Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлинский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним – Ланьлинский насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

Чуньмэй рассказала, как Цюцзюй отперла ночью дверь. Гнев охватил Цзиньлянь, и она хотела было избить служанку, но та уже успела доложить обо всем увиденном Юэнян.

– Ах ты, разбойница! – обрушилась на служанку Юэнян. – Опять хозяйке могилу рыть, рабское твое отродье!? В прошлый раз явилась, нагородила, будто хозяйка твоя зятя Чэня приютила, будто он у нее днюет и ночует. Меня заставила пойти. А хозяйка как ни в чем не бывало в постели, сидит за столиком, жемчугом шьет. И никакого зятя. Он потом совсем с другого конца появился. Какую ты напраслину на свою хозяйку возводишь, рабское отродье! Ведь он взрослый человек, небось, не какая-нибудь сахарная фигурка, не щепка – его так просто не спрячешь, в щель не заткнешь. Вон какой детина – не хочешь да заметишь. Слухи ты распускаешь, а наружу выйдут, что тогда? Скажут, служанка у них хозяйке могилу роет. А кто краем уха услышит, судить будет. Симэнь Цин, мол, всех ублажал, а как умер, так между женами никакого порядку не стало, кто куда тянет. Так и на моего сына, чего доброго, подозрения падут.

Юэнян хотела избить служанку, но та с испугу бросилась наутек и больше уж не решалась ходить в дальние покои.

Цзиньлянь еще больше осмелела, когда узнала, как обошлась с ее служанкой Юэнян. По сему случаю они с Цзинцзи написали романс на мотив «Туфелек алый узор», в котором выразили свою радость:

Пускай злословят языки,
И всюду заперты замки,
Но улетучилось унынье
И нас не разлучить отныне.
Отсохнут руки у врагов,
Замолкнут бредни дураков,
Любви немеркнущий алмаз
Соединил навеки нас.

О связи Цзиньлянь с Цзинцзи прослышала и его жена. Она наедине допросила мужа.

– И ты поверила этой злодейке, рабскому отродью?! – отвечал жене Цзинцзи. – Да я вчера в лавке ночевал. Подумай, мог я попасть в сад или нет? Потом, и ворота туда целые дни на запоре.

– Будет тебе языком-то болтать, арестант проклятый! – не унималась жена. – Если же будешь мотаться, как былинка на ветру, а до меня дойдут слухи и матушка станет мне выговаривать, тогда ты мне не нужен. Уходи от меня подобру-поздорову,

– Пересуды есть и будут, – продолжал Цзинцзи. – Но их не станет, когда откажешься их слушать. Я нисколько не удивлюсь, если эта негодяйка, рабское отродье, плохо кончит. Ведь ее наговорам не верит даже матушка.

– Хорошо, если б это были только наговоры.

Да,

Кому про молодца известно,
Сколь в нем душонка легковесна?
Кто про его красотку знает, –
Коварная, что замышляет.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ У ЮЭНЯН ГРОМКО ВЗЫВАЕТ О ПОМОЩИ В ОБИТЕЛИ ЛАЗУРНЫХ ОБЛАКОВ СУН СПРАВЕДЛИВЫЙ, ДВИЖИМЫЙ ЧУВСТВОМ ВЫСШЕГО ДОЛГА, ОСВОБОЖДАЕТ ВДОВУ ИЗ КРЕПОСТИ СВЕЖЕГО ВЕТРА

Вечнозеленой сосной

свой век живет отнюдь не каждый:

Ее рожденье – чудный плод

слиянья Неба и Земли.

К ней, чистой, словно к роднику,

всяк тянется, томимой жаждой;

Грязь мира к ней не пристает,

худое – от нее вдали.

Достойных женщин много есть:

та благонравна, та невинна;

Но непорочная вдова –

звучит достойней всех похвал.

Все долголетия хотят,

секрета жаждут жизни длинной.

Тем, кто хотел бы долго жить,

я б доброй славы пожелал[1577]

Так вот. Пригласила однажды Юэнян старшего брата и стала держать совет. Она решила исполнить обет, который дала умирающему Симэнь Цину, – совершить паломничество на вершину горы в области Тайань и помолиться божественной Матушке.[1578] У Старший посоветовал сестре припасти благовония и свечи, раскрашенные изображения божеств с конями на цветной бумаге и всяческую жертвенную снедь, а Дайаню с Лайанем, которые должны были сопровождать хозяйку, велел нанять лошадей.

Юэнян разместилась в теплом паланкине. Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Сунь Сюээ и падчерице был дан наказ хорошенько присматривать за домом и вместе с кормилицей Жуи и служанками беречь сына Сяогэ.

– Пораньше запирайте внутренние ворота, – продолжала она, – и без надобности из дому не отлучайтесь. – Юэнян обернулась к Чэнь Цзинцзи: – А ты в женские покои не ходи. Вместе с приказчиком Фу у ворот сторожи. Я же к концу месяца вернусь.

Пятнадцатого утром Юэнян возожгла жертвенные деньги. Вечером она отвесила поклон перед дщицей покойного Симэня, за трапезным столом простилась с сестрами, передала ключи от дома и кладовых Сяоюй и сделала последние распоряжения.

На другой день рано, в пятую предутреннюю стражу, Юэнян двинулась в путь. Сопровождавшие ее брат и слуги ехали верхами. Домашние вышли проводить за ворота.

Стояла глубокая осень. Дни были короткие и холодные. За день паломники проходили по шестьдесят, а то и по семьдесят ли. С наступлением сумерек останавливались на ночлег в гостиницах или на постоялых дворах, а с утра опять пускались в путь. Всю дорогу над ними висели серые тучи, жалобно кричали в небе улетавшие гуси. Деревья стояли голые, кругом царило уныние. Все навевало на путников непреоборимую тоску и грусть. Вот и стихи, в которых говорится про У Юэнян – как, исполняя данный мужу обет, совершала она это паломничество через далекие горы и заставы:

Она в стремлениях тверда,
И благородна, и горда.
Паломничества дав зарок,
Его исполнит в должный срок.

Однако хватит пустословить. Не станем больше говорить о пути.

Через несколько дней достигли они области Тайань. Перед ними вдали возвышалась Великая гора – Тай.[1579] Действительно, это была первая гора во всей Поднебесной. Основа ее уходила в землю, вершиной своей она касалась самого сердца небес. Расположилась она в пределах земель Ци и Лу.[1580] Грозен и величествен был ее вид!

С наступлением вечера У Старший подыскал гостиницу, где они переночевали, а с раннего утра начали восхождение на Великую гору к монастырю. В этой обители из века в век приносились все полагающиеся жертвы, правители всех династий совершали благодарственные молебны у жертвенников Небу и Земле. Как первый храм почитался монастырь.

Только поглядите:

Возвышается храм на Великой Тай-горе. Ее кряжи могучие держат и землю и небо. Досточтима вершина сия – всех святынь во главе. С балюстрады заоблачной если вглядеться, то предстанет вдали и западный предел – река Мертвящая вода – Жо-шуй.[1581] и восточный – бессмертия приют Пэнлай[1582]. Высший пик, венчаемый причудливой сосной, укрыт густыми облаками или туманом редким. Ввысь устремились башни и террасы. К ним, кажется, солнце само – ворон золотой парит, расправив крылья. Простерлись к небу ярусами хоромы и палаты. Сюда, мнится, луна – яшмовый заяц скачет во всю прыть[1583]. Резные балки, узорные стропила. Отливает голубизною черепица и алеют стрехи. Пестреют фениксами двери, сверкают яркие перегородки, переливаясь будто желтый флер. Свисают узорные парчовые ленты с расшитых рыбами занавесей. Издали взглянешь на изображение святого – и кажется с глазами Шуня, бровями Яо в пляске застыл увенчанный короной с девятью кистями. К божественному лику присмотришься поближе – с плечами Тана и спиною Юя, в порфиру облачен[1584]. Вот дух девяти небес[1585] с книгою учета душ умерших, увенчан шапкой-лотосом, в шелковый халат одетый. Вот святой мудрец в халате желто-красном, препоясанный поясом из ланьтяньских самоцветов[1586]. Расположилась слева свита украшенных яшмовыми шпильками в туфлях с жемчугом, а справа – другая – несущих с лиловыми шнурами золотую печать. Трепет внушает величественное сооружение! Стража его – три тысячи полководцев в латах золотых верхом. Грозного вида смельчаки стоят строем в обеих галереях. Владыке служат сотни тысяч воинов в кольчугах. Разместились судьи семидесяти двух[1587] служб под Полынь-горой[1588]. В храме Байцзэ[1589] Дух Земли приводит в соответствие двадцать четыре сезона[1590]. Ежедневно божественным проникновением озарен распорядитель Огненного озера – Железноликий страж. Ежегодно являет высокую мудрость хозяин судеб смертных – Полководец Пяти путей[1591]. Пред ними непрестанно воскуряются ароматы. Скакуны несут исполненные киноварью доклады небесным божествам, пред коими всегда обилье жертв в соответствии с сезоном года. По обычаю, и стар и мал молятся о спасении и счастье. Благоуханная дымка и благовещие облака сгущаются в храме Благополучия и Покоя. У врат истинного Света клубится счастия эфир[1592]

Да,

Тьма паломников в обители
Лазурных облаков.[1593]
В мире славят Повелителя
На тысячи ладов.

Брат привел Юэнян в храм Духа-хранителя Великой горы. В главном приделе они воскурили благовонные свечи и сотворили молитву перед святыми, в то время как даосский монах читал поминальный текст. Паломники сожгли жертвенные деньги в обеих галереях, и после монастырской трапезы У Старший повел Юэнян на самую вершину горы. Они миновали сорок девять перевалов и, цепляясь за плющи и лианы, продолжали восхождение. Окутанный густыми облаками храм богини, казалось, висел в воздухе. До него было еще добрых четыре десятка ли. Несомые ветром облака, раскаты грома и дождь – все осталось внизу. Путники вышли из храма Духа-хранителя Великой горы в час дракона, а когда достигли вершины, прошел час обезьяны.[1594] Перед ними открылся придел божественной Матушки с наддверною таблицей, на которой значилось имя Сун Цзяна.[1595] На вывеске золотом было начертано: «Обитель Лазурных облаков». Войдя в храм, паломники низко поклонились, потом обратили очи свои к золотому изваянию божественной Матушки. Что это был за лик!