Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлинский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним – Ланьлинский насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

– Кто это? – спросил он у провожающего незнакомку Дайаня.

– Супруга Бэня Четвертого, – ответил слуга.

Симэнь, ни слова не говоря, пошел в дальние покои к Юэнян. Там пили чай. Симэнь поел рисового отвара и протянул хозяйке ключи.

– Зачем кладовую открывал? – спросила Юэнян.

– Шестой завтра не в чем к Инам пойти, – проговорил Симэнь. – Шубу сестрицы Ли попросила надеть.

Хозяйка бросила в его сторону неодобрительный взгляд.

– Ты сам, выходит, своего слова держать не можешь, – начала она. – После смерти Ли настоял, чтобы всех ее служанок в доме оставить, а теперь что делаешь?[1365] А почему Шестая свою шубу не носит? Бережет, да? Ей, видите ли, эту подавай. Сестрица умерла, вот у нее глаза на шубу-то и разбежались. А будь она жива, с какими ты глазами к ней явился бы, а?

Симэнь язык прикусил.

Тут доложили о прибытии уездного экзаменатора Лю, принесшего долг. Симэнь пригласил его в залу. Завязался разговор.

Явился с визитной карточкой Дайань.

– От близких полководца Вана подарки доставили, – доложил он.

– Что за подарки? спросил хозяин.

– Кусок материи, жбан южного вина и четыре блюда угощений.

Симэнь взял визитную карточку, на которой было выведено:

«… от младшего родственника Ван Цая с нижайшим поклоном».

Ван Цзину было велено отправить ответную карточку, а принесшего подношения наградить пятью цянями серебра.

У ворот из паланкина вышла Ли Гуйцзе. Сопровождавший ее привратник заведения держал четыре коробки. К нему подоспел Дайань и взял подарки.

– Прошу вас, – обратился он к Гуйцзе. – Пройдите вот по этой дорожке. В зале господина экзаменатора принимают.

Гуйцзе по боковой дорожке проследовала в дальние покои. Дайань внес коробки к Юэнян.

– А батюшка видел? – спросила хозяйка.

– Нет еще, – отвечал Дайань. – У батюшки посетитель.

– Тогда в гостиной поставь, – распорядилась она.

Немного погодя экзаменатор удалился, а Симэнь пришел в дальние покои закусить.

– Ли Гуйцзе подарки поднесла, – сказала Юэнян.

– Не видал, – говорил Симэнь.

Юэнян велела Сяоюй открыть коробки. В одной лежали особые пирожки с фруктовой начинкой, символизирующие долголетие, в другой – сладкое печенье-розочки, изображавшие восемь бессмертных, а кроме того две жаренных утки и пара свиных ножек.

Из комнаты вышла Гуйцзе. В ее прическе, перехваченной белым с бахромою платком, сверкали жемчуг и бирюза. На ней были ярко-красная с застежкой кофта и атласная юбка. Она приблизилась к Симэню и четырежды поклонилась о оземь.

– Хватит кланяться! – сказал Симэнь. – А подарки к чему покупала?

– Она боится, что ты сердишься на нее, – вставила Юэнян. – Только что мне говорила. А тогда она была вовсе не при чем. Это ее мамаша виновата. В тот день у Гуйцзе, оказывается, болела голова. А Ван Третий с компанией шел к Цинь Юйчжи, но по дороге их зазвала мамаша чаю выпить. Тут их и задержали. А Гуйцзе к нему даже не вышла.

– Ну да, конечно! Она же с ним отродясь не встречалась, – ворчал Симэнь. – Сама уж не знает, чего говорит. Только меня все это мало интересует. Ведь вам в вашей «Прекрасной весне» только бы подарки подваливали. А у кого руки греть – все равно. В общем, я на тебя не сержусь.

Гуйцзе продолжала стоять на коленях.

– Сердитесь вы на меня, батюшка, – говорила она. – И вы правы. Но пусть заживо сгнию, пусть меня сплошь покроют гнойники, если я к нему приблизилась. Это мамаша у нас, старая карга, не ведает, что творит. Всякое отребье зазывает. Из-за нее вот и ваш гнев терпеть приходится, батюшка.

– Ну, раз ты покаялась, и примирились бы! – предложила Юэнян. – Чего сердиться?!

– Встань! – сказал Симэнь. – Ладно, я не буду больше сердиться.

Но Гуйцзе все еще продолжала ломаться.

– Встану, если вы мне улыбнетесь, батюшка, – говорила она. – А то хоть целый год буду на коленях стоять.

– Встань, Гуйцзе! – не удержавшись, вмешалась в разговор Цзиньлянь. – Чего ты ему кланяешься? Его чем больше упрашивать, тем больше он будет заноситься. Нынче ты перед ним, а завтра он перед тобой на колени опустится. Ты тогда тоже ухом не веди.

Симэнь и Юэнян рассмеялись, и Гуйцзе, наконец, встала.

Тут вбежал запыхавшийся Дайань.

– Их сиятельства господа Сун и Ань пожаловали. – объявил он.

Симэнь велел подать парадную одежду и вышел им навстречу.

– Ну и батюшка! – обращаясь к Юэнян, говорила Гуйцзе. – Нет, больше я с ним дела иметь не хочу. Я только вам, матушка, буду как дочь служить.

– Пустые твои обещанья! – заметила Юэнян. – Дашь слово и тут же забываешь. Хозяин раза два в заведения заглядывал. У тебя, наверно, был?

– Небо свидетель, матушка! – воскликнула Гуйцзе. – Вы меня без ножа режете. Не был у меня батюшка. Клянусь вам, матушка! Чирьями Нарывами мне покрыться, умереть скоропостижной смертью, если со мной батюшка видался и ко мне приблизился. Вы, матушка, наверно, ослышались. Должно быть, не ко мне, а к Чжэн Айюэ заходил, оттуда девиц приглашал? Скорее всего, они-то, завистницы, кашу и заварили. А то с чего бы батюшке на меня гневаться?

– Всяк свой хлеб ест, – заметила Цзиньлянь. – С какой стати им ни с того ни с сего тебя в неприятности впутывать?

– О! Плохо вы нашу сестру знаете, матушка, – говорила Гуйцзе. – У нас одну зависть грызет, другая от ревности сгорает.

– Ах! Вы да мы! Как ни отделяй, а все люди одинаковы, – заключила Юэнян. – Что вы, что мы – все одной завистью живем. Одной повезло – других норовит под ноготь.

Юэнян угостила певицу чаем, но не о том пойдет рассказ.

Обратимся к Симэнь Цину. Встретив цензора Суна и ведомственного начальника Аня, он ввел их в залу, где после взаимных приветствий каждый из них поднес хозяину по куску атласа и по комплекту книг в папке. Увидев накрытые столы, они сердечно поблагодарили хозяина, потом расселись на полагающиеся места. Симэнь вызвал актеров и наказал им играть с душой, когда пожалует его сиятельство Цай.

Немного погодя подали чай.

– Я хотел бы попросить вас об одолжении, почтенный Сыцюань, – начал цензор Сун. – Видите ли, его сиятельство военный губернатор Хоу Шицюань только что назначен церемониймейстером Его Величества двора и второго числа отбывает в столицу. Мы с начальниками обоих инспекторских управлений решили двадцать девятого устроить ему прощальный обед. Не позволите ли вы нам, Сыцюань, принять его сиятельство у вас, в этой роскошной резиденции?

– Дерзну ли я ослушаться ваше сиятельство? – воскликнул Симэнь. – Только прикажите! Позвольте узнать, сколько накрывать столов.

– Серебро мы собрали, – продолжал Сун Пань и велел сопровождающему достать узелки, поступившие от чиновных лиц обоих инспекторских управлений, а также и пай самого цензора. – Каждый из нас внес по ляну серебра. Тут двенадцать лянов. Накройте, пожалуйста, один сдвинутый стол и шесть обыкновенных. И будьте так добры, позовите актеров.

Симэнь согласился и принял серебро. Цензор поднялся с места и, сложив руки на груди, поблагодарил хозяина.

Немного погодя гостей пригласили в залу Любования красотами природы, которая находилась в крытой галерее.

Вскоре прибыл акцизный инспектор Цянь. Опять был подан чай и поставлены шашки.

Цензор Сун обратил внимание на грандиозность крытой галереи и примыкающих к ней построек, тишину необъятного парка, на книги, картины и каллиграфические надписи. Взору открывалось все самое лучшее и совершенное. Поперек стены висела старинная с надписями картина-свиток «Рождается солнце – даруется свет». Как раз перед гостями стояли инкрустированная перламутром ширма, курильница, источающая благоухание сандала через клюв журавля и пасти дракона и оленя, а также отлитый из червонного золота высотою в несколько чи треножник Восьми бессмертных удивительно тонкой проработки.

Сун Пань подошел поближе к треножнику и не мог удержаться от восторга.

– Какая прелесть! – восклицал он, а потом, обратившись к обоим гостям, продолжал. – Я, господа, в письме своему однокашнику брату Лю в Хуайани просил, чтобы он прислал мне вот такой треножник для поднесения почтенному Цаю, но пока не получил ответа. А вы, интересно, откуда его достали, Сыцюань?

– Помнится, мне тоже оттуда прислали, – отвечал Симэнь.

После этого разговора сели за шашки. Симэнь распорядился, чтобы подали легкие закуски и сладости, а актерам велел исполнить южные напевы.

– Хорошо ли получится, господа, если гостя выйдут встречать зардевшиеся от вина хозяева? – спрашивал цензор.

– Ничего, в холодную погоду чарочка не помешает, – успокоил Симэнь.

Сун Пань, надобно сказать, заранее отправил на корабль посыльного с приглашением Цаю. К обеду посыльный воротился.

– Приглашение передал, – доложил он. – Его сиятельство играют в шашки со смотрителем гончарен его сиятельством Хуаном. Скоро прибудут.