Симона Винчи - Номер 411

• Название: Номер 411
• Автор: Симона Винчи
• Издательство: Махаон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-18-001031-4, 88-06-18064-9

В номере отеля, в самом центре Рима, в двух шагах от Пантеона, голая женщина рассматривает своё отражение в зеркале. Словно Шехерезада из Тысячи и одной ночи, женщина начинает своё повествование, обращаясь к мужчине. Она рассказывает историю любви, их любви, но это вполне может быть повествованием о другой любви, о другом мужчине. Её память воскрешает историю во всех деталях: рождение страсти, желание самоотречения, готовность посвятить себя ему целиком, встреча с жестокостью, разочарованием и неприязнью. История, подобная исповеди, но бесстрастная, словно геометрия, загадочная, словно архитектура языческих времён.

---

В какой-то момент, в увертюре любовной истории, которая длится немного дольше одной ночи, начинают рассказывать о своих отцах, о матерях, о братьях и сёстрах. Так случается всегда. Это неизбежно. Затем приходит пора фотографий, пристально исследуемых в поиске мельчайших деталей: здесь похож, а здесь нет, здесь особенный разрез глаз, здесь складка в уголке рта. Семейные черты. Дедушки с бабушками, предки до энного колена, до которого есть возможность добраться. Склонившись над выцветшими фотографиями, влюблённые стараются почувствовать время. Прошедшее время — очень давно прошедшее время — время другого человека. Тёмное ничто, где зарождение этого загадочного, сидящего рядом с тобой человеческого существа, к которому ты испытываешь непонятное, пронзительное и противоречивое чувство, по привычке — так уж мы приучены — называемое любовью . Эти выцветшие лица, эти забавные позы, эти выражения лиц, характерные для портретов, существовали до него, или до неё. Длинная цепочка почивших родственников, в жилах которых текла одна кровь. И вопросы, которые задают все влюблённые: а кто был тот сумасшедший в семье, а тот странный тип, а тот не такой как все, а тот на которого, или на которую, ты похож — похожа?

Я проглатываю последние капли джин-тоника, рассматриваю на просвет липкое донышко бокала и думаю, что на сей раз мне не хочется задавать никаких вопросов: мы вдвоём. Мужчина и женщина, закрывшиеся в комнате, чужой для них, в чужом для них городе. Нас двое, не знающих ничего друг о друге, и не имеющих между собой ничего общего. Мы свободны. И может случиться все, что угодно.

Это начало истории.

Однажды такое уже было.

Но эта история не из тех, какие можно рассказать. Это история, которая ещё не случилась.

Поэтому я возвращаюсь к началу.

В темноте мне не удаётся прочесть выражение твоих глаз, я различаю только белизну твоего халата. И думаю о том, что ты можешь сделать мне очень плохо. И одновременно, что ты можешь мне сделать очень хорошо. И ещё, думаю я, что ты можешь сделать, что ты должен сделать в эту минуту — так это взять меня.

Возьми меня. Я достаточно искусна. Я могу быть всем, что ты пожелаешь.

Таковы были мои мысли, я не произносила их вслух, я продолжала курить сигарету, кутаясь в белый халат на голом теле, в ожидании твоего знака, движения, слова.

И это случилось.

Знак, движение, слово.

Если бы я тебя не любил, сказал ты мне, я бы тебя уже трахал вовсю.

Ты сказал мне это на ухо, в то время как меня трясло, и я не знала, что делать, двигаться или замереть в неподвижности, закрыть глаза или открыть, говорить что-нибудь или сидеть молча.

Если бы я тебя не любил.

Любовь.

Вот оно что.

Час назад крутящаяся дверь внесла меня в холл этой гостиницы, где ты уже ждал. Я опоздала, была огорчена этим, как и своим чрезмерным макияжем, который, наверняка, меня старил. Я пробежала глазами по золочёным зеркалам, покрывавшим стены, и улыбнулась этой незнакомке с блестящими глазами, приготовившейся склонить шею на плаху палача. Именно этот образ возник мгновенно передо мной в ту секунду, когда ты спросил: хочешь, чтобы я остался? Я уселась рядом с тобой. Кажется, я тебе не ответила, я просто смотрела на тебя и молчала. И улыбалась. Тряхнула головой, отбрасывая волосы назад. Когда ты передал мне ключи от номера, я сжала в пальцах тяжёлую латунную табличку с цифрами — 411.

Я закрываю глаза и подставляю свои губам твоим губам, и своё тело твоим рукам. Чтобы они сняли с меня одежду, хотя я ненавижу оставаться голой перед кем-либо. Ты нежен, но решителен, и я не нахожу сил противиться тебе. Словно заворожённая, я отвечаю твоим движениям, позволяю тебе вести меня, тебе принимать решения. Ни одного поспешного жеста, ни одной ошибки. Твоя уверенная рука деликатно раздвигает губы моего лона и мгновенно находит точку, на какой сосредоточиться. Я вынуждена отодвинуть руку, чтобы не кончить сразу же. Ещё не время. Я сама обнимаю тебя, улыбаясь в темноте, и прижимаюсь губами к твоей коже.

В какой-то момент мы останавливаемся. Неподвижно лежим, раскинувшись на смятой простыне, глядя на луну за окном. Сколько времени прошло? Два или три часа? А мы ещё не сделали этого. Мы пока только привыкали к коже друг друга, словно животные: недоверчивые и осторожные. Я голоден, сказал ты, сегодня я почти ничего не ел, так был занят, ты ведь тоже голодна. И мы одеваемся и выходим. Я не помню, что мы ели и где, помню, что это было рядом с отелем и что я уговорила тебя выпить стакан вина, которое выбрала сама для тебя. Потом мы шли будто пьяные, хотя выпили совсем немного. Твоё бедро прижималось к моему бедру, твоё плечо к моему плечу, твоя рука в моей руке. Я смотрела на город, окружавший нас, на розовато-серые памятники, на меты времени на камнях, на вечерние фонари. Этот город был похож на номер 411, который ждал нас. Два небольших пространства, которые не помнили нас и никогда не запомнят. Город, похожий на гостиничный номер. И номер, похожий на город. Посреди этих пространств — мы, голые, не имеющие ни имён, ни истории. Мужчина и женщина. Подобные миллионам других. И каждое пространство — комната и город — первый круг ада, возведённый в абсолют.

Когда мы вернулись в гостиницу, мы взялись за это серьёзно. Мы были близки, как бывают близки мужчина и женщина, а не как два влюблённых подростка. Ты взял меня, я позволила тебе взять меня. Возьми меня, сказала я тебе, становясь коленями на постель, уткнув лицо в подушку и сложив руки за спиной. Возьми меня. Забудь, кто я такая, забудь мои слова, мои письма, моё имя, забудь все. Это тело женщины, можешь взять его, использовать его, делать с ним, что хочешь. И это моё лоно: пустой сосуд, ничья комната в незнакомом городе. Белая страница. Буква алфавита, которого никто не знает до конца.

Почти рассвело, когда мы, приняв снотворное, уснули. Обнявшись. Что прежде я всегда ненавидела и что, напротив, в эту нашу первую ночь оказалось очень простым и похожим на чудо.

В одном из первых е-мейлов я написала тебе, что было бы прекрасно встретиться, не видя друг друга. Один приезжает, а другой уже ждёт в абсолютно тёмной комнате. Мы бы могли трогать друг друга руками, как это делают слепые, обнюхиваться, как собаки, и только позднее включить свет. Однако неизвестно почему мы этого не сделали, мы встретились, как встречаются все, я сошла с поезда, а ты стоял уже на вокзале, ожидая меня, прислонившись к колонне, и в тот момент, как поезд затормозил, я, взглянув через оконное стекло, встретила твой взгляд и сразу поняла, что это ты, хотя никогда прежде тебя не видела.

Я все ещё в этой незнакомой ванной комнате. В комнате за дверью ничего и никого. Ни звука. Я ещё раз оглядываю себя в зеркале и размышляю о женщинах, запечатлённых в бронзе скульптором Джакометти.[3] Мне приходят на память слова из книги Жана Жене «Студия Альберто Джакометти» , которую мы покупали вместе в моем городе весенним утром. Вот эта аллегорическая фраза:

«… ноги женщин вдавлены в огромный грязный блок, чрезмерно худые тела устремлены вверх, что не умаляет впечатления устойчивости и прочного сцепления с землёй. Эти женщины, которые никогда не освобождаются от тяжести грязи жизни, по ночам соскальзывают вниз по крутому обрыву, тонущему во мраке».

Я их видела: хрупкие и бесцветные, с невидящими глазами, тонкими ногами, маленькими острыми грудями, мощь спин передана напряжением мышц и костей, сильные руки, крупные узловатые ступни, какие бывают у крестьянок, привыкших к постоянной ходьбе босыми. Я видела их: это были моя бабушка, моя мама, это были мои сестры, тётки, тётки моего отца и моей матери, мои предки.

И я.

Вот она я. Такая же хрупкая и бесцветная, с вдавленными в грязь ступнями: женщина.

Круглая дверная ручка из белой керамики податливо поворачивается под моими пальцами. Комната пуста. Мой синий чемодан в углу. Сапоги валяются на ковре. Пачка сегодняшних ещё не пролистанных газет валяется на кровати, рядом лежит большой ключ с тяжёлой латунной табличкой. Бутылка минеральной воды откатилась к стене комнаты. Окно закрыто, шторы задёрнуты. За этими шторами, за этими стёклами та же площадь, тот же город, с Парламентом, вооружённой охраной, японскими туристами, демонстрантами, паломниками, лавками букинистов, с египетским обелиском Гелиополиса[4] — города солнца, который сейчас показывает неверное время, одни говорят, это потому, что под ним осела почва, другие — потому что за века изменилась орбита солнца, третьи — что сместился центр Земли, но точного и окончательного ответа не существует, — и я ощущаю некоторое беспокойство, глядя на тень от обелиска, растягивающуюся вдоль всей площади, сознавая, что она не совпадает по фазе с солнцем и поэтому время, показываемое им, неточное.