Евгений Сухов - Царские забавы

• Название: Царские забавы
• Автор: Евгений Сухов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-10785-1

Царь Иоанн IV Васильевич недаром получил прозвище Грозный. Немало пролил кровушки грозный государь, как своих врагов, так и врагов Руси. Но, кроме борьбы с врагами, царь немало времени уделял и битвам любовным. Не зря он считался первым любовником на Руси. Семь раз был женат, а познанных им девиц вообще не счесть. И здесь он проявлял свой необузданный нрав: женщин, хоть в чем-то провинившихся перед ним, царь не щадил. А уж с предпоследней женой — Василисой, которую он застал с любовником, царь поступил с изощренной жестокостью. Великим грешником был царь Иван. И отвечать за свои тяжкие грехи ему пришлось в конце жизни…

---

— Может, отобедать хочешь? — засуетился Басманов-старший.

— Некогда мне, — отвечал гонец и заторопился к выходу.

Алексей Басманов сидел в Сенных палатах вместе со всеми боярами. За последние три года свита государя пополнилась многими безродными, и теперь любимцы самодержца сиживали вместе с именитыми столь уверенно, как будто их род уже не одно поколение служит в московском дворе. Задумавшись, он даже не сразу заметил, как в сопровождении двух караульщиков в сени явился Федор. Екнуло от жалости отцовское сердце: исхудал детина, одни глаза только и остались; невообразимо длинными казались его руки, которые метлами волочились по полу.

Алексей Басманов даже не вслушивался в беседу государя с сыном. Все его существо представляло из себя единый нерв. Отцовская жалость была так велика, что грозилась прорваться наружу рыданием. Басманову-старшему стоило огромного усилия заставить себя услышать разговор.

Алексей Данилович содрогнулся, когда царь упомянул его имя.

— Что же ты, сынок, не берешь кинжал? — попросил Алексей. — Возьми!

— Нет!

— Возьми кинжал, сынок.

Федор Басманов осторожно потянулся к холеной рукояти, а ощутив прохладу клинка, отдернул ладонь, как будто натолкнулся на что-то горячее.

— Возьми! — приказал государь.

— Нет!

Алексей Данилович видел, как сын отпрянул от протянутой руки, словно Малюта в ладони сжимал не дамасский клинок, а ядовитую гадину с разинутой пастью.

Государь терпеливо настаивал:

— Клялся мне в верности, живот свой хотел положить, а такую малость сделать для своего государя не способен. Видно, правду мне доносили, что ты с отцом своим жизни меня лишить хотел. Докажи свою верность, накажи изменника!

— Что же ты, сынок, молчишь? Отруби эти руки, которые пестовали и кормили тебя. Может, это у тебя получится лучше, чем у Никитки-палача? — горевал Алексей Данилович.

— Отец…

Двое Басмановых стояли друг против друга, и Федор казался неудачной копией Алексея Даниловича. Басманов-старший был красив, даже возраст не сумел отобрать у боярина его суровой привлекательности: румян, словно девка, русые волосы густы, словно у юноши, только в курчавую бороду закралась снежная прядь.

— Коли, сынок. Чего же ты застыл? Я сейчас и кафтан расстегну, чтобы тебе сподручней было, — руки Алексея Басманова поднялись к вороту.

— Прости меня, отец!

Федор Басманов вырвал у Малюты из рук нож и воткнул его отцу в грудь.

— Дурень ты, — только и сумел произнести старший Басманов, пытаясь выдернуть застрявший кинжал.

— Господи…

— Испоганил себя отцеубивством, — едва слышно шептал Алексей Данилович.

Кровь испачкала золотой кафтан, а потом через сжатые пальцы просочилась тоненькая струйка и закапала на серый мрамор. Рухнул Алексей Басманов, обрызнув кровавыми каплями стоявших рядом опришников.

— Уберите боярина, — распорядился Иван Васильевич. — Страсть как боюсь мертвецов.

Бездыханное тело Басманова взяли за руки и выволокли за порог.

— Распотешил ты меня, Федька, так распотешил. Ну чем не шут! Неспроста над тобой тюремные сидельцы надсмехались!

— Чем же я тебя рассмешил, государь?

Иван Васильевич мгновенно оборвал жуткий смех.

— Если ты своего отца не захотел пожалеть, так до своего государя тебе, видно, вообще дела нет! Малюта!

— Здесь я, государь, — предстал перед самодержцем думный дворянин.

— Отведи Федора в темницу и отверни там ему шею.

— Как же это так, государь?! В чем повинен?! — вымаливал прощение на коленях Федор. — Неужно ты все позабыл? Неужели смерти решил предать?!

Государь поднялся с трона и, поддерживаемый опришниками, приблизился к Федору. По Москве ходила молва о том, что царь Иван со своим кравчим куда ближе, чем иной супруг с милой женушкой.

Жесткая государева ладонь опустилась на макушку Басманова.

— Не забыл я, Феденька. Ничего не позабыл.

Государева ласка иссушила пролитые слезы.

— Так, значит, простил, государь? — с надеждой вопрошал Басманов.

— Не могу я, Феденька, по-иному все складывается. Малюта!

— Здесь я, государь.

— Ты что это, холоп? Приказа царского не слушал?! — рассвирепел Иван.

— Хватай изменника! — выкрикнул Скуратов-Бельский опришникам. — Чтобы в государевых покоях не оставалось духа его смердячего!

Навалились молодцы на плечи Федору Басманову и выволокли его вон из сеней.

Глава 3

Иван Васильевич становился все более смурным. Даже самые ближние из бояр не спешили показываться ему на глаза. Государь никогда не расставался с посохом, а свое неудовольствие выражал тем, что колотил металлическим наконечником по спинам нерадивых. Бил Иван до тех пор, пока не уставал или не слышал мольбу о пощаде. Особую радость государю доставляли вопли, и, зная об этом, вельможи при каждом ударе начинали кричать в голос. Именно поэтому дворец частенько оглашался воплями, какие можно было услышать только на Пытошном дворе.

Иван Васильевич не знал удержу ни в чем: если был пир — то уж такого размаха, что перепивалась половина столицы; если молился, то до ломоты в пояснице и до кровоподтеков на лбу; если на кого серчал, то государева немилость не обходилась легким помахиванием перста перед носом ослушавшегося — царь велел сажать в темницы, а то и вовсе лишал живота.

Так же безудержно Иван Васильевич любил.

Государь одаривал любимцев такими милостями, что, глядя на богатые дары, можно было подумать, будто бы он решил разорить собственное царство. Сейчас царская благодать обрушилась на думного дворянина Скуратова-Бельского. Отныне царский любимец не признавал куньих шуб, а появлялся только в соболиной и волчьей обнове. Думный дворянин носил на голове шапку такой величины, что своей высотой она напоминала сторожевую башню. Своим величием Малюта превзошел даже бояр, и теперь не всякому из них он отдавал поклон. На трех пальцах Григория Лукьяновича были перстни с бриллиантами, каждый из которых был величиной с грецкий орех. Кафтан дворянина был вышит золотыми нитями и убранством мог потягаться даже с царским платьем.

Теперь Малюта оставался один: оттеснив от самодержца всех прежних любимцев, он зорко посматривал по сторонам, пресекая всякие попытки молодых дворян попасть на глаза к государю.

Иван Васильевич часто коротал с Малютой времечко в беседах. С любимцем государь частенько бывал красноречив и говорил о том, чего никогда не осмелился бы произнести в присутствии бояр:

— Все меня предали, Гришенька. Все до единого! Ты же знаешь, как я благоволил к Вяземскому и Басманову, а те тоже к земщине переметнулись. Один я теперь остался… Нет, ты еще, Гришенька, у меня есть. А ты-то меня не предашь?! — крепко хватался Иван Васильевич за широкое запястье любимца.

На большом пальце государя был перстень с огромным изумрудом, и острая грань, словно острие копья, крепко врезалась в руку Григорию Лукьяновичу.

— Да как я могу, государь?! Упаси меня бог! После всего того, что ты для меня сделал! Да я лучше в омут с головой!

— Многие холопы так говаривали, Гришенька, — спокойно замечал царь, поправляя перстенек, — однако это не помешало нечестивцам предать своего государя. В ком я был уверен, Григорий, так это в своей первой женушке… благоверной Анастасии Романовне, — торжественно крестил лоб государь. — Вот в ком святая душа была! Светлой жизнью жила, так же чисто и преставилась. А с Марией я намаялся. Извела меня черкешенка, если бы не померла, так я бы ее самолично задавил, а может быть, раньше срока сам преставился бы. Как ты думаешь, Григорий Лукьянович, может, ожениться мне? Чего умолк?.. Что своему государю посоветовать можешь?

Так и подмывало Григорию Лукьяновичу ответить: «Брось ты этих баб, Иван Васильевич, живи, как душе твоей угодно будет. Себе на радость и молодцам своим на великий праздник». Однако, подумав, догадался, чего ждет от него государь, заговорил степенно, выделяя каждое слово:

— Одному государю быть — это все равно что остаться дубу без листвы. Трон всегда детками укреплялся, так предками нашими завещано было, а тебе на них надобно равняться, Иван Васильевич.

Русский государь приводил во дворец не только супругу. Следом за царицей тянулись многочисленные родственники, которые спешили позанимать все дворцовые должности, тем самым оттесняя прежних любимцев. Кто знает, какая баба достанется государю на этот раз? Не присоветует ли она царю сослать Григория Бельского на Скотный двор надсматривать за мясниками? Каждому во дворце хотелось бы видеть при государе бабу попокладистее, не шибко знатную.

— Только ты один, Малюта, и можешь правду государю сказать. Едва успею на челядь посмотреть, как она мне в ноги бросается, словно султану какому голенища целовать готова.