Евгений Люфанов - Великое сидение

• Название: Великое сидение
• Автор: Евгений Люфанов
• Издательство: Негоциант
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87091-003-Х, 5-87091-004-8

В романе известного воронежского писателя Е. Д. Люфанова отражена бурная эпоха петровского царствования и ее важнейшие события: Северная война, преобразовательные начинания, отношение к ним различных слоев общества – купечества, бояр, крестьян, духовенства.

На широком историческом фоне действуют главные герои романа: Петр I, сторонники его преобразований и наиболее активные и влиятельные защитники традиционного уклада жизни.

---

Может, с новой женитьбой и одумается Алексей, захочет стать подлинно что полноправным наследником царства и продолжателем дел отца?.. Он, Петр, уезжая за границу, отложил окончательно решение сыновней судьбы, дав царевичу долгий срок на размышление, а если бы хотел поскорее отвергнуть его от себя, то постриг бы в монахи незамедлительно, еще будучи в Петербурге. Теперь Алексей должен решить окончательно: если желает остаться в миру, то должен присоединиться к отцу, чтобы во всех делах и всегда сопутствовать ему; если же предпочитает сделаться монахом, то наступило время осуществить такое намерение, выбрав себе монастырь и наметив день пострижения. Что касалось бы выбора монастыря, то отец готов был предупредить решение сына, назначив ему Тверской монастырь, и написал Меншикову, чтобы в том монастыре была приготовлена новому монаху келья, во всех отношениях напоминающая тюрьму.

Через семь месяцев после своего отъезда из Петербурга Петр написал из Копенгагена Алексею письмо: «Мой сын! Письма твои два получил, в которых только о здоровье пишешь; чего для сим письмом вам напоминаю. Понеже когда прощался я с тобою и спрашивал тебя о резолюции твоей на известное дело, на что ты всегда одно говорил, что к наследству быть не можешь за слабостию своею и что в монастырь удобнее желаешь; но я тогда тебе говорил, чтоб еще ты подумал о том гораздо и писал ко мне, какую возьмешь резолюцию, чего ждал семь месяцев; но по ся поры ничего о том не пишешь. Того для ныне (понеже время довольно на размышление имел), по получении сего письма немедленно резолюцию возьми: или первое или другое. И буде первое возьмешь, то более недели не мешкай, поезжай сюда, ибо еще можешь к действам поспеть. Буде же другое возьмешь, то отпиши, куды и в которое время и день (дабы я покой имел в моей совести, чего от тебя ожидать не могу). А сего доносителя пришли с окончанием; буде по первому, то когда выедешь из Петербурга; буде же другое, то когда совершишь. О чем паки подтверждаем, чтобы сие конечно учинено было, ибо я вижу, что только время проводишь в обыкновенном своем неплодии».

IX

Не одну бессонную ночь провел Алексей в тщетных раздумьях, как ему высвободиться от тяготы, возложенной на него требованиями отца. Слух дошел, что отец намерен снова женить его на какой-нибудь иноземке. А на что она, когда у него, Алексея, есть давно уже полюбившаяся Афросинья. Снова жениться никак не хотелось и в монастырь уходить, монашеский клобук надевать. Что делать?.. Как быть?..

И вдруг – последнее письмо от отца. Оно словно ключ к счастью, к жизни, к свободе. Письмо-ключ, коим отец открывал ему дверь из России. Уехать, чтобы не видеть, не знать никого из недругов и самого главного из них – отца.

Александр Кикин – сметливый человек, словно предугадывал возможность вырваться Алексею за рубеж: тоже уезжая по царскому дозволению на леченье в Карлсбад, говорил, что подыщет за границей укромное место, где возможно будет царевичу спрятаться от отца, от заочно постылой намечаемой жены, от монашеского подрясника и клобука. Давай бог удачи стараниям Кикина! В России, конечно, не нашлось бы такого уголка, в котором привелось бы спокойно жить, дожидаясь желанного дня, когда отец в иной мир отойдет. Там, в заморском краю, будет этого дожидаться.

В тот же день, когда получил письмо, Алексей объявил Меншикову о своем решении ехать к батюшке государю и что намерен отправиться в путь прежде указанного срока.

– Деньги мне нужны на дорогу.

– Добро, – сказал Меншиков и выдал Алексею тысячу рублей. – Не забудь проститься с братцем и с сестрицами.

– Ага. Прибегу попрощаться.

Камердинеру своему Ивану Афанасьевичу Алексей приказал немедля готовиться в дорогу, как ездили прежде в немецкие земли, и тут же беспомощно заметался, не зная, что делать с Афросиньей. Если не брать с собой, то где, как же ей быть?.. Да разве можно уехать без нее?!

– Иван, не скажешь, никому, что стану тебе говорить? – спросил камердинера и, когда тот пообещал молчать, сообщил ему: – Афросинью с собой до Риги возьму, а дальше там видно будет. Я к батюшке не поеду, а в Вену, к цесарю, либо в Рим.

– Воля твоя, государь, только я тебе не советчик, – уныло проговорил Афанасьев.

– Что так? – недовольно спросил Алексей.

– А то, что когда такое тебе удастся, то хорошо. А когда не удастся, ты же на меня станешь гневаться. И я попросился бы у тебя, государь, чтоб не ездить мне.

– Вон как! – фыркнул Алексей. – Ну и сиди тут, а я все равно поеду. И ты молчи, Иван, никому не сказывай. Уехал – и все тут, а куда в точности – не знаешь. К батюшке, мол, собирался. А самую правду только ты знаешь да Кикин. Он в Вене проведает, где мне лучше быть. Увидеться бы с ним поскорей.

Короткие сборы подходили к концу.

– Едешь ли к отцу, то поезжай для бога, – как-то неопределенно, не то спрашивая, не то утверждая, проговорил другой домашний служитель Федор Дубровский.

– Бог знает, поеду к нему или в иную сторону, – ответил Алексей.

– Что ж, я чаю, тебя сродник там не оставит, – обнадеживал Дубровский царевича. – Ты бы только на прощанье об матери хорошенче попомнил. Денег бы дал, чтоб в Суздаль ей переслать. Гореванится там она.

Алексей дал пятьсот рублей для отправки их матери и решил спросить себе денег еще у Сената.

– Должно, Абрама, дядю твоего, отец распытает, под кнут его уведет, – сокрушенно проговорил Дубровский.

– За что, когда он не ведает ничего? Когда вы тут подлинно будете все известны, что я отлучился, в то время можешь и Абраму сказать, буде хочешь, а ныне не сказывай никому.

В Сенате все были довольны: хорошо, что царевич едет к отцу. Без лишних слов выдали ему на дорогу две тысячи рублей, и, простившись с сенаторами, Алексей шепнул князю Якову Долгорукому:

– Пожалуй, меня не оставь.

– Всегда помню и рад, – так же тихо ответил князь Яков. – Только больше не говори ничего, а то смотрят на нас.

Прощай, Санкт-Петербург! Провалиться бы тебе в тартарары!

С Алексеем была Афросинья, ее брат Иван Федоров и трое слуг. Все вроде бы хорошо, но только мало денег он исхлопотал, а расходы могут быть самые непредвиденные, и потому, прибыв в Ригу, занял у оберкомиссара Исаева пять тысяч червонцев. Афросинья с братом Иваном и со слугами поехала с Алексеем дальше. Путь им лежал на Либаву.

Не доезжая четырех миль до этого курляндского города, на почтовом тракте повстречалась карета, в которой сидела возвращавшаяся из Карлсбада царевна Мария Алексеевна. Радостно было Алексею увидеть тетеньку Марью, близкую не только по родству, но и по всегдашнему ее сочувствию в горестной судьбе несчастливого племянника.

– Алешенька, светик мой!.. – умилилась нечаянной встрече с ним царевна Мария. – Подь сюда, – распахнула она дверцу своей кареты. – Отколь и куда?

– К батюшке еду по его зову, – сообщил царевич, протискиваясь к ней.

– Это хорошо, надобно отцу угождать, – одобрила царевна Мария. – То и богу приятно. А что было б толку, когда б в монастырь пошел?

– Не знаю, тетенька, придусь ли отцу угодным, – осторожно высказывал сомнение Алексей и, не сдержав себя, заплакал. Туманили взор заслезившиеся глаза, и он с трудом подавил готовый прорваться отчаянный вопль. – Уж себя не знаю от горести. Был бы рад куда скрыться.

Царевна Мария уныло повздыхала, погладила его по руке.

– Куда ж тебе от отца уйтить? Везде он сыщет.

Алексей тяжело вздохнул и не сказал ни слова о том, куда намерен держать путь, чего ждать и на что надеяться. Не прервал тетку, делившуюся с ним своими мыслями.

Родная сестра царевны Софьи, тоже дочь Милославской, царевна Мария, живя с настороженной оглядкой, сумела уберечь себя от братней опалы, никогда не выдавая перед ним своих подлинных чувств и воззрений. Алексей был ее единомышленником, и от него она не таилась. С ненавистным осуждением относилась царевна к новой женитьбе Петра при жизни его первой жены, считала новый брак незаконным и, конечно, единственным наследником царского престола – только царевича Алексея. Обижалась за его равнодушное отношение к матери и не преминула упрекнуть в этот раз.

– Забываешь, Алешенька, мать, не пишешь ей ничего и ни посылочки, ни денег не шлешь.

– Послал деньги, – оправдывался Алексей. – Целых пятьсот рублей.

– А письмо написал?

– Опасаюсь писать.

– Чего опасаешься? Ведь она родная мать, а в немилости у тебя обретается. Хотя б и пострадать за нее пришлось, так и то было б можно. Ведь за мать, а не за кого иного, – внушала Алексею тетка.

– Что в том прибыли, ежели мне от того беда будет, а ей пользы тоже ведь не прибавится, – раздраженно возразил он.

– Твоя сыновья обязанность не должна бы давать думать о пользе либо выгоде, – угрюмясь, заметила царевна Мария и, насупившись, замолчала.

Алексей несколько смягчил голос, спросил:

– А жива матушка, ничего?.. Али – как?..