Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлинский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним – Ланьлинский насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

Да,

Когда не с ликом Гуаньинь то Даоцзы рисунок,[909]
Тогда Яньшоу кистью писана красавицы парсуна.[910]

Чжэн Айюэ предстала перед Симэнем и приветствовала его сложенными на груди руками. Она тут же прикрыла лицо позолоченным веером. Симэнь глаз с нее не спускал. Это было их первое свиданье. Айюэ казалась краше прежнего, и у Симэня невольно забилось сердце. Он едва владел собой.

Немного погодя служанка опять подала чай. Слегка шевельнулся рукав. Красавица протянула тонкие пальчики к чашке, осторожно обтерла ее и обеими руками поднесла Симэню, потом поставила чашку перед Айсян. Сели пить чай. Когда убрали со стола, Айюэ предложила гостю снять верхнюю одежду и пригласила во внутреннюю комнату. Симэнь позвал Дайаня, и тот повесил его темный шелковый халат на спинку кресла. Симэнь вошел в спальню.

Только взгляните:

Занавески – нефрит
Все окно в кружевах,
Бледный месяц горит –
Отражен в жемчугах.

Прямо перед ним стояла черная лаковая кровать с гравировкой золотом. Узорный парчовый полог скрывал расшитое цветами одеяло. Рядом на красном столике из миниатюрной бошаньской курильницы струился сандаловый аромат. На стене в узорном парчовом мешочке висела ваза с ветками лиловатого бамбука. Перед кроватью стояли два низких кресла с вышитыми тюфяками и пара инкрустированных перламутром экранов, затянутых узорчатой парчой. На тахте, украшенной неразлучными утками, лежали писчие кисти и целая груда старинных и новых книг.

Дивное благоухание окутывало сидевшего Симэня. Во всем чувствовалась подчеркнутая изысканность. Это был, в самом деле, чертог феи или небожительницы – обитель, куда не ступала нога простого смертного.

Во время беседы, прерываемой смехом, вошла служанка и стала накрывать на стол. Появились четыре небольших голубоватых блюда из лучшего фарфора, на которых красовались редкие яства: осетрина с душистым сельдереем и тонко нарезанные под маринадом фениксовые грудки и отвар. Потом подали печенье обоюдного счастья – круглое, как полная луна, тонкое, как лист бумаги, белое, как снег, ароматное и сладкое, приготовленные на меду и масле сладости и лепешки, напоминающие по виду лепестки лотоса, выпеченные со специями – кунжутом и перцем. Айсян и Айюэ поддели палочками разнообразные закуски, разложили их на небольшой расписанной золотом тарелке и поднесли Симэню. Перед ним стояли инкрустированная бирюзою золотая чара вина и чашка приятно терпкого чаю, заваренного с цветами корицы.

Немного погодя сестры за компанию с Симэнем стали лакомиться лепешками. Когда посуду убрали и протерли стол, на нем появился лилово-красный коврик. Со столика у кровати подали благоухающую лаковую коробку, в которой лежал набор из тридцати двух фишек слоновой кости. Началась игра. Симэнь вынул кость «раздел меж небом и землей», «стрелы летят в десятке направлений». Айсян достались фишки «земля», «бутоны распустились, и вьются бабочки на ветках». Айюэ вытянула кость «человек», «по лестнице взбираюсь, чтоб насладиться луной».

Потом кости убрали и подали вино. На блюдах грудами лежали редкие плоды и фрукты, искрилось пеной золотой вино. Тут были утки, гуси, куры, свиные ножки, жареный дракон и феникс – редчайшие яства, каких не встретишь на земле, нечасто найдешь и на небе.

Да,

После плясок и луна
Канула за Циньский терем.
После песен облака,
Чуский двор укрыли в темень.[911]

Сестры угощали Симэня то нефритовым нектаром, то яшмовым напитком. Одна подносила чарку цвета зимородка, другая – кубок с изображением неразлучных уточек. Потом хозяйки настроили инструменты, подтянули колки и сели к занавесу. Айсян заиграла на цитре, Айюэ – на лютне, и они запели цикл «Вдруг по сердцу пришлась». Эти романсы в исполнении таких красавиц могли, в самом деле, смягчить даже каменное сердце.

После пения на десерт подали двенадцать блюд изысканнейших сладостей и фруктов, и хозяйки пригласили гостя к столу. Во время пира появились кости, и началась игра на пальцах. Немного погодя Айсян сделала вид, что хочет переодеться и удалилась, оставив Айюэ наедине с Симэнем.

Симэнь достал из рукава два белых шелковых платка с двойной каймой. В одном были завернуты три зубочистки из слоновой кости, а в другом – позолоченная коробочка.

– Тут ароматный чай? – спросила Айюэ и открыла коробочку.

– Нет, здесь средство, которое я принимаю для подкрепления, – сказал Симэнь. – А чай я храню в бумажном пакетике.

Он достал из рукава пакетик плиточного ароматного чаю с цветами корицы и протянул Айюэ. Она ему не поверила и засунула руку к нему в рукав, откуда извлекла лиловый газовый платок. В нем была завернута пара оправленных в золото зубочисток, Айюэ стала рассматривать приглянувшийся ей платок.

– Я такие же видела у Ли Гуйцзе и у Иньэр, – сказала она. – Оказывается, это ты им подарил.

– А кто еще, как не я?! – отвечал Симэнь. – Мне их из Янчжоу на корабле привезли. Если тебе нравится – возьми. Потом и твоей сестре принесу.

Он подсыпал в вино снадобья из позолоченной коробочки и осушил чарку, потом заключил Айюэ в объятья, и они стали пить вино из уст в уста. Симэнь играл ее упругими персями, полными, округлыми и мягкими, как клубок конопляных волос, и одновременно расстегивал ее кофту, чтобы насладиться зрелищем их сверкающей нефритовой белизны. От этого у него вспыхнуло желание. Его штуковина, находившаяся ниже пояса, вдруг оживилась, и он, распустив пояс, понудил Айюэ мять ее. Это мужское естество было столь больших размеров, что красавица ужаснулась и обвила руками шею Симэня.

– Дорогой мой, – говорила она, – мы первый раз встречаемся. Пожалей меня. Умерь вполовину страсть, а то погубишь меня. Это у тебя, наверно, от снадобья. От рожденья такого не бывает. Разве от природы он может быть таким стремительным, таким багровым и бесстыдным?!

– Девочка моя, – с улыбкой ответил Симэнь, – не попробуешь ли ты его на вкус?

– Зачем спешить? – отвечала Айюэ. – Это только наша первая встреча. Как я могу брать его в рот, когда мы еще не знаем друг друга? У нас впереди еще столько встреч, сколько листьев на дереве. Будет время и на флейте поиграть.

Симэнь хотел было приступить к делу, но его перебила Айюэ.

– Налить вина? – спросила она.

– Нет, не хочу, – отвечал он. – Давай ложиться.

Айюэ кликнула служанку. Та убрала стол и помогла Симэню разуться. Сама же Айюэ удалилась в дальнюю комнату переодеться и омыть свои нефритовые врата. Симэнь наградил служанку серебром и лег. Служанка воскурила благовония. Наконец вошла Айюэ.

– Может выпьешь чаю? – спросила она гостя.

– Не хочу я чаю, – ответил Симэнь.

Айюэ заперла дверь, опустила шелковый полог, разделась и, подложив на постель подушку, легла, чтобы предаться утехам пурпуровых уток-мандаринок. Тело ее было мягким, а заветное место таким белым, безволосым, что напоминало крупитчатую пышку и вызывало прилив любви и нежности. Дабы черпать его полными горстями, Симэнь обнял девушку за талию. Она была поистине живою яшмой, тончайшим ароматом во плоти – тем, чего не приобретешь и за тысячу цзиней золота.

Симэнь взял две белоснежные, как серебро, ноги и положил их себе на бедра. Его штуковина, поддерживаемая подпругой, устремилась прямо в центр цветка, но головка была слишком большой. Долго возился Симэнь Цин, но ему удалось ввести только самый кончик. Айюэ, нахмурив брови и раскинув руки на подушке, терпела. Глаза ее, похожие на звезды, помутились, и она прошептала:

– Пощади меня на этот раз!

Но вместо этого Симэнь Цин положил ее крохотные ножки себе на плечи и стал беспорядочно вставлять и вынимать свой предмет, испытывая неимоверное наслаждение.

Да,

Бессчетные соцветья нежных персиков
среди весны раскрылись поутру.
Внезапно ивы, тополи изящные
листвою зашумели на ветру.
Тому свидетельством стихи:
В водяных кружевах
Как кувшинки прекрасны!
И, казалось, в веках
Чары девы всевластны.
Но улыбка Си Ши
Миг – и смыта водою…
В сердце боль заглуши
И утешься с другою.
Вновь, весна, закружи
На Хэ-яне[912] свой танец,
Музыканты в глуши
Воспевают красавиц.
Ах, к чему подражать
Неуклюже Ван Вэю?[913]!
Сердца пыл удержать
Я весною сумею.

Симэнь вернулся тогда от Чжэн Айюэ в третью ночную стражу. На другой день, отпустив мужа в управу, Юэнян с Юйлоу, Цзиньлянь и Цзяоэр сидели у себя, когда в комнату с подарками от надзирателя Ся вошел Дайань. Надзирателю Ся по случаю дня рождения посылались четыре блюда яств, жбан вина и кусок золотой парчи.

– К кому это вчера батюшку в паланкине носили? – спросила слугу Юэнян. – Где он до поздней ночи пировал, а? Наверно, опять жену Хань Даого навещал? Оказывается, ты арестантское отродье, ему свидания устраиваешь, а мне зубы заговариваешь.