Николаус Белов - Я был адъютантом Гитлера

• Название: Я был адъютантом Гитлера
• Автор: Николаус Белов
• Издательство: Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003

Бывший полковник геринговской «люфтваффе», ряд лeт прослуживший военным адъютантом Гитлера по ВВС, принадлежал к узкому окружению нацистского фюрера. Он был в курсе преступных планов и дел военно-политической верхушки Третьего рейха и мог непосредственно наблюдать ее специфические нравы и повадки. Поэтому его воспоминания содержат много любопытных и малоизвестных фактов, которые привлекут внимание читателей, интересующихся историей Второй мировой войны и фашистской агрессии против СССР. Автор является очевидцем многих крупных событий вплоть до разгрома гитлеровской Германии и самоубийства ее главаря в Имперской канцелярии.

---

Затем произошла незабываемая сцена. Вокруг Гитлера собралось довольно много народа, среди окруживших его были и Геринг с Риббентропом. Геринг сказал, что все еще не может поверить в возможность объявления англичанами войны Германии. Гитлер похлопал его по плечу и произнес: «Дорогой мой Геринг, если англичане однажды ратифицируют соглашение, они не рвут его через сутки!». Ему было ясно: британцы от своего пакта с поляками о взаимопомощи не отступят. Многовековая политика Англии – в том, чтобы в Европе все шло по британскому желанию и согласно их представлениям, но под покровом свободы и прав человека. Польскую позицию фюрер критиковал с издевкой. При нынешней расстановке сил в Европе у поляков только один выбор: с Германией и не против Германии. От России им ничего хорошего ждать не приходится, это им известно. А Англия далеко. Его предложение полякам было честным, ибо его задача – Россия. Все остальные военные действия служат только одной цели – прикрыть себя с тыла для вооруженного столкновения с большевизмом. А в этом должна быть заинтересована вся Европа, и особенно Англия, которая иначе потеряла бы свою мировую империю.

31 августа серую военную форму можно было видеть в Имперской канцелярии гораздо чаще, чем в предыдущие дни. О том, что нападение назначено на 1 сентября, было пока известно только военным. На коротком совещании с Браухичем и Кейтелем в первой половине дня Гитлер подписал совершенно секретную «Директиву №1 на ведение войны»{171}, в которой эта дата была зафиксирована в письменной форме. Нападение на Польшу должно быть произведено в соответствии с приготовлениями, сделанными по плану «Вайс». Большое место в директиве уделялось указаниям относительно военных действий на Западе против Франции, Бельгии и Голландии. Ответственность за их начало возлагалась исключительно на Англию и Францию. В случае военных действий с их стороны всем составным частям вермахта приказывалось вести оборону и тем создать предпосылки для победоносного завершения операции против Польши.

Во второй половине дня, в 16 часов, Гитлеру предоставилась последняя возможность отозвать свой приказ о нападении. Но никаких новых сообщений, могущих переубедить его, не поступило. Дипломатическая деятельность не прерывалась весь день. Из Италии донеслась инициатива созыва конференции наподобие Мюнхенской год назад. Однако предложение Муссолини натолкнулось на сдержанное отношение перечисленных стран.

Ближе к вечеру в министерстве иностранных дел объявился Липский. Между 18 и 19 часами его принял Риббентроп. Посол заявил, что его правительство минувшей ночью было проинформировано британским правительством насчет возможности прямого разговора между правительствами Польши и Германии. Варшава в ближайшие часы даст Лондону официальный ответ. Узнав о разговоре Риббентропа и Липского, Гитлер вновь отреагировал резкими обвинениями по адресу Англии и Польши. Ведь еще вечером 29 августа английскому послу были сообщены его, фюрера, согласие и готовность на прямые переговоры между германским правительством и польским уполномоченным. Британскому правительству потребовалось больше суток, чтобы известить об этом поляков, или же польскому – чтобы его принять. Методы и способы, которыми в этот серьезный час предпринимаются дипломатические шаги, служат для него доказательством того, что оба государства своей политикой сознательно хотят привести дело к войне.

В полдень в Имперской канцелярии стало известно, что Гитлер в 10 часов утра 1 сентября созывает в Берлине рейхстаг. Поток посетителей в квартире фюрера вслед затем стал еще большим, чем совсем недавно. Здесь в последние дни регулярно появлялись Гесс, Геббельс, Дитрих, Лутце и Фрик{172}. Постоянно можно было видеть тут и Боденшатца с Хевелем, а также Вольфа{173}, личного представителя Гиммлера. Большинство министров и рейхсляйтеров имели при себе как минимум одного сопровождающего. Геринг и Риббентроп зачастую прибывали с большой свитой даже на беседы с Гитлером. Браухич и Кейтель брали с собой своих первых адъютантов и оставались в квартире фюрера как можно меньше. Из за непрерывного прихода и ухода большого числа посетителей постоянно царило сильное беспокойство, которое охватывало даже и самого Гитлера.

У него была манера откровенно говорить со старыми партайгеноссен о возникающих вопросах. В те минуты, когда он не вел в Зимнем саду или музыкальном салоне беседы за закрытыми дверями с каким-нибудь иностранным дипломатом или генералом, его всегда окружало множество людей в коричневой партийной форме. Все хотели услышать что-нибудь новое, и из слов Гитлера нетрудно было понять, что он готов «так или иначе» решить польскую проблему. Как и всегда, партайгеноссен все действия своего фюрера встречали с одобрением. На основе многолетнего опыта никому из партийных друзей Гитлера и в голову не могла прийти мысль перечить его принципиальным политическим решениям.

Лично я находил, что (учитывая царившее в Имперской канцелярии лихорадочное возбуждение, а также оказываемое на него влияние со стороны партийных функционеров) было бы лучше, если бы фюрер после своего «стоп-приказа» от 25 августа удалился на Оберзальцберг. Там он в покое и уединении смог бы поразмышлять о своих далеко идущих решениях и принимать их. Наверняка там имели бы большую возможность сказать свое слово и те советники, которые не поддерживали решение Гитлера – я имею в виду Геринга. Его интенсивные усилия через Далеруса добиваться мира служили достаточным доказательством того, что он не доверял политике фюрера, из его окружения я слышал о том, в каких грубых и полных озабоченности выражениях Геринг оценивал ход политического развития. Но самому Гитлеру он это столь же открыто не высказывал. Перед фюрером и партийными сановниками Геринг в Имперской канцелярии показывать свое слабое место не хотел. Браухич и Гальдер тоже были в данном случае против Гитлера, но своего мнения не высказывали. Даже сам Риббентроп в эти кризисные дни наглядно показывал ему решимость английских политиков. Но он менее чем кто-либо другой был способен (за исключением 25 августа) оказать на фюрера влияние. Ведь его не звали ни на одно заседание по военным вопросам, а следовательно, Риббентроп не имел никакого представления о том, как Гитлер мог и желал продолжать свою политику «другими средствами».

В кругу близких единомышленников из окружения Гитлера, к их числу принадлежали Хсвель, Боденшатц, Путткамер и д-р Брандт, мы совершенно откровенно говорили о безвыходном положения, досадуя на параллелизм действий его советников в эти дни. Геринг и Риббентроп почти не разговаривали между собой и встречались только в присутствии фюрера. Доверительного разговора с глазу на глаз для них не существовало. Такими же были и отношения между главнокомандующими составных частей вермахта. Ни один из них не отваживался даже перед равными по рангу откровенно высказать свое мнение. Ключевой фигурой обсуждений подобного рода мог бы явиться Геринг. Но в своих отношениях с фюрером он ставил себя на ступень выше, чем положено просто министру авиации и главнокомандующему люфтваффе. Таким образом, вопрос о том, какое влияние смогли бы оказать на Гитлера Геринг, Риббентроп, Редер и Браухич, если бы они единодушно высказали ему свое взаимно согласованное мнение насчет политического положения на 31 августа, остается чисто гипотетическим. Гипотетическим остается и предположение, что Геринг как № 1 в этой ситуации решил бы дело совсем по-другому, нежели Гитлер. Но на роль «кронпринца» он не сгодился. Тщетно надеялись мы на Геринга в этот критический час, на то, что он сумеет воздействовать на Гитлера и докажет свою безоговорочную верность фюреру в качестве его первого паладина даже тем, что займет противоположную позицию.

Вечером Гитлер выступил по радио с кратким освещением важнейших событий трех последних дней, изложив также и 16 пунктов германского предложения. Передача закончилась констатацией: польское правительство не пошло на германские «лояльные, честные и выполнимые» требования. Тот, у кого есть уши, понял из этого радиовыступлсния, что именно произойдет на следующий день.

Прежде всего ранним утром 1 сентября 1939 г. из обращения фюрера и рейхсканцлера к вермахту, немецкому народу и всему миру стало известно: Гитлер дал германским вооруженным силам приказ о нападении на Польшу. Дальнейшее мир узнал из его речи в рейхстаге{174}, которую он произнес, впервые надев серый военный мундир. Эсэсовские слуги фюрера еще в связи с прежними поездками на маневры и Западный вал приготовили ему, без его ведома, серый полевой мундир. Однако он категорически отказывался в мирное время сменить на него свою коричневую партийную форму. Теперь Гитлер вспомнил об этом сером мундире и надел его, чтобы, как заявил в своей речи, снять только «после победы». На левом рукаве у него была не повязка со свастикой, а нашивка с эмблемой СС.