Евгений Сухов - Царские забавы

• Название: Царские забавы
• Автор: Евгений Сухов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-10785-1

Царь Иоанн IV Васильевич недаром получил прозвище Грозный. Немало пролил кровушки грозный государь, как своих врагов, так и врагов Руси. Но, кроме борьбы с врагами, царь немало времени уделял и битвам любовным. Не зря он считался первым любовником на Руси. Семь раз был женат, а познанных им девиц вообще не счесть. И здесь он проявлял свой необузданный нрав: женщин, хоть в чем-то провинившихся перед ним, царь не щадил. А уж с предпоследней женой — Василисой, которую он застал с любовником, царь поступил с изощренной жестокостью. Великим грешником был царь Иван. И отвечать за свои тяжкие грехи ему пришлось в конце жизни…

---

Не прошло и пяти минут, как появился запыхавшийся отрок.

— Пойдем, Гордей Яковлевич, дожидается тебя государь. И не оступись здесь!.. Мост у нас дюже шаткий, а дощечки неровные, того и гляди запнешься невзначай. Дай я тебя под руки поддержу.

— Не так я хил, чтобы меня под локоточки поддерживать, — воспротивился тать, — а своим одним глазом я столько вижу, сколько ты в свои оба не разглядишь.

Новость о появлении на государевом дворе знаменитого татя мгновенно облетела всю Александровскую слободу. Отроки провожали монаха любопытными взглядами — не бывало такого, чтобы разбойники наведывались к государю всея Руси. Бояре и дворовые люди, искушенные в приемах, для которых прибытие иноземных послов такое же обычное дело, как крестный ход в Пасху, смотрели на Гордея во все глаза. Было в злодее нечто такое, что притягивало всеобщее внимание. А Гордей Яковлевич, привыкший ко всеобщему почитанию, слегка ухмылялся чуть ли не в восторженные лица опришников.

— Циклоп Гордей к государю пришел!

— Гордей Яковлевич! — шептались опришники, глядя на разбойника.

Приход праведника не вызвал бы большего интереса, чем появление известного разбойника.

Даже царь был бессилен перед злой волей татя. Не однажды посылал отряды стрельцов, чтобы подмяли они разбойника да содрали с его нечестивой головы неправедный клобук и со стянутыми за спиной руками провели через всю Москву во дворцовую темницу.

Но всякий раз стрельцы возвращались ни с чем.

Бродяги упрямо хранили тайну о пребывании своего атамана. Гордей был так же неуловим, как вода, стиснутая в горсти, ускользал через засады, оставляя преследователям нацарапанную на стенах избы фигу.

Стрельцы давно уже уверовали в то, что куда проще добежать до края земли, чем справиться с невидимым ворогом. Каждый из нищих безболезненно отдавал свою жизнь за Гордея Циклопа, как если бы это была пустая котомка. Стрельцы были уверены в том, что ни один из бродяг не выдаст Гордея даже в том случае, если предстоит тянуть правду раскаленными клещами.

Помня свой прежний визит, когда с мордобоем приходилось пробираться через толпы нищих в палаты Гордея Яковлевича, стрельцы стали поступать благоразумно: протопчутся малость у Городской башни — возвращаются обратно на царский двор.

Если и появлялся Гордей Циклоп, то обязательно в сопровождении такого количества охраны, что она не уступала сопровождению самого царя, и для того, чтобы добраться до Гордея Яковлевича, нужно было переломать руки и ноги его ближайшему окружению.

И вот сейчас Гордей Яковлевич появился у Александровской слободы сам.

Тать был один.

Совсем не обязателен был целый отряд детин, чтобы заломать разбойнику руки, но именно своей доступностью Гордей многократно усилил былое могущество. Опришники расступились перед его огромной фигурой, и не нашлось бы в эту минуту человека во всем царстве, посмевшего оскорбить татя путами.

— Гордей Яковлевич, государь тебя в хоромах дожидается, проводить тебя велено.

Циклопа Гордея вели к царю не как пленника, а как посла иноземного государства, которое в силе способно было соперничать с великой Русью, — обнажили стрельцы сабли и последовали за татем тенями.

Иван Васильевич сидел на троне, положив могучие руки на широкие подлокотники. Царь показался Гордею таким же величавым, как античная статуя. Видно, древним грекам именно таким представлялся главный вершитель судеб Зевс: дрогнет гневно божественная бровь, и огненные молнии поразят ослушавшихся.

Гордей Яковлевич стоял перед самодержцем, как перед божьим судом, распрямился малость, ожидая встретить смертоносные молнии полной грудью, а потом отвесил поклон господину:

— В здравии будь, государь наш Иван Васильевич.

Государь всея Руси улыбнулся, а бесстрастное лицо покрылось легкой паутинкой морщин, как будто растрескался обветшалый камень.

— Так ты и есть убивец Гордей? — совсем не строго спрашивал царь.

— Он самый, батюшка-государь.

Вот сейчас шевельнет самодержец пальцем, а грозные опришники снимут с него рясу, сорвут клобук и воткнут ноздрями в стопы государя.

Иван Васильевич приподнялся, видно, для того, чтобы собственноручно придушить дерзкого разбойника, посмевшего тревожить государеву отчину. Гордей Яковлевич достойно решил встретить смерть.

Иван же Васильевич поднялся с места совсем не для того, чтобы самому погубить татя, а затем, чтобы поприветствовать его. Такой чести удостаивались немногие. Не всяким послам государь поднимался навстречу, предпочитая слушать заверения о дружбе и мире, не сходя с царственного места. А здесь ухватил татя за плечи и утопил в своих объятиях.

— Не ожидал… Как же ты крепок, Гордей Яковлевич!

Оторопел Гордей Циклоп от такой ласки, и единственный глаз беспомощно таращился на самодержца.

— Силушка во мне, государь-батюшка, всегда была.

— Мне бы таких молодцов сотни две, так я бы не только Сигизмунда одолел, гнал бы Девлет-Гирея нагайкой через всю степь! А тут едва вышел со своими опришниками в чистое поле, так татары мне едва шею не отвернули. А теперь слушаю тебя, Гордей Яковлевич, с чем пожаловал?

— Государь Иван Васильевич, я ведь к тебе за покаянием пришел. Сколько лиха твоей державе творил, а ты по своей милости царской прощал мне все, — не без лукавства говорил Гордей Циклоп. — А теперь вот он я! Суди меня своей царской волей.

С ласковых речей государь легко переходил в матерную брань, и Гордей знал об этом. Не однажды случалось такое, что, обнимая боярина, он повелевал преподнести ему бокал с ядовитым зельем.

— Вот оно что!.. Нечасто ко мне тати в грехах исповедаться приходят. А не боишься, Гордей, что прикажу перекинуть веревку через эту балку, — ткнул в потолок государь, — да затянуть конец у тебя на шее?

— Не боюсь, батюшка, я свое пожил всласть. И хорошее, и плохое повидать пришлось. А если суждено мне сгинуть, так лучше сейчас.

— А ведь я тебя простил, Гордей Яковлевич.

— Вот как?! За что же такая милость?

— Прослышал я о том, что твои молодцы воротили с дороги опальных бояр Путятина и Плещеева.

— Было такое дело, государь, — смущенно отвечал Циклоп Гордей.

Это был подарок царю.

Иван Васильевич учинил сыск. Месяц искал опальных бояр, по многим городам и волостям были отправлены скороходы с грамотами, где извещалось о проказах вельмож — изменники Путятин и Плещеев пограбили государеву казну, хотели извести самодержца, а еще отписали римскому папе послание, в котором поносили весь царский род и заодно бесчестили православную веру. Последнего, как истинный христианин, Циклоп Гордей потерпеть не мог и через своих посыльных повелел разыскать опальных бояр. А позже, связанных, без шапок, их доставили в царский дворец.

То, чего не удалось Разбойному приказу, сумели исполнить тати Циклопа Гордея. Этот сыск напоминал соперничество царя с разбойником, в котором Гордей Яковлевич оказался победителем. Тать еще раз сумел доказать царю о существовании некой силы, перед которой спотыкаются даже государевы указы.

Видно, объятия государя не что иное, как желание подчинить себе тайную силу, природу которой Иван Васильевич не понимал. Не было у татя Гордея ни скипетра, ни державы; не принадлежал он к княжескому роду, а, однако, едва бросит разбойник клич по Руси, и бродяги собьются с ног, чтобы услужить Гордею Яковлевичу.

Чествование Гордея во дворце больше напоминало встречу равных государей, чем прибытие холопа к своего господину.

— Так вот, Гордей Яковлевич, все твои грехи я тебе простил. Вот видите, бояре, государь всея Руси у разбойника духовником состоялся. А еще шубу тебе дарю!.. Ну-ка, бояре, становитесь в ряд, чья шубейка тебе по плечу окажется, ту и носи с честью. Чтобы шубу отобрать, мне на большую дорогу выходить не нужно. Хе-хе-хе! Видно, этим я от тебя и отличаюсь. Тебе, Гордей, не впервой шубы с бояр стягивать?

— Не впервой, Иван Васильевич, — честно признался разбойник.

— Стало быть, робеть не будешь? Выбирай! Бояре возражать не будут, сам государь тебе разрешил.

— Выбрал я, государь, — отвечал Гордей, едва глянув на неровный строй бояр.

— Ишь ты, как скоро. Теперь поверил я, что тать передо мной.

— Глаз у меня добрую вещь не пропустит. Хороша шуба у Бельского Григория, — показал тать на Малюту.

— Хм… вот и с тебя тати шубу сняли, Григорий Лукьянович. Но ничего, не скупись, мы тебе новую справим, еще получше прежней будет! — охотно пообещал царь. — А ты носи, Гордей, подарок с честью. Смотри, как она тебе к лицу! Так держишься, как будто всю жизнь в соболиных мехах хаживал. Ну, чем не боярин! Эх, Гордей Яковлевич, если бы родовитым был, давно бы у государя служил. В чести ходил бы и с плечиков меховые накидки не снимал бы. Нужны мне верные слуги, такие, как ты, Гордеюшка. С малолетства я с изменой столкнулся, а сейчас самые ближние предают. Разве мог я подумать о том, что когда-нибудь Вяземского и Басманова смерти предать придется! А вот, видишь, довелось… А о тех, кого из гноища поднял, и говорить нечего! Эти-то больнее всего пинаются. Я тебе службу хочу предложить, Гордей Яковлевич, не откажешь?