Алексей Меняйлов - Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства

• Название: Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
• Автор: Алексей Меняйлов
• Жанр: Современная проза

Более чем неожиданный роман о Понтии Пилате и комментарии-исследования к нему, являющиеся продолжением и дальнейшим углублением тем, поднятых в первых двух «КАТАРСИСАХ». (В комментариях, кроме всего прочего, — исследование образа Пилата в романе Булгакова "Мастер и Маргарита".)

Странное напряжение пульсирует вокруг имени "Понтий Пилат", — и счастлив тот, кто в это напряжение вовлечён.

Михаил Булгаков подступился к этой теме физически здоровым человеком, «библейскую» часть написал сразу и в последующие двенадцать лет работал только над «московской» линией. Ничто не случайно: последнюю восьмую редакцию всего лишь сорокадевятилетний Булгаков делал ценой невыносимых болей. Одними из последних его слов были: "Чтоб знали… Чтоб знали…" Так беллетристику про любовь и ведьм не пишут…

Так что же такого недоступного остальным, работая над «московской» линией, познал Булгаков? И в чьих руках была реальная власть, раз Михаила Булгакова не смог защитить даже покровительствовавший ему Сталин? Трудно поверить, что до сих пор никто зашифрованного в романе Тайного знания понять не смог, потому напрашивается предположение, что у понявших есть основания молчать.

Грандиозные же орды булгаковедов по всему миру шуршат шелухой, не в состоянии подтянуться даже к первоначальному вопросу: с чего это Маргарита так ценила роман мастера? Ценила настолько, что мастер был ей интересен только постольку поскольку он пишет о Понтии Пилате и именно о нём? Мастер ревновал Маргариту к роману — об этом он признаётся Иванушке. Мастер, уничтожив роман, чтобы спасти жизнь, пытался от Маргариты бежать, но…

Так в чём же причина столь мощной зависимости красивой женщины, королевы шабаша, от романа? Те, кому посчастливилось познакомиться с любым из томов "КАТАРСИСа" и кто, естественно, не забыл не только силу потрясения, но и глубину заложения к тому основания, верно, уже догадался, что ответ на этот вопрос — лишь первая ступень…

Читать "КАТАРСИС" можно начинать с любого тома; более того, это еще вопрос — с какого лучше. Напоминаем: катарсис — слово, как полагают, греческого происхождения, означающее глубинное очищение, сопровождаемое наивысшим наслаждением. Странное напряжение пульсирует вокруг имени "Понтий Пилат", — и счастлив тот, кто в это пульсирующее напряжение вовлечён…

---

Однако чем дальше, тем российской экономике становилось всё хуже.

И не удивительно.

Но разграбление страны — пустяки. Хуже — создание ими атмосферы структурированного тотального вранья «иудо-внутреннического» толка. Они использовали многие приёмы по ещё большему формированию стаи — наркотики, о которых мы прежде и не слыхивали, получили широкое распространение, нагнеталась атмосфера страха перед голодом и уголовным разгулом, пилатоненавистничество стало государственной религией, пропагандировались пьянство и культ случайного партнёра (бихевиористская концепция построения семьи) и так далее. Русские, попав под пресс чуждой для себя стаи, естественно, стали вымирать. Такой убыли населения, почти миллион человек в год, Россия не знала ни в одной из войн, за исключением войны с Гитлером.

Такого резкого сокращения продолжительности жизни не было не то что в истории России, но и в истории Европы и мира. Если в Европе мероприятия по оскотиниванию исполнителей воспринимались с довольством всем населением, то в России довольство высказывалось далеко не всеми. В народе, душе которого, в отличие от всего мира, было созвучно, что Наполеон — самонадеянное ничтожество, а Пилат — единородный ученик Христа (это две стороны одной медали), иначе и быть не могло.

Но почему-то толпа, даже вымирая, всё равно продолжала голосовать за истреблявшего её Ельцина?.. Почему?

Понять — значит научиться защищаться — и тем обрести шанс на выживание.

Ельцина, типичного толпаря, «иудо-внутреннические» российские СМИ подают как эдакого психоэнергетически суверенного революционера, «славного батыра», отважно победившего коммунистического колосса. Дескать, заблуждался (прошлое комсомольского и партийного функционера, вполне угодливого перед начальством), но потом прозрел — стал собственной противоположностью, демократом и богатым собственником, отцом «удачливых предпринимательниц», для которых надо выговаривать освобождение от уголовного преследования. Исключительно духовен: кавалер православных наград.

А каков Ельцин на самом деле? Было ли, выражаясь языком Толстого, обновление нравственной физиономии?

«Иудо-внутреннику» Брежневу Ельцин свой; то, что он оказался в одной обойме с сыном главраввина Белоруссии, глубоко закономерно: подобное к подобному. Кто такие демократы-«правоборцы» на самом деле, за десять лет их правления не понять трудно, те же брежневские «иудо-внутренники» — Ельцин и им был свой. Так что никакого обновления нравственной физиономии. Введение религий тоже, как выясняется, плод ещё брежневской эпохи. Вот такой, на поверку, оказывается «батыр»… Обычный гипнабельный толпарь с резко повышенной силой некрополя.

Но раз так, может быть, и диссиденты, героическим эпосом о борьбе которых с советским строем потчуют планетарную толпу миллионы журналистов, педагогов, политиков, профессиональных религиозников, писателей, телеведущих, режиссёров и т. п. — такое же дерьмо?

В Соединённых Штатах «иудо-внутренническая» иерархия царила изначально, в СССР власть перешла к ним ещё в хрущёвские времена, — в чём же тогда был смысл активности диссидентов, тех же «иудо-внутренников»? Какова была их истинная роль в построении всепланетной «иудо-внутреннической» иерархии?

Немножко мемуаров. Я вырос и начал работать в брежневские времена. Тогда в обязательном порядке все должны были слушать «Свободу» и «Голос Америки». В Москве, кто не слушал, считался вроде как неполноценным, смотрели на него с сожалением. Сейчас врут, что эти станции глушили так, что слушать было невозможно. Свидетельствую: я легко ловил передачи на плохонький приёмник прямо в Москве. Но за пределами города слышимость, конечно, была лучше.

«Голоса» нам вдалбливали: в СССР обитают «узники совести», высоконравственные «батыры», они сражаются с иерархией КГБ, сражаются во имя счастья — и своего народа, и русского, и вообще всей планеты в целом. Словом, диссиденты — личности дальше некуда.

Ухом адепта суверенитизма этот эпос воспринимался прекрасно, отработан был до деталей.

Но стоило выйти на улицу, как сказка тускнела. Для наблюдения материал был обширный — по нашим дворам диссида шныряла во множестве. Даже в моём подъезде консьержкой работал еврей лет тридцати пяти, кандидат наук, ушедший с нормальной работы, с типичной физиономией «чего изволите?» — он всё что-то демонстрировал: печатал на пишущей машинке, что примечательно, быстро, и так всю смену подряд.

Смысл слова «демонстрировал» следует уточнить.

Чтобы понять диссидентскую субстаю, надо осмыслить ту функцию, которую они выполняли в планетарной «иудо-внутреннической» стае. Это не было противостоянием властям — о каком противостоянии «иудо-внутреннической» же партийной верхушке можно серьёзно говорить, когда все они были одного психотипа?

Евреи не только авторитеты для подавляемых ими исполнителей, но ещё легче управляемы сами (психоэнергетически) — это две стороны одной медали. И то, и другое качество — следствие преступного прошлого их предков (прежде всего при Аресте и Распятии).

Кривляния диссидентов в быту и их преувеличенные тюремные отсидки (информационный повод для рекламы) были нужны «иудо-внутреннической» стае отнюдь не для развала советского строя. При власти «иудо-внутренников» в Кремле символы уже забытого «внешнического» социализма могли быть сорваны ещё быстрее и без диссидентов. Кривляния диссидентов были нужны для другого. Игры в подполье, обмен «правоборческих» рукописей на присланные от «внутренников» деньги и шмотки были нужны для другого — для ещё большей дезориентации исполнителейпо всему миру. Чёрное выдавалось за белое, а белое за чёрное: самая гипнабельная субстая выдавалась за наиболее полное воплощение личностного начала, а метанация — за стадо.

Свержение советского строя — цель мелкая, значимая же — формирование всепланетной стаи: диссиденты использовались для достижения именно этой цели. Актёр, нисколько в свою роль не верующий, не всегда убедителен, к тому же все знают любовь актёров к проституированию, манипулированием же не понимающими своего назначения диссидентами легче было способствовать навязыванию исполнителям по всему миру таких представлений, что они не могли даже усомниться в благородстве «правоборцев».

Если что в истории с диссидентами и интересно, так это то, что никто из участвовавших в раскрутке «героического эпоса» профессионалов, а таких было вовлечено миллионы, не догадался о смысле происходящего — или не достало порядочности об этом сказать.

У россиян есть хотя бы оправдание: психологические знания были запрещены, Библию можно было купить только на чёрном рынке чуть ли не за двухнедельную зарплату, и т. п. Агитаторы за капитализм «равных» возможностей говорят, что там, где он реализован, имеются наилучшие условия для развития личностного начала — библиотеки, специалисты (скупленные по всему миру — из продажных, разумеется), свобода. Но где же результат? За что ни возьмись — всюду мрак. Пилатоненавистничество, свалка выдаётся за любовь, диссиденты-«толпари» оказываются выражением личностного начала, враньё на каждом шагу. Почему не нашлось ни одного журналиста, ни одного писателя, ни одного телеведущего и т. д., и т. п., который бы смог понять и сказать правду? Так что диссиденты, очистив от себя Россию, явно оказались среди своих.

Но мы начинали это отступление с анализа обоснованности слова «демонстрация» в применении к тому еврею-консьержке. Неужели этот кандидат наук был настолько невежествен, что ему было не по силам понять: с такой скоростью печатать, причём непрерывно всю смену, можно только «бульвар», да и то передирая чью-то работу?

По сути, он назойливо требовал, чтобы им восхищались живущие в нашем подъезде. Но тогда он опять-таки не допёр, что попал для этого не в самое удачное место.

Дело в том, что наш корпус был кооперативным от Академии наук. А все, кто там работал, были прекрасно осведомлены, чт`о есть еврейская нравственность в приложении к научной деятельности, в частности, в деле приобретения учёных степеней. Так что «демонстратор» нас, знавших о подводных течениях Академии наук, восхитить просто не мог.

Есть маленькая тонкость. В члены-пайщики нашего кооператива не принимали даже кандидатов наук, только, как минимум, докторов. Кандидатов были единицы. На нашем этаже четыре квартиры. Три из них принадлежали тогда евреям. Один, действительно, доктор наук, заместитель директора одного из институтов. А в остальных двух жили (ныне уже эмигрировали) евреи, которые ни малейшего отношения не имели ни к Академии наук, ни к науке вообще.

Это, кстати, был первый урок в моей жизни времён брежневского периода: никому нельзя, а еврею — пожалуйста, и эта привилегия тоже. Этот урок я вновь и вновь получал впоследствии везде — и в школе, и в учебном институте, и на работе— повсюду.