Симона Винчи - Номер 411

• Название: Номер 411
• Автор: Симона Винчи
• Издательство: Махаон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-18-001031-4, 88-06-18064-9

В номере отеля, в самом центре Рима, в двух шагах от Пантеона, голая женщина рассматривает своё отражение в зеркале. Словно Шехерезада из Тысячи и одной ночи, женщина начинает своё повествование, обращаясь к мужчине. Она рассказывает историю любви, их любви, но это вполне может быть повествованием о другой любви, о другом мужчине. Её память воскрешает историю во всех деталях: рождение страсти, желание самоотречения, готовность посвятить себя ему целиком, встреча с жестокостью, разочарованием и неприязнью. История, подобная исповеди, но бесстрастная, словно геометрия, загадочная, словно архитектура языческих времён.

---

Вначале, когда ты появлялся в моем доме, мы подолгу гуляли, я водила тебя посмотреть на места, которые помнили меня девчонкой, где я играла, где пряталась: кладбище, заброшенная вилла, загадочная площадь с домом престарелых, просёлочная дорога, забитая грузовиками, которая с тех детских лет обозначала границу между моим миром и мне ещё неведомым. Мы садились верхом на парапет моста над рекой и смотрели на коричневую воду, медленно тащившую мусор. Мы разглядывали фиалки, цветущие вдоль дороги. Мы пили капуччино за столиками кафе, куда я прежде никогда не заходила. Затем, неожиданно, в конце марта, повалил снег, и мы гуляли под белым и обильным снегопадом, я в своих сапогах-вездеходах, ты в армейских ботинках, обёрнутых пластиковыми пакетами, прямо посреди провинциальной дороги, впервые пустой от автомобилей и безлюдной, застеленной белым покрывалом. Я высовывала язык, откидывала голову назад и пила растаявший снег. Я смотрела на тебя, идущего впереди с пакетами на башмаках, и смеялась: ты выглядел так забавно, и снег был таким красивым, и жизнь казалась прекрасной. Просто восхитительной она казалась, потому что рядом был ты. Ты. Никто другой не мог бы разделить этот счастливый миг со мной. Мы потратили немного денег на ужин, вернулись домой, разожгли огонь в камине и долго разговаривали, наверное, до самого рассвета. Но когда ты повернул ко мне своё лицо, улыбки, которую я ожидала увидеть, на нем не было. Вместо неё — гримаса необъяснимой скуки. Я сунула руки в карманы и сказала тебе: я схожу на улицу, хочу погулять в одиночестве.

Когда я вернулась в дом, ты сидел за моим столом, на моем стуле и что-то писал в записной книжке. Ты не произнёс ни слова, ты даже не поднял головы, чтобы взглянуть на меня.

Вот ещё: в какое-то мгновение я думаю, что ты — лучший мой друг, однако мгновение спустя, что ты — мой худший друг. В сущности, я ничего о тебе не знаю. Ничего ни о ком неизвестно. И ещё меньше известно о тех, кого любишь.

Меня охватили сомнения. Я вспомнила свой страх при мысли, поразившей меня однажды, когда я взвешивалась в спальне: что происходит с моим телом? Что с ним происходит под твоими руками, под весом твоего тела, под весом твоих слов, твоего взгляда? Моё тело видоизменяется, как будто оно из пластилина, который лепится день за днём, миг за мигом, и между мной и им нет никакого согласия, есть только борьба, свирепствующая в клетках мозга и клетках тела. Моё тело мне больше не принадлежит, существуя в прямой зависимости от твоего желания. Дышит, чтобы совпасть с твоим дыханием, двигается, чтобы содействовать твоему желанию двигаться, остаётся неподвижным, когда ты хочешь неподвижности.

Ты сжимаешь мои лодыжки ладонями, стискиваешь мои бедра коленями. Я — лоно, которое открывается не для того, чтобы отдаться тебе, а для того чтобы переносить твои погружения. Посмотри на меня: я уже не та девушка, какой была, прежде чем встретить тебя. Но ещё и не та женщина, какой ты хотел бы меня видеть.

Что же тогда я такое?

Ничто. Я ещё ничто.

Твои слова: бумажная выкройка для совмещения с твоей плотью.

Твои руки: ножницы, которые выбирают и вырезают покрой.

Моя кожа — одежда. Но я её не ношу. Она здесь, брошена на спинку стула. Старое пальто, слишком узкая юбка, толстый свитер.

Внезапно я остановилась на том, чего прежде не принимала во внимание: в твоём холодильнике практически всегда пусто. Только молоко. Несколько галет. Одно яйцо. Какие-то старые заплесневелые остатки пищи. Когда я приезжала в твой город, мы всегда ужинали в ресторане. Я ем мало, лишь бы в животе не бурчало.

Меня охватывал ужас, когда ты смотрел на мой рот, который я открывала, чтобы откусывать, жевать, глотать. Я стеснялась своих губ, своих вкусовых сосочков, языка, зубов, пищевода, желудка, кишок. Я пыталась превратиться в резиновую куклу, лишённую всех обыденных и неуместных нужд, типа еды и испражнений. Я знаю, что ты ненавидишь излишек веса, даже у себя самого, но ты никогда ни о чем на эту тему не говорил со мной. Ты не ешь — ты питаешься. Иногда. Порой ты неожиданно наедаешься до отвалу и сразу становишься неприятным и жестоким. Жестоким по отношению к себе же. У многих мужчин в твоём возрасте отвисшие животы, «поручни любви» — лишние складки на боках. У тебя — тело юноши. Поджарое и упругое. Часто я подглядывала, когда ты раздевался или одевался, я прищуривала глаза, забывая, что твоё лицо покрыто паутиной мелких морщин: фигура как у подростка, ягодицы маленькие и крепкие, мышцы груди накаченные, живот плоский.

Я наливала вино в бокал с беспокойством, что будет заметно, как у меня дрожат руки: тебе не нравилось видеть меня выпивающей. Тебе вообще не нравятся пьющие люди. А мне, напротив, вино нравится, всякое, белое, розовое, сухое, выдержанное, с фруктовым ароматом, сладковатое, ароматное, мне нравятся аперитивы и крепкие напитки, джин-тоник и коктейль «Маргарита», шотландский виски и кубинский ром, мне нравится первая волна лёгкого опьянения, при котором слегка искажается видение предметов и кажется, что они отражают больше света.

Я сделала один маленький глоток, за ним второй. Твой взгляд следил за траекторией моей руки, сжимавшей бокал, она подносила бокал к губам и возвращалась, чтобы поставить его на стол. Я была упряма. Я бросала тебе вызов. Однажды я спросила тебя, был ли ты знаком с кем-нибудь, кто пьёт по-настоящему, с алкоголиком. Ты ответил, да, и я попыталась угадать: твой отец? Ответ был уклончивым. Он выпивал понемножку, сказал ты и замолчал, не желая продолжать этот разговор. Ты был явно раздражён, и я предпочла прекратить расспросы.

На самом деле проблема была не в вине. Как и не в еде. Как и не в моей матери, которую ты невзлюбил всеми фибрами души тотчас, едва я о ней заговорила, хотя ты её ни разу не видел. Проблемой было доминирование. В наших отношениях сработал убийственный капкан, в который рано или поздно попадают все пары: попытки слиться воедино, раствориться полностью в партнёре, а с другой стороны, сопротивление, которое испытывает каждый, защищая собственную броню, последовательные попытки пробить броню другого, чтобы сравнять его с землёй, сожрать, больно уязвить, поглотить его целиком, а результате — сделать безопасным.

За всю жизнь я не встретила ни одной семейной пары, которая не вела бы подобных войн, почти всегда терпя в них поражение.

Пить в одиночестве — очень грустно, поэтому я выпиваю половину бокала, позволяя тебе уничтожить все, что находится на блюдах. Я сижу неподвижно, ожидая, когда ты прикончишь последний кусочек, затем поднимаюсь и начинаю убирать со стола. Иногда ты мне помогаешь, неся поднос в кухню. Я помню, как у тебя засияли глаза, когда ты впервые увидел меня в фартуке и с тряпкой в руке. С тех пор мне доставляло особое удовольствие делать это для тебя. Мне нравилось приносить тебе стакан с холодным молоком, когда ты полулежал на диване, открывать для тебя пакет с печеньем, смотреть на тебя, когда ты брал все это из моих рук, словно ребёнок. Я натирала плитку, ставила посуду в автоматическую мойку, стелила салфетки для завтрака на следующее утро. Все это приносило мне радость. Пока однажды вечером, когда я вытирала насухо последние два бокала и ставила их на полку шкафа, я не бросила взгляд на диван, который виднелся сквозь открытую дверь из кухни. Ты лежал, небрежно развалясь, со стаканом молока в руке, и смотрел телевизор, настроенный на спортивный канал, был, вероятно, воскресный вечер. Ты только что зажёг сигарету, и облачко дыма расплылось по комнате. Я чувствовала себя без сил: проснулась в восемь утра, к тому же, спала безобразно, и целый день не делала ничего, как ублажала тебя: завтрак, прогулка, музыка, секс, полдник, опять секс, ужин. Я прямо-таки валилась с ног. У меня кружилась голова, но я знала, что сейчас ты закончишь курить, одаришь полуулыбкой, протянешь руку, чтобы обнять меня за бедра, и я не смогу сказать тебе нет. Как из-за облаков, из-за счастья всех этих телодвижений, которые я совершала ради тебя и которые, как мне казалось, я совершаю в охотку, выглянула, ухмыляясь, враждебность. Тень враждебности. Исчезла и снова появилась. Я упёрла руки в свои худые бока, торчащие сквозь кухонный фартук, и подумала: я меняюсь вместе с моим телом. Я теряю вес. Усыхаю. Я — механизм, приспособленный обихаживать дом, носить туфли на шпильках и мини-юбку. Я великолепна как посудомоечная машина, гигиенична, как биоразрушающий детергент, функциональна, как бесшумная стиральная машина, основательна, как холодильник последнего поколения, экономична, как микроволновая печь, купленная в Интеркоопе, очаровательна, как скатерть, вышитая бабушкиными руками. Я твоя лучшая вещь, и я старательно тружусь, чтобы убедить тебя в этом: сижу на диете, делаю гимнастику, произвожу постоянную депиляцию, меняю простыни, зажигаю свечи, готовлю тебе пенные ванны, фарширую и запекаю свинину, хожу по магазинам в поиске вещей, которые тебе нравятся, навожу чистоту в доме, блеск на стекла, укладываю волосы, смеюсь, кручусь юлой на твоём члене или ласкаю его губами, руками, провожу им по коже, по волосам, задерживаю в себе, не давая выйти сразу, и ещё раз и ещё, и так часами. Я твоя жена, твоя прислуга, твоя сердечная подружка, твоя девочка, твоя любимая шлюха.