулиганствующего студенчества. Эта единственная русская идея проще пареной репы, нужно только позволить себе выговорить ее. И не украдкой, шепотом в туалете, а вслух и с гордостью. Если умного, сильного и красивого человека толпа безмозглых уродов будет изо дня в день травить, будет внушать ему кретинственную вину перед увечными и придурочными особями, он и впрямь станет стесняться собственного ума, силы и красоты. Пожелает стать равным, смиренно и «честно» войти в общину калек-дебилов. Что с ним сделают дебилы со стажем? Верно, побьют и сбросят в канализационный люк. Правильнее будет поколотить их палкой, чтобы заткнулись и разбежались по своим смрадным подвалам. Я имею в виду либералов, революционеров, социалистов, радикальных феминисток, западников, интеллигентов и воинствующие группы иудеев.

Итак, русская идея: Православие, Самодержавие и Народность по всему миру во веки веков.

Главное здесь - Православие. Мы, русские, - носители единственной истинной веры. Господь избрал нас для несения этой страшной и кровавой повинности: нести свет православия всей планете, погрязшей в язычестве, отступничестве, сектантстве, атеизме и сатанизме. Впрочем, в одном сатанизме, так как все остальное - лишь разновидности служения дьяволу. Мы, избранный народ, резец в деснице Господней, имеем право на любое действие в отношении неверных и отступников, вплоть до физического уничтожения. Но Господь благ и человеколюбец, он разрешает пленить и убивать только тогда, когда на единственное правоверие поднимают руку, когда притесняют его, когда кощунством оскорбляют его. Православие - единственный «счастливый билет» на спасение и бессмертие изо всех религиозных, научных и философских исканий человечества. Возможно, благодатен религиозный опыт некоторых, весьма строгих католиков старообрядцев. По поводу остальных ясно, что им уготован вечный ад. Мир может принять или не принять Православие. Мы, русские, всего лишь несем его человечеству и защищаем от разного рода гнуси, в том числе и от собственной. Нет и никогда не будет ничего выше, чище и святее Православия. Тот, кто не принял его, проклят. Тот, кто воспротивился ему силой - делом или словом - проклят и должен быть уничтожен.