Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлинский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним – Ланьлинский насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

Тут наш рассказ раздваивается.

Расскажем теперь о Лайване. Заказал он в Ханчжоу одежды ко дню рождения государственного наставника Цая и, погрузив на корабль целую груду вьюков, корзин и сундуков, двинулся в обратный путь. Поклажу ввезли в ворота и сгрузили. Стряхнув с себя дорожную пыль, Лайван направился в дальние покои. У дверей, ведущих к хозяйке, ему повстречалась Сунь Сюээ. Слуга приветствовал ее поклоном.

– Жив-здоров? С праздником! – просияв улыбкой, сказала Сюээ. – Давно не виделись. Устал, наверное, с дороги-то? Вон как загорел да потолстел.

– А где батюшка с матушкой? – спросил Лайван.

– Хозяина Ин с друзьями за город пригласил, – отвечала Сюээ, – а хозяйка с сестрами в саду на качелях качается.

– Что это они вздумали качаться? – удивился слуга. – Качели только на севере встретишь, то утеха жунская,[371] южане не качаются. А женщины весной всегда наперебой – кто кого ярче – себя цветами украшают.

Сюээ удалилась на кухню и подала чай.

– Есть будешь? – спросила она.

– Не буду. Надо с матушкой повидаться да умыться. А жена моя на кухне? Что это ее не видать?

– Твоя жена теперь не та, что была раньше, – ответила с усмешкой Сюээ. – Ох, как она вознеслась! С хозяйками целыми днями в домино и в шашки играет. Будет она у котлов вертеться!

– Лайван приехал, – доложила хозяйке вбежавшая в сад Сяоюй.

Юэнян вернулась к себе. Лайван отвесил ей земной поклон и встал в сторонке. Хозяйка расспросила его о поездке и поднесла два кувшина вина. Он осушил несколько чарок, прежде чем появилась Сун Хуэйлянь.

– Ладно! Устал ты с дороги, – сказала Юэнян. – Ступай умойся и отдохни, а придет хозяин, ему и доложишь.

Лайван отправился к себе. Хуэйлянь дала ему ключ от двери, налила воды умыться и убрала дорожную суму.

– Давно ль расстались, а вон как раздобрел, разбойник, черный арестант, – говорила Хуэйлянь, помогая мужу переодеться и накрывая стол.

Лайван лег, а когда проснулся, солнце склонилось к западу и вернулся Симэнь.

Лайван предстал перед ним и доложил, что подарки государственному наставнику Цай Цзину и одежды его домашним заготовлены в Ханчжоу полностью, четыре сундука с вьюками погружены на казенный корабль и теперь осталось только уплатить пошлину.

Обрадованный Симэнь вручил ему серебро и велел на другой день с утра рассчитаться с таможней и доставить вещи домой, а слугу одарил пятью лянами на покупку обнов.

Лайван и сам кое-что заработал от поездки и тайком поднес Сунь Сюээ два шелковых платка, две пары цветастых наколенников, четыре коробки ханчжоуской пудры и двадцать палочек помады. Сюээ потихоньку рассказала ему, как за эти четыре месяца сошлась с Симэнем Хуэйлянь, как их сводила Юйсяо, как они встречались сперва в гроте, а потом свили гнездо в покоях Цзиньлянь и с утра до ночи не расставались, как он одеждами и украшениями ее одаривал, деньги давал, а она большим кошельком обзавелась, слуг то да се купить посылала, по два да по три цяня серебра каждый день тратила.

– Я и то гляжу, в сундуке у нее наряды да украшения лежат, – говорил Лайван. – Откуда, спрашиваю, – хозяйка, говорит, дала.

– Какая там хозяйка? Все хозяин одаривает.

Рассказ Сюээ глубоко задел Лайвана. Вечером он выпил несколько чарок, прежде чем идти домой. Говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Открыл Лайван сундук и увидал кусок голубого атласа необыкновенной расцветки.

– Откуда у тебя этот атлас? – допрашивал он жену. – Говори, кто подарил?

– С чего это ты спрашиваешь, арестант негодный, – не догадываясь, в чем дело, улыбнувшись, ответила Хуэйлянь. – У меня кофты нет, хозяйка и дала, да мне сшить все некогда. Вот и лежит. Кто ж, по-твоему мог мне подарить?

– Брось ты мне голову морочить, потаскуха проклятая! – заругался Лайван. – Не ври! Кто, я тебя спрашиваю, атлас преподнес? А эти украшения откуда?

– Ах ты, арестантское отродье! – не выдержала Хуэйлянь. – Что у меня ни матери, ни отца нет, что ли? Да таракан и тот в свою щель ползет, любой орех с ядром внутри, у всякой твари свое сознание, трава и на камнях корни пускает, а у меня, по-твоему, ни родных, ни близких быть не может, да? Откуда украшения? Тетка одолжила – вот откуда. Чтоб тебя смерть скосила прежде времени, арестантское твое отродье!

Лайван так ударил ее кулаком, что она едва на ногах удержалась.

– Еще отпирается, шлюха проклятая! – ругался муж. – Видали, как ты с этим кобелем путалась, а Юйсяо вас сводила, атлас передавала. Сперва в саду, а потом обнаглели – средь бела дня к потаскухе Пань перебрались. Думала, меня обманешь?

Хуэйлянь громко зарыдала.

– Чтоб тебе подохнуть, арестантское отродье! – ругалась она. – Бить вздумал! Чего я тебе дурного сделала, а? Не бросай камень – как бы самому в голову не угодил. Кто ж это, скажи, тебе таких небылиц наговорил, кто язык распустил, а? Подзудили тебя на жену набрасываться, но я тоже найду защиту, в обиду себя не дам. Пусть меня со свету сживут, все равно хоронить будут как полагается. Никакие наветы слушать не хочу. Спроси обо мне кого хочешь, и пусть только плохо отзовутся, не будь я Сун, если не вступлюсь за свою честь. Потаскухой да шлюхой обзывать вздумал, арестантское твое отродье. Сперва удостоверься, а потом уж драку затевай. Еще ветер не подул, а тебе уж дождя подавай. Тебе велят человека убить, а ты и рад стараться, да?

Лайван не нашелся, что ответить, и надолго замолчал.

– Не собирался я тебя бить, – проговорил он наконец. – Наговорам поверил.

– А про атлас вот что тебе скажу, – продолжала Хуэйлянь. – Дело было в одиннадцатой луне прошлого года, в день рождения матушки Третьей. Хозяйка заметила на мне лиловую накидку и юбку, которую я у Юйсяо одолжила, и говорит: что, мол, у тебя за вид, юбка не в цвет. И дала кусок атласу. А мне все некогда было пошить. Сам не знаешь, а человека грязью обливаешь. Плохо ты о жене своей думаешь. Но я этого так не оставлю, я им еще покажу. Кто погубить меня вздумал, тот и сам не возрадуется.

– Если недоразумение вышло, надо все забыть, – уговаривал ее Лайван. – Зачем же, ни с того ни с сего с людьми ругаться? Давай, стели скорее постель.

Хуэйлянь взялась разбирать постель и ворчала:

– Чтоб тебе лихой смертью умереть, арестантское отродье! Нализался зелья-то, нет, чтобы лечь да спать спокойно, так он ни за что ни про что на жену набросился.

Лайван растянулся на кане, и, повернувшись лицом к стене, громко захрапел.

Послушай дорогой читатель! Каким бы умным и сильным ни был муж, но если жена заведет любовника, ей все равно в девяти случаях из десяти удастся его провести и убедить в своей непорочности.

Да,

Они – как камни в уборной –
Крепки, хотя и зловонны.
Тому свидетельством и стихи:
Сун мужу изменила, не стыдясь,
Хозяйкой стать – мечта холопья;
Лишь Сюээ раскрыла связь,
Над головой запели копья.

Так Сун Хуэйлянь обманула мужа, а на другой день пошла в дальние покои и спросила Юйсяо:

– Кто это обо мне сплетничает?

Сюээ не признавалась, а остальные, ничего не зная, только отмалчивались, и Хуэйлянь на всех ворчала и ругалась.

А грех вот как вышел наружу.

Юэнян как-то послала Сяоюй за Сюээ, но та кругом обыскала, а найти ее так и не смогла. Когда же служанка очутилась у двери Лайвана, из нее показалась Сюээ. «Должно быть, к Хуэйлянь поболтать заходила», – подумала Сяоюй и пошла на кухню. Оказалось, Хуэйлянь сидит на кухне и режет мясо.

Между тем, Симэнь Цин принимал богатого соседа Цяо. Тот дал Симэню две тысячи лянов серебром и просил поднести их государственному наставнику Цаю, чтобы тот освободил янчжоуского торговца солью Ван Сыфэна, задержанного и посаженного под стражу областным правителем. Только ушел Цяо, как Симэнь кликнул Лайвана, и тот выбежал из своей комнаты.

Да,

Ты цаплю белую на снеговых полях
Определишь по взмаху вольных крыл.
Зеленый попугай на ивовых ветвях
Заметен стал, когда заговорил.

Тут-то всем и стало ясно, что Сюээ спуталась с Лайваном.

Однажды Лайван напился допьяна и давай при слугах ругать Симэнь Цина.

– Как же это так? – возмущался он. – Я в отъезде, а он с моей женой шьется, через Юйсяо голубой атлас ей дарит, из комнаты выманивает! Сперва в саду путался, потом совсем обнаглел, а Пань Цзиньлянь им логово приготовила. Ладно, шейся, да смотри мне в руки не попадайся. Вонзится блестящий, вынется кровавый. И Пань-шлюху в живых не оставлю. Сам головы не сношу, а как сказал, так и будет! Вот увидите. Когда шлюха Пань своего прежнего мужа У Чжи прикончила, а брат его У Сун жалобу подал, так кто за него в столицу ездил власти подкупал, кто хлопотал, чтоб У Суна сослали, а? Теперь крепко на ноги встал, за мою жену взялся, в любовницы ее увлек? Ох, как я его ненавижу! Как Небо велик мой гнев! Говорят, семь бед – один ответ. Я им и в глаза все выскажу. Обреченный на казнь и на самого государя руку занесет.