Джим Гаррисон - Месть

• Название: Месть
• Автор: Джим Гаррисон
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Триллер
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-577-6

Повесть классика современной американской литературы, по которой Тони Скотом снят знаменитый фильм с Кевином Костнером и Энтони Куином в главных ролях. Гаррисон может писать о кровавом любовном треугольнике с участием могущественного наркобарона и бывшего военного летчика или виртуозно упаковывать в сотню страниц лиричную семейную сагу, но его герои всегда ищут справедливости в непоправимо изменившемся мире и с трудом выдерживают напор страстей, которым все возрасты покорны.

---

Это самая длинная ночь в его жизни, и энергия, питающая его, подобна суровому, холодному, чистому ветру, продувающему темноту комнаты; сначала доктор, бормочущий какую-то молитву, а до него старуха, что повесила на столбик кровати ожерелье и возложила руки ему на глаза, потом юноша с пластикой танцора, откинувший простыню, чтобы поглядеть на него. Потом был длинный черный провал, чистое ничто, в котором лишь на миг щелкнула заслонка, и он увидел пунцовые гребешки грифьей шеи и услышал горловой звук, донесшийся из-за желтых глаз койота, и гриф, хлопая крыльями, взлетел, а койот остался смотреть на него, оба непроницаемы, если не считать этих нескольких простых движений, и его дыхание присвистывает через сломанный зуб. А еще до того – автомобильный выхлоп, машину швыряет, а он лежит, истекая кровью, в багажнике, болезненно выкашливая кровь из горла, – еще чуть-чуть, и ее оказалось бы слишком много. Потом его бросают, полет по воздуху, падение сквозь кустарник, удар грудью о камень, тело катится, и голова ударяется о другой камень.

Не обязательно много знать о человеке, которому нанесли такие раны, поскольку раны эти были достаточно тяжелы, чтобы полностью изменить его жизненный путь, отчасти подобно тому, как обращение в веру, таинство крещения, нередкое, но оттого не менее выбивающее из привычной колеи, меняет христианина, как сатори[10] меняет буддиста. Можно, конечно, пропустить его не очень понятные страдания и рассмотреть, как мы любим говорить, объективные факты – мы с удовольствием прибегаем к этому выражению, когда хотим скрыть от самих себя, в какую именно сточную яму обратилась наша жизнь.

* * *

Утром, за день до того, как Мауро с дочерью нашли его у дороги – не следующим утром, когда весь день, до вечера, он был лишь куском умирающего протухающего мяса, – он проснулся в необычном состоянии, которое считал любовью. Он жил в относительно дорогом квартирном комплексе на окраине Тусона, главным преимуществом этого жилья был собственный задний дворик с лаймовым деревом и три теннисных корта с грунтовым покрытием. Квартиру он снимал – это был кондоминиум, принадлежащий одному ньюйоркцу, который достаточно оправился от астмы и уехал обратно на восток – опять играть с большими деньгами.

Он был влюблен и позвонил своей возлюбленной, как только проснулся, – подобный поступок обычно ассоциируется с юностью, или безумством, или, перепрыгнем двадцать лет, с теми, кто сильно полюбил в возрасте под сорок или чуть за сорок. Любовники торопливо переговорили, легко переходя с английского на испанский и обратно. Они встретятся ненадолго в общественном месте, сделают какие-то свои дела, ни от кого не прячась, а потом незаметно отправятся в домик, что он снимал в приграничном районе, к югу от мексиканского городка Агуа-Приета, в основном для охоты на куропаток.

Моясь в душе, он подумал, что ему совершенно не от чего отдыхать. Уже два года он грыз удила – в то время, когда само значение слова "удила" было давно забыто. Ему был сорок один год, и, бреясь перед зеркалом, он уже не прерывался, чтобы полюбоваться своим здоровым и подтянутым видом, – глаза у него обычно были усталые, и по ним было видно, что их владелец балуется барбитуратами.

В гостиной он вытерся, выпустил в раздвижные двери свою собаку – английского сеттера для охоты на птиц, по кличке Кукла – и начал длинную череду упражнений на растяжку, в которых было что-то от йоги. Он прервался, поставил на стереопроигрыватель пластинку с записью "Моря" Дебюсси и улыбнулся при виде увеличенной до плакатного формата фотографии дочери, снятой в пятом классе. За улыбкой он ощутил укол, крохотный электрический удар одиночества, вспомнил те времена, когда служил в Торрехоне[11] и по субботам ходил с дочерью на рынок закупать продукты для большого воскресного обеда. Она унаследовала золотые локоны от матери и любила спрашивать товар по-испански, очаровывая продавцов. Потом они отправлялись в кафе, где он заказывал полбутылки белого вина, а она – апельсиновый сок, медленно, детским голоском, выговаривая: «Jugo de naranja al natural». Старики-испанцы с удовольствием смотрели, как она съедает тарелку tapas[12], восхищаясь ее «куражом» за то, что ест маринованного кальмара целиком, со щупальцами и всем прочим. Сейчас она живет в Сан-Диего с матерью. Семья распалась из-за его службы в Лаосе, наряду с прочими вещами (пьянство, бабы, неспособность минуту посидеть спокойно). Над Лаосом в его «фантом» попала «семьдесят пятая» ракета[13], он катапультировался, оставив в самолете труп штурмана, и два месяца болтался на джонке у дружелюбных рыбаков, прячась от Патет-Лао[14] и Вьетконга[15]. Политика была ему органически чужда, и теперь он видел войну лишь в кошмарных снах. Он оттрубил свои двадцать лет, с девятнадцати до тридцати девяти, летчиком-истребителем и теперь не выносил даже вида самолетов. Он всюду разъезжал в потрепанном «Марке-4»[16], купленном во время запоя в Калифорнии.

Закончив упражнения, он выпил чашку кофе и стал рассматривать свои три графитовые теннисные ракетки "С6 Траберт". Накануне он занял второе место в клубном первенстве, проиграв лишь молодому, вдвое моложе его, человеку, которого считали самым многообещающим кандидатом в профессиональные теннисисты в Аризоне.

Сегодня он должен играть в парном турнире – от парной игры у него не так сильно устают ноги. Счет вчера был 7:5, 4:6 и 6:4, день был очень жаркий, и, даже выиграв второй сет, он знал, что третьего сета его нога не вынесут. Тиби приказал слуге поставить в машину ящик "Дом Периньон"[17] и приклеить к карточке скотчем единственную белую розу. Сейчас он смотрел на эту розу, пытаясь понять, что она значит, и думал о Мирейе, которая была женой Тиби.

На самом деле Тиби звали Бальдасаро Мендес. Он, как и многие очень богатые мексиканцы, держал второй дом в Штатах. Круг этих людей был узок, они ездили друг к другу на приемы в Палм-Бич, Даллас, Финикс и Сан-Антонио. Они обильно вкладывали деньги в недвижимость – за таким капиталовложением несложно приглядывать издалека – и легко получали доступ в общество благодаря своему богатству и старосветскому шарму. Тиби использовал его как "темную лошадку" в матчах, которые устраивал у себя дома, и Кокрен восхищался этим человеком за его энергичность, порой грубоватую. Он никогда не брал у Тиби денег, хотя соглашался ездить за его счет в Мехико, где они, играя в паре на крыше отеля "Камино-Реаль", наголову разбили двух техасцев. За этот матч он получил три тысячи долларов – примерно в такую же сумму Тиби обошелся банкет на двадцать персон в ресторане "Форке".

Мирейя. Он отложил ракетки, решив, что струны в порядке. Вынул из бумажника ее фотографию, вырезанную из колонки светской хроники, – хладнокровная стройная фигура верхом на чистокровном скакуне. Что за безумие. Он достаточно закален в любовных битвах, чтобы знать: любовь – это почти что болезнь, понятие из былых времен, когда мир казался моложе и мудрее.

Он лег на пол и принялся глубоко дышать, желая, чтобы рассосался узел напряжения в мозгу. Он всегда смеялся над другими пилотами, когда они предчувствовали беду, словно пустота уже зарождалась у них под грудиной и начинала расползаться. Но потом то же случилось и с ним в день его почти рокового вылета: неясная удушливость, нечто вроде разлитого в воздухе страха. Кукла зацарапалась в раздвижную дверь – он впустил ее, налил свежей воды в миску, а потом погладил, когда она улеглась к себе в "гнездо" на диван. Она всегда такая хрупкая, женственная, временами даже робкая – его изумляло, как, стоит ей попасть на охоту, она становится смертельно серьезной машиной-охотником.

Каждому хочется иметь в жизни капельку тайны, даже если он ничего особенного не сделал, чтобы это заслужить. До встречи с Мирейей у него была недолгая интрижка с девушкой из Корпус-Кристи[18], только что закончившей Уэлсли[19], но ее таинственность скоро сменилась нудной пилежкой, и он понял, что влез в эту связь преднамеренно, из неосознанной скуки. Он провел два года, пытаясь понять штатскую жизнь, осознавая при этом, что он никогда особенно не понимал и армейской жизни, – армия была для него чем-то вроде сварливой матери, а он – приемный сиротка, с которым обращались настолько хорошо, насколько он справлялся с работой. Девушка из Техаса была прекрасна, длиннонога, умна, но слишком молода и взбалмошна; она была как дом, желающий, чтобы в нем завелись привидения, в то время как Мирейя, лишь несколькими годами старше, уже была домом с привидениями. Он играл в теннис у Тиби больше трех месяцев, а она все еще не удостаивала его ничем сверх формального приветствия. Как-то после ужина, за которым было слишком много выпито, она застала его у себя в библиотеке – он смотрел книги, в то время как другие мужчины играли в бильярд на деньги по-крупному, а женщины обсуждали новинки от Живанши и то, что Хэлстон[20] стал ужасно банален.